Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1884 - Екатерина Оттовна Вазем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приступили к репетициям последнего действия. В нем Солор празднует свою свадьбу с принцессой Гамзатти, но их союз разрушается тенью баядерки, убитой по желанию невесты, чтобы она не мешала их браку. Это вмешательство Никии выражается большим pas d'action с участием Солора, Гамзатти и солистов, среди которых внезапно появляется тень баядерки, видимая одному жениху. «Тень» танцовала я, и для моего выхода Петипа поставил опять что-то несуразное из каких-то мелких па. Я, не стесняясь, забраковала постановку, которая была «не в музыку» да и не отвечала и общему замыслу танца. Для выхода тени, появляющейся среди свадебного празднества, требовалось нечто более внушительное, чем придуманные Петипа малоэффектные пустяки. Петипа и так уже был в раздражении. Последний акт у него вообще не клеился, ему же хотелось во что бы то ни стало закончить постановку «Баядерки» в тот же самый день. Он наскоро поставил мне что-то другое, еще менее удачное. Я ему снова спокойно возразила, что танцовать этого не буду. Тут он совсем вышел из себя и в сердцах закричал:
— Я не понимай, что вам нужно дансовайт? Ви то не можь, другой не можь!.. Какой ви talent (талант), если ви нитшего не можь?
Я, ни слова не говоря, забрала свои вещи и ушла с репетиции, которая таким образом должна была прекратиться.
На другой день как ни в чем не бывало, я опять завела с Петипа разговор о моем выходе в последнем акте. У него, как видно, творческая фантазия совсем иссякла. Торопясь с окончанием постановки, он мне заявил:
— Если ви ничего другой дансовайт не можь, делайте то же, что делает мадам Горшенков.
Горшенкова, танцовавшая принцессу, отличалась чрезвычайной легкостью, и ее entrée (выход) состоял из ряда высоких прыжков — jetés из глубины сцены к рампе. Предлагая мне исполнять ее па, балетмейстер хотел меня «поддеть»: я была «земной» балериной, специалисткой технически сложных, виртуозных танцев и способностью «летать» вообще не обладала. Но я не сдалась.
— Хорошо, — отвечала я, — но только для разнообразия я буду делать те же па не из последней, а из первой кулисы.
Последнее гораздо труднее уже потому что для эффекта прыжков здесь нельзя воспользоваться покатостью сцены.
— Как хошь, как хошь, — отвечал Петипа и начал репетицию.
Надо сказать, что на черновых репетициях я никогда не танцовала, ограничиваясь приблизительной наметкой своих па и даже не надевая танцовальных башмаков. Так было и здесь. Во время pas d'action я просто разгуливала по сцене среди танцующих.
Наступил день первой оркестровой репетиции в театре. Здесь мне, разумеется, приходилось принять участие в танцах. Балетмейстер, как бы желая снять с себя ответственность за свое pas d'action, твердил артистам:
— Я не знай, что мадам Вазем будет дансовайт она никогда не дансуй на репетиц.
Репетиция шла своим обычным ходом. Дошли, наконец, до последнего действия и до pas d'action. Я стояла в первой кулисе, ожидая своего выхода. Внутри меня кипело — во мне заговорило «ретивое». Хотелось проучить зазнавшегося француза и воочию показать ему, какой я talent. Вот наступил мой выход. При первых звуках сопровождающей его музыки я напрягла все свои силы, — мои нервы их как будто утроили, — и буквально вылетела на сцену, перескочив даже через головы стоявших на коленях в группе танцовщиц. Пройдя сцену в три прыжка, я остановилась, как вкопанная. Вся труппа на сцене и в зрительном зале разразилась громом рукоплесканий. Петипа, находившийся на сцене, повидимому, тотчас же убедился в своем несправедливом ко мне отношении. Он подошел ко мне н сказал:
— Мадам, прости, я — дурак…
В тот же день по всему театру разнесся слух о «трюке» Вазем. Все служащие театров старались попасть на репетицию «Баядерки», чтобы увидеть мой прыжок. О спектакле же и говорить не приходится. Сделанный мне публикой прием был прекрасный. Кроме последнего акта, нам всем очень много аплодировали за картину «царство теней», вообще очень удавшуюся Петипа. Здесь все группы и танцы были насыщены поэзией. Рисунки групп были заимствованы балетмейстером с иллюстраций Густава Доре[265] к «раю» из «Божественной комедии» Данте.[266] Очень шумный успех выпал на мою долю за вариацию, под соло скрипки Ауэра, с вуалью, улетающей под конец ввысь. Состав главных исполнителей «Баядерки» был во всех отношениях удачный: Л. Иванов — Солор, Гольц — великий брамин, Иогансон — раджа, Горшенкова — его дочь. Гердт в классике, Радина, Кшесинский и Пишо в индусской пляске 3-й картины — весьма содействовали успеху «Баядерки», для которого немало постарались и художники Вагнер, Андреев, Шишков, Бочаров и в особенности Роллер, отличившийся и как машинист мастерским устройством разрушения дворца в конце балета.
К моему бенефису в следующем сезоне новой постановки не предвиделось. Приходилось возобновлять что-нибудь из старенького. Мой выбор остановился на «Жизели» и отрывке «Метеоры», данных впервые с моим участием в половине февраля 1878 г. «Жизель» не шла на нашей сцене сравнительно уже давно. Мне всегда очень нравился этот поэтичный балет с программой Теофиля Готье, построенный на прирейнской легенде о девушках, умерших невестами и превращающихся после смерти в фантастические существа — виллисы. С этим сюжетом отлично гармонировала прелестная, мелодичная музыка Адама.[267] Перед балериной здесь стояла двойная задача — в первом действии дать остро-драматическую игру, рисующую ряд переживаний крестьянской девушки Жизели — от любовных сцен с ее обольстителем, мнимым ее односельчанином, а на самом деле герцогом Альбертом, до сумасшествия и смерти от горя, когда этот обман обнаружился, а во втором акте — легкие «потусторонние» танцы виллисы ночью, на освещенном луной кладбище. Кое-кто из критики меня укорял за этот второй акт, указывая, что мне не свойственна воздушность танца виллис. По словам товарищей, «Жизель» прошла у меня вполне удовлетворительно. Какое из этих мнений ближе к истине — решить, разумеется, не берусь. Как бы то ни было, «Жизель» вошла в мой репертуар, и я ее танцовала несколько раз.
Очередной новый балет, поставленный для меня Петипа, увидел впервые свет рампы в мой бенефис в начале 1879 г. Он назывался «Дочь снегов» и, как я говорила выше, должен быть отнесен к числу неудачных произведений Петипа. У публики он, во всяком случае, успехом не пользовался. Я выходила на сцену только во втором и третьем актах, посвященных классическим танцам, — первый был сплошь заполнен характерными плясками северных народностей. Танцев
