Разум VS Мозг. Разговор на разных языках - Роберт Бертон

Клетки – не причина поведения

Побочным продуктом приписывания поведенческих свойств отдельным типам клеток мозга является ошибочное положение, что присутствие определенных клеток достаточно для доказательства наличия у вида определенных паттернов поведения. Наглядный пример: веретенообразные клетки. Крупные веретенообразные нейроны с их единственным аксоном и дендритом обнаружены в областях человеческого мозга, которые задействованы в эмоциональных процессах, включая эмпатию. Предполагалось, что они встречаются только у людей и крупных обезьян, но впоследствии они были обнаружены у некоторых морских млекопитающих, включая дельфинов и китов [157]. Открытие было растолковано как анатомическое свидетельство того, что киты способны сопереживать другим особям своего вида. Логика рассуждений была следующей: веретенообразные клетки присутствуют в тех областях человеческого мозга, обеспечивающих переработку эмоциональной информации, и теперь найдены также в аналогичных областях мозга китов. Поэтому киты схожим образом испытывают эмоции. В результате мы подтверждаем свои наблюдения высокоуровневого поведения животных – от социальной организации до коммуникации – тем, что приписываем это поведение определенному типу клеток.

Сложное поведение, такое как эмпатия, не может определяться присутствием или отсутствием конкретного типа клеток мозга или конкретной анатомической структурой мозга. Если бы это было так, мы могли бы игнорировать поведенческие наблюдения и переходить непосредственно к выводам: если мозг того или иного вида тщательно изучен и в нем не найдено веретенообразных клеток, мы можем просто списать со счетов этот вид как неспособный к эмпатии. Трудно придумать что-то более опрометчивое, потому что на сегодняшний день мы имеем весьма отдаленное представление о функции веретенообразных клеток. То же самое утверждение верно и в отношении зеркальных нейронов. Хотя они и были электрически изолированы, не было гистологических (микроуровневых) подтверждений того, что зеркальные нейроны представляют собой конкретный тип клеток с уникальным биохимическим строением и функцией.

Можно согласиться, что открытие наличия веретенообразных клеток у других видов имеет огромную ценность для нашего понимания эволюции мозга и наших взаимосвязей с другими видами. Но интерпретация отдельных клеток как ответственных за сложное поведение ведет к риску возложения на технологии ответственности за определение, что чувствуют другие. Я помню время, когда уничижительное «антропоморфизм» звучало всякий раз, когда кто-то приписывал конкретную черту другому виду, основываясь на предположении того, что животное испытывает. В этом критицизме есть очевидная доля правды. Мы не можем знать, каково это – быть летучей мышью. Отнесение конкретного поведения на счет отдельных типов клеток – настолько же сомнительное занятие. Вместо того чтобы надеяться, что нейробиология выручит нас из кажущегося неразрешимым затруднения, нам было бы лучше признать, что хотя эмпатия и возникает в мозге, ее невозможно найти ни в отдельных клетках, ни в их соединениях. Клетки и сети нервных клеток ничего не чувствуют. Только через их коллективное действие и посредством пока еще неизвестных механизмов мы можем сопереживать.

Неспособность разобрать поведение на базовые составляющие элементы относится ко всем аспектам психических состояний и является основным сдерживающим фактором нашего понимания сознания. Мы далеки от понимания механизмов работы отдельных нейронов и еще дальше – от понимания того, как они взаимодействуют как внутри отдельных систем, так и в масштабах всего мозга. Недавняя редакционная статья в Journal of Neurophysiology так обобщает наше текущее состояние неведения: «Процессы и механизмы, с помощью которых отдельные нейроны интегрируются в системы и осуществляют объединение информации от множества источников, остаются наиболее интригующей тайной в нейробиологии» [158].

Окно возможности

Пример открытия системы зеркальных нейронов демонстрирует, как дизайн эксперимента может иметь непредвиденный и необоснованный долговременный эффект. Поскольку Риццолатти исследовал движение рук обезьян, исходное описание «зеркальных нейронов» ограничивалось соответствующей моторной областью. Если бы он изучал выражения лица, система зеркальных нейронов имела бы другую анатомическую локализацию. Не удивительно, что система зеркальных нейронов быстро расширялась по мере того, как изучались другие области мозга. В то же время когда исследователи из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе обнаружили зеркальные нейроны в средневисочной доле человека, Риццолатти открыл зеркальные нейроны в другой области височной доли обезьян (островке). Очень вероятно, что чем больше областей будет изучаться, тем больше зеркальный процесс будет трактоваться как общий нейрофизиологический феномен, широко распределенный по всему мозгу [159].

Лично я сомневаюсь, что общий зеркальный механизм ограничен двигательной активностью. Подумайте, как мы осваиваем новые идеи. Если мы слушаем беседу по радио и слышим резкую политическую критику иммиграционной политики, элементы этого разговора будут сохранены в памяти. Позже это воспоминание может быть возвращено в сознание во время размышлений о том, кто станет лучшим кандидатом в президенты. Хотя воспоминания о разговоре могли обрабатываться и храниться не в той зоне мозга, где происходят ваши размышления о президенте, обе они будут теснейше связаны друг с другом как часть нейронной сети для оценки того, какой кандидат в президенты предлагает оптимальное решение проблемы иммиграции. Если мы будем рассматривать мысли в качестве психических действий нашего разума, то наблюдения (идея, подслушанная во время беседы по радио) и наше новое психическое действие (решение, кто является лучшим кандидатом в президенты) будут возникать в одной и той же нейронной сети. Конечно, этот процесс не будет оценен в исследовании с фМРТ как проявление работы системы зеркальных нейронов, поскольку он не содержит физического двигательного акта. Но в нем будут применяться те же общие базовые принципы: наблюдение и действие будут сгенерированы одним и тем же набором нейронов. Как сказала специалист по зеркальным нейронам Симоне Шютц-Босбах: «Исследования нескольких последних лет указывают на то, что восприятие и действие, судя по всему, скорее тесно связаны, чем разделены». Если так, зеркального эффекта следует ожидать тогда и там, где присутствуют одновременно и восприятие, и физическое или психическое действие.

Мозг отзеркаливает все, что он видит и слышит. Именно так мы ориентируемся в мире. Существуют ли в действительности клетки, специально предназначенные для этой конкретной задачи, будет оставаться неизвестным, пока мы не изучим детально анатомию и физиологию каждой клетки, синапса и их взаимодействий – а это не более чем прекрасная мечта.

Отвлечемся на момент, чтобы задать вопрос: могут ли непроизвольные ментальные ощущения играть роль в том, что мы расценили как необоснованные ожидания от открытия зеркальных нейронов? Рамачандран с готовностью подтверждает, что «наше сегодняшнее понимание работы мозга сходно с тем, что мы знали о химии в XIX столетии» [160]. Но беглый взгляд на последовательность рассуждений о зеркальных нейронах возвращает нас к знакомой проблеме, касавшейся нашего «чувства уникальности».

В 2005 г. в документальном фильме PBS (Государственной службы телерадиовещания), посвященном зеркальным нейронам, Рамачандран начал свою речь с фразы: «Каждого интересует такой вопрос: что делает человека уникальным? Например, что отличает нас от человекообразных обезьян? Вы можете сказать “юмор” – мы смеющиеся двуногие – и, конечно, язык, да? Но есть и еще одна вещь – это культура. А чаще всего культура осваивается путем имитации, наблюдения за тем, как ваши наставники делают что-то» [161].

Вероятно, одной из главных движущих сил современной нейробиологии является уверенность в том, что мы уникальны и что эта уникальность может быть доказана на уровне нашей биологии. Какая ирония, если учесть, что наше собственное чувство уникальности само по себе производится нашей биологией. Наши чувства агентивности, принадлежности и ощущение уникального Я управляют как нашей потребностью в понимании собственной уникальности, так и сопутствующим чувством, что мы обладаем интеллектуальными способностями для того, чтобы собственную уникальность постичь. Это напоминает мне миф о Сизифе, где бедный старый Сизиф был приговорен целую вечность катить камень на гору, а затем наблюдать, как он скатывается вниз к подножию, чтобы начать все сначала. Если наша участь – иметь развившийся в эволюции мозг, который уверен, что он может решить проблему, созданию которой он сам послужил инструментом, то не было бы лучше для нас просто признать этот парадоксальный аспект нашей биологии, вместо того чтобы продолжать делать далеко идущие, опирающиеся на метафоры выводы о природе человека, обусловленные нашими естественными психическими ограничениями?