Легкая нажива - Джон Макдональд

Если бы Бетти была способна только притворяться, спаивая себя до грани потери самоконтроля, проговаривая банальности, сдобренные ласковой улыбкой еле слушающихся губ, то, возможно, она была бы способна и убедить себя в том, будто преодолела все это без значительных потерь для себя, будто ничто ее не задело.

Но ей трудно было противостоять собственной физиологии. Она пыталась как бы оставаться в стороне от происходящего, но не могла, с каждым разом все легче поддаваясь реальности, рушившей стены притворства, за которыми она пыталась спрятаться. Бетти ускользала от самой себя. Как после наркотиков, которые она употребляла как бы назло окружающим, и особенно в больших количествах тогда, когда ей хотелось не чувствовать себя посторонней в мире, где водились всякие Джекки, толстяк, Макс Хейнс. Наркотики возвращали ее в пустынную страну иллюзий, где она бродила — бездумная, слепая, потрепанная жизнью, едва отдающая себе отчет в собственных действиях и намерениях.

Тэлферт, который во всех мелочах проявлял в отношении Бетти неизменную галантность — зажжет зажигалку, поможет сесть, откроет перед ней дверь, накинет на плечи что-нибудь теплое, — благодаря чему она чувствовала себя привлекательной и обожаемой, во время их близости становился неистовым, неуемным, жадным. Он доставлял ей наслаждение и так выматывал ее, что она чувствовала себя потом совершенно измочаленной, как спортсмен, упавший за финишной чертой. Потом, без плавного перехода, он снова возвращался к кружению вокруг нее, искренней галантности и всем своим отношением к ней показывал, что у него в руках драгоценный и тонкий сосуд, хрупкий и нежный, требующий мужской защиты.

Была еще одна странность в его поведении. Не важно, под какие моральные критерии подходили их интимные отношения, не важно, как он там и что... но Риггс Тэлферт никогда, ни одним словом не обмолвился потом о них, очевидно считая, что это неприлично для такого джентльмена, как он.

В последний вечер ей было сказано — от чего ей стало не по себе, — что она может, если захочет, выйти за него замуж. Во второй половине дня он исчез на короткое время, напустив предварительно туману по поводу своей отлучки, а вечером преподнес пару великолепных, тонкой работы старинных золотых серег, усеянных неограненными изумрудами.

Он крепко сцепил пальцы своих огромных рук, так что они затрещали, и, вопросительно глядя на нее, сказал:

— Я не хочу, чтобы это был как бы прощальный подарок тебе, Бетти. Честное слово, я не хочу, чтобы между нами все кончилось. Мне нужно, чтобы ты дала мне немного времени, и я кое-что переделал бы в своей жизни, и ты пришла бы в нее. Я имею в виду законно. Считай это предложением, ну, типа того... Если мужчина, который еще не свободен, имеет право на это.

После того как Бетти с трудом убедила Риггса, что предпочитает «карьеру» браку, он стал говорить ей о хорошем участке земли на берегу океана к северу от Форт-Лодердейла, о хороших друзьях и хороших имущественных правах в Лодердейле. Он построил бы ей уютный домик у океана и нашел бы превосходную работу в одном из клубов Лодердейла. Это, конечно, не то, чего он хотел бы, но лучше, чем ничего.

Ей удалось убедить его, что она будет чувствовать себя неловко в таком положении, и тогда он спросил, хорошо ли будет, если он иногда, когда выберет время, станет приезжать сюда. Тут у Бетти уже не нашлось веских возражений.

Но он никогда не вернулся, потому что осенью, во время охоты, сидя в кустах, прокричал, подражая дикому индюку, а молодой адвокат из их компании в осенних сумерках действительно принял его за большого индюка и разорвал ему горло с первого выстрела. Макс Хейнс показал ей короткое сообщение об этом в лос-анджелесской газете. Она поплакала в постели о бедной Бетти Доусон и Риггсе Тэлферте и вообще об этой жизни, в которой все может случиться...

Проводив Риггса до самолета, она вернулась на такси в мотель, собрала свои вещи, перевезла их к Мэйбл в «Комфорт», а ключи отвезла Максу Хейнсу.

— Сядь и отдохни, милая, ну, ничего же не случилось, правда?

— Это было так легко. Все равно что перерезать собственное горло, Макс, — ответила она, довольная тем, что нашла подходящие слова, которые сообщили ей самой ощущение хоть какого-то душевного равновесия, защищенности. Вот чем она стала — шлюхой по особо важным делам. Джекки Ластер завершил ее образование, недополученное в колледже, его толстый дружок внес еще один штрих в ее учебу, а Риггс Тэлферт стал ее первой официальной практикой, во время которой она использовала все полученные знания.

— Мы с тобой можем ладить, Доусон. Тебе надо понять, что я мог бы оставить тебя ни с чем, но это было бы глупостью, а глупость к добру не приводит.

— Перечисление твоих заслуг вселяет вдохновение в сердца американской молодежи.

— Люди, с которыми ты начинаешь работать, любят честную игру. Ты только принимаешь их правила, делаешь несколько улыбок — и деньги сами идут к тебе в руки. Что еще нужно в жизни? Так что возьми свое.

Бетти приняла. Открыв конверт, увидела там пачку купюр, все сотенные, и положила конверт в сумочку.

— Спасибо, благородный рыцарь.

— Пересчитать не хочешь?

— В другое время.

— Там их сорок пять, сорок пять купюр, крошка. Это больше, чем я обещал и чем должен был тебе дать, правильно?

— Правильно.

— Неужели это доставляет такую боль, что ты не в состоянии разок улыбнуться? Может, я не должен говорить, но не клади эти деньги в банк. Мы их называем «сливками» с больших денег, они не проходят ни по каким бумагам. Может, все и сойдет, но если ты наскочишь на налоговую инспекцию, то привлекут за уклонение, ведь они проверяют поступления на банковские счета. Положи деньги в сейф, под замок, а потом можешь вносить их по частям, это лучше, меньше риска. Но самое милое дело — прогулять их, купить что-нибудь. Этого им не проследить.

— Ага, уклонение от налогов, да? Еще один преступный шаг в моей жизни.

— Одно говорю тебе: заявлять их нельзя, крошка. А если заявишь, я и знать не знаю, откуда ты их взяла. Но не у меня — я докажу по бумагам.

— О работе, Макс, о работе. Когда я начну работать?

— Скоро, крошка. Только сделаю кое-какие передвижки. Я тебя найду.

— А не хочешь ли ты отделаться от меня? Лучше не надо.

— Ты слишком недоверчива, детка. Ты будешь работать здесь. Будь уверена на все сто.

Бетти заплатила Мэйбл Хасс задолженность за проживание, купила кое-что из одежды, приобрела подержанный маленький «моррис». Она вполне определенно заявила себе, что мир, в который она так стремилась попасть, оказался иным, чем она ожидала, и сделала логичную и рациональную поправку, отойдя от мира грез юности, мира, каким он должен быть, к миру, какой он есть на самом деле. Она уже раз на полном ходу врезалась в стену и рухнула наземь, а эти заметили ее, открыли дверь в стене, и она прошла через нее, приняв протянутую руку, и снова ее ждал удар судьбы. Каковы заслуги, такова и награда.

Надо было научиться сосуществовать с тем чуждым ей человеком, которым она стала. Бетти решила для себя, что раз те построения, которые она создала в собственной голове, рассыпались, то она и не обязана их восстанавливать. Можно убрать руины, разровнять место и чисто вымести. Так меньше опасности, что что-то рухнет на твою голову. И на душе спокойнее.

Бетти пришлось преодолевать в себе неотступное подозрение, что она изменилась и внешне. Ей казалось, что мужчины смотрят на нее с более практическим интересом. Может быть, она как-то по-новому, вызывающе раскачивая бедрами, идет по улице? Может быть, у нее слишком накрашены губы?

Или бюст слишком подчеркнут? Она внимательно присматривалась к своим друзьям, почти надеясь обнаружить в их глазах оттенок неуважения или даже презрения.

Но в глазах друзей Бетти так ничего и не прочла. А вот в зеркалах и магазинных витринах перехватила несколько откровенных взглядов и получила ответ на свои вопросы. Она знала, что изменения в ней неизбежны и носят объективный характер. Она стала пить несколько больше обычного. Раньше она любила бывать одна, потому что знала, это оказывает восстановительный эффект, а теперь стала избегать одиночества. Много спала, сон был тяжелым, и просыпалась она непосвежевшей.

В конце недели Бетти пригласил к себе Макс.

— Начнешь выступать, милая, через две недели, считая с завтрашнего дня. С двенадцати ночи до шести, четыре выхода за ночь. В отеле получишь номер, переедешь на следующей неделе. Жилье бесплатное, еда и выпивка — тоже, будешь подписывать счета. Мы оплатим платья для выступлений, но я предварительно должен их одобрить, получать будешь триста долларов в неделю.

— Я не знаю, согласится ли Энди, чтобы я выступала за такие деньги.

— Добавь сюда жилье и еду, это гораздо больше минимума, так что никакой профсоюз не будет верещать, и ты не будешь, детка.