Вулканы, любовь и прочие бедствия - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Она просто обалденная, — говорит он, целуя меня в лоб, а потом снова спешит в кухню и начинает накрывать стол.
А я остаюсь у фотографии и рассматриваю ее: она полтора метра в высоту, и в ширину также, эруптивная колонна извержения Кедлингарбаус отпечатана на холсте, натянутом на подрамник. Она уже висит на стене в моей изысканной гостиной, пепельно-серая туча уничтожения повисла над диваном, и я ненавижу эту фотографию всем моим печальным вероломным сердцем, больше всего мне хочется изорвать ее и растоптать обрывки, выпихнуть прочь из дому.
Но я так не делаю.
Я превратилась в двух разных женщин. Одна, как и прежде, ходит по дому, подбирает с пола носки, меняет полотенца в ванной, гладит мою дочь по голове и спрашивает ее, не надо ли ей лучше упражняться на пианино, вынимает посуду из посудомоечной машины, беседует с мужем, слушает, как он рассказывает о своей работе, что, наверное, проиграет дело Верховному суду; а вторая лежит в объятиях другого мужчины на потертом диване, их губы соприкасаются, он гладит ее по щеке, она закрывает глаза и улыбается, ее сердце поет от радости и одновременно разрывается от тоски.
— Я люблю тебя, — говорит мой муж, вытирая стол.
— Я люблю тебя, — говорит мужчина, с которым я занимаюсь любовью, и целует меня в шею. — Я полюбил тебя с тех пор, как впервые увидел, уже тогда, в вертолете.
— Ты конец света, ты все рушишь, — произношу я, и мой муж поворачивается ко мне от плиты и с удивлением смотрит:
— Что ты сказала?
— Это не конец света, если ты проиграешь дело, — спешу я разделить два мира и снова становлюсь его женой, притворяюсь, что жизнь продолжается.
Жизнь попросту обязана продолжиться. Это была лишь минутная слабость, случайность, постыдная мелочь в красивом счастливом супружестве. Я больше никогда не встречусь с Тоумасом Адлером, никогда не позволю ему заморочить меня! Отставлю это происшествие в сторонку у себя в сознании, изолирую его в запертый отсек в своем сердце. Мои чувства безответственны, нерациональны, но я наберусь смелости и положу конец глупости, я взрослый ответственный человек и принимаю этически верные решения.
Я люблю свою семью, мужа, дом. Я счастлива. У меня хорошая комфортная жизнь. Не позволю уничтожить ее ничему. Даже любви.
Дамасский шелк в 600 нитей
Я вздрагиваю и просыпаюсь, когда она гладит меня по волосам, проводит пальцем по моей щеке. Она сидит на краю кровати, от нее пахнет сигаретами и тяжелыми сладкими духами: пачули и сандаловым деревом; в темноте различима ее улыбка. И меня охватывает неконтролируемый страх.
— Что ты делаешь?! — со стоном произношу я и сажусь в кровати, натягивая одеяло до подбородка. — Ты моего мужа разбудишь!
— Не волнуйся, — шепчет она в ответ. — Он вчера вечером проехал на велосипеде восемьдесят километров и спит сном праведника. Зато ты лежишь и не можешь заснуть.
Она проводит рукой по моему одеялу, нежно трогает шов на его краю и осматривается по сторонам, ее зубы сверкают.
— Как у вас все шикарно, — шепотом продолжает она. — Стильно, элегантно. На кровати дамасский шелк в шестьсот нитей, ортопедические матрасы с регулируемой спинкой, шторы для затемнения такие качественные — все абсолютно идеально.
Она украдкой засовывает руку мне под одеяло и щиплет меня за ногу — крепко:
— Но чего-то все-таки не хватает, да?
Все. С меня довольно! Я выскакиваю из постели и из комнаты, на бегу накидывая халат, с руганью взбегаю вверх по лестнице к входной двери, распахиваю ее:
— Вон! Убирайся, живо! Кому говорят, оставь меня в покое!
Она медленно идет по коридору в кожаных сапогах со шнуровкой и красном платье под искусственной шубкой. Закуривает сигарету, вдыхает дым, смотрит на меня из-под своих густых черных ресниц, на ее губах играет насмешливая улыбка:
— Ты уже определилась?
Она прижимается ко мне, ее глаза пылают, груди тверды, как боеголовки, в ухмыляющемся рту зубы остры и желты, из нее валит табачный дым, я не могу дышать. Она отодвигает меня с дороги и уходит в летнюю ночь, а я просыпаюсь, дрожа как осиновый лист, насквозь вымокнув от пота, запыхавшись после кошмара. Мой муж что-то бормочет во сне и обнимает меня своей рукой, а я лежу тихо и пытаюсь взять под контроль свое дыхание и неуправляемый страх.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Она ушла — и все же она везде, словно поселилась внутри, ее глаза следят за мной из зеркал, весь дом как будто движется и дышит вместе с ней.
Любить — значит жить в постоянном страхе
Кому: [email protected]
От: [email protected]
Тема: Ответ: Снимок извержения Кедлингарбаус № 13
Этому надо положить конец. Я больше не могу с тобой встречаться.
У меня хороший муж и семья, а я поступила с ними плохо, повела себя безответственно. Не хочу подвергать наше счастье еще большему риску. Если я дала тебе какой-либо повод полагать, что наши отношения глубоки, то прошу за это прощения: они были мимолетными, непродуманным флиртом, который, к сожалению, слишком далеко зашел.
Прошу тебя: не пиши мне, не звони, не пытайся связаться.
Анна
Шесть роев трещин отмечены красным на геологической карте юго-запада Исландии, которая висит над моим письменным столом. Трещины — короткие параллельные линии, которые тянутся на северо-северо-восток от мыса Рейкьянес на восток до самого озера Тингвадлаватн, скучиваются, а между ними — цельные участки, без трещин, выпуклые сердитые шрамы на земле. Я сосредоточиваюсь на них, тяжело дышу, давлюсь слезами; не хочу разрыдаться прямо на работе из-за этой ерунды. Закрываю глаза, стискиваю зубы и нажимаю на Enter, посылаю это гадкое письмо, дрожащей рукой открываю телефон и нахожу в списке контактов его имя: «Тоумас Адлер, фотограф». Вношу его номер в черный список, удаляю из списка контактов, из своего существования.
Вот так. Теперь все кончено.
Собираюсь с волей и открываю — в очередной раз — файлы с новейшими данными по подземным толчкам. Работа лечит, а наука должна стать верным средством от нелогичной печали, но сегодня ничего не выходит. Компьютерная программа сопоставляет подземные толчки с данными, полученными со спутников, рассчитывает напряжение земной коры, и при обычных обстоятельствах эта компьютерная модель дала бы знать, где в первую очередь собирается магма под поверхностью, но эти цифры просто-напросто ведут себя не так, как должны. Земля поднимается и снова опускается, затем поднимается в новом месте и на другом конце полуострова, словно под ней змеится гигантское существо и, ворочаясь, подталкивает ее в самых разнообразных местах. Результаты нелогичны — это невыносимо.
Измученно качаю головой, не в моих обычаях сдаваться. Всегда, когда начинает вырисовываться какая-то закономерность, я часто дышу и думаю: вот оно, подъем магмы обнаружен, но тут все и заканчивается; земля опускается, и все становится по-прежнему, пока волна не обнаружится в иной вулканической системе в другом месте полуострова. Мы полностью уверены, что имеем дело с таким же развитием событий, как во время извержения Краблы, но полуостров Рейкьянес не хочет покоряться этой хорошо аргументированной теории, он просто неуправляем. Компьютерная модель с дефектами.
Точно как я… Горе и чувство вины затопляют мой разум и сбивают все мысли, выталкивают их из огненной колеи в какое-то незнакомое болото ошибок, где они увязают в бочагах навязчивых идей и путанице грез, мне надо стряхнуть прочь этот вздор, сосредоточиться на исправлениях компьютерной модели.
Из недр компьютера доносится мягкий щелчок, сердце радостно содрогается, меня захлестывает радость, всего на миг, а потом возвращается страх. Компьютер показывает закрытый конверт — мейл от Тоумаса Адлера. Я смотрю на него, колеблюсь, затем стискиваю зубы, нашариваю мышку и выбрасываю его непрочитанным в «Корзину», а адрес помещаю в черный список. И настраиваю фильтр спама, чтобы отсеять из своей жизни эту любовь.