Ангел-хранитель - Алина Егорова

– В каком номере разместились Тимофеевы? Тьфу ты! Суржиковы! – поинтересовалась она у администратора.

Администратор – молоденькая барышня в строгих очках, со скромным пучком на затылке, узнав, что Светлана Ильинична намеревается ворваться в номер к постояльцам, проявила чудеса вежливости и такта, но тщетно – остановить мать, пожелавшую лицезреть свое только-только выпорхнувшее замуж дитя, оказалось невозможно. С криками: «Что вы себе позволяете?! Я дойду до Смольного!» – Светлана Ильинична била слабыми кулачонками по мощной спине охранника.

– Твою мать! – выругался Алексей, кладя телефонную трубку.

– Что ты сказал? – продрала глаза сонная Люся. Вымотавшись на свадебном пиршестве, в стихийных конкурсах и фотосъемках, молодожены надеялись проспать до полудня.

– Мать твою нелегкая принесла! Маму то есть.

Светлана Ильинична оказалась теткой крепкой и так просто не сдалась. Она сумела-таки получить доступ в номер – администратор позвонила Суржиковым, и Алексею пришлось принять любимую тещу.

– Ну, рассказывайте, чем вы занимались? – полюбопытствовала Светлана Ильинична, имея в виду минувшую ночь. Она проворно разложила на столе принесенную снедь и уселась в кресло в позе внимательного слушателя.

– В шахматы играли, – равнодушно ответил Суржиков.

– А шторки тут неприглядные, – произнесла теща после некоторой паузы. – И мебелишка паршивенькая, палас, обивка – сплошная безвкусица. Стоило такие деньги платить! Дома куда лучше.

О том, что дома лучше, Алексей понял еще до свадьбы, поэтому и снял этот номер, надеясь провести хотя бы брачную ночь в спокойной обстановке.

Светлана Ильинична принялась рьяно устраивать семейное счастье молодых. Она постоянно наносила контрольные визиты в их комнату и засиживалась там до неприличия долго. Люсе она поведала, как ей следует вести хозяйство, как застилать постель, подметать пол и вытирать пыль. Но поскольку доча эти проповеди слышала уже на протяжении многих лет, повторять их матери было скучно, и Светлана Ильинична с особым азартом взялась за воспитание зятя. Алексей узнал, что он должен купить жене шубу, а теще, в знак признательности, – шаль. Зарабатывает он мало, машины у него нет, дачи тоже, и вообще нет ничего, кроме красного диплома, которым сыт не будешь. В этом отношении Светлане Ильиничне возразить было бы сложно – в двадцать три года, когда он женился, у Суржикова действительно не было ничего. В комнату в родительской квартире, которую они делили с братом, жену не приведешь. Поэтому пришлось им поселиться в гостеприимном доме Тимофеевых, где любимая теща ради них с Люсей пожертвовала гостиной. Алексей всегда считал себя терпеливым, непритязательным в быту человеком и умел скрывать свои эмоции, но, обзаведясь тещей, он понял, что ошибался. Светлана Ильинична умела вывести из себя любого. Алексей не сомневался: пристукни он однажды дражайшую родственницу ее же сковородкой – его бы оправдали. Но Суржиков кровожадным не был, он чтил Уголовный кодекс, оттого и страдал вот уже который год.

Жену свою, Люсеньку, Алексей очень любил и готов был любить и терпеть ее маму. Он надеялся обустроиться, вступить в кооператив и зажить своей семьей в отдельной квартире. Но все как-то не получалось: то зарплату не поднимали, то в стране начались экономические волнения, воцарилась нестабильность. Почти до сорока лет он дожил, дочь вырастил, к жене охладел, а с тещей расстаться – ну никак не удавалось! Светлана Ильинична уехала лишь год тому назад. Она поселилась в квартире своей покойной сестры, но не оставляла Суржиковых в покое, регулярно нанося визиты в «свой родной дом».

– Что-то припозднился, зятек! Рабочий день, поди, до шести, а сейчас десятый час пошел. Неужто на работе задержался? – съехидничала теща.

– Да, на работе, – ответил Алексей ровным голосом. Ему меньше всего хотелось вступать в дискуссию, но это было неизбежно.

– Ага. По девкам шлялся. Люська! Твой муж – бабник! Болтается неизвестно где, является домой, когда ему вздумается, словно так и надо!

Справедливости ради стоит заметить, что Светлана Ильинична отчасти была права. Суржиков едва ли походил на святого и жене изменял регулярно. Но сегодня он действительно задержался на работе.

Людмила Суржикова обладала на редкость покладистым характером. О похождениях мужа она знала, но предпочитала закрывать на них глаза, хоть это ее и задевало. Люся была из тех женщин, для которых муж – единственный, данный Богом на всю жизнь. Она кривила душой: в Бога Люся не верила, просто боялась остаться одна. Так что, хоть муж у нее плохонький, зато свой. Она придерживалась того мнения, что не стоит будить лихо, пока оно тихо, и скандалов неверному мужу не устраивала. Но ее мама постоянно все портила и взвинчивала и без того неблагоприятную атмосферу в их доме.

Алексей заметил, что в последнее время с его женой что-то происходит. Она стала задумчивой, чаще задерживалась после работы и словно что-то собиралась ему сказать, но никак не решалась.

«Завела бы себе любовника, что ли», – думал он. При этом Алексей не допускал мысли, что у Людмилы может кто-то появиться на стороне. Он, как любой самоуверенный мужчина, считал, что лучше него мужа и быть не может. Людмилу он давно разлюбил, он относился к ней с обычным человеческим сочувствием и молча нес крест взятых когда-то им на себя обязательств.

Хотелось получить свободу. Свободу выбора, свободу от обязательств, свободу выбора несвободы! Хотелось невозможного – жить в двух параллельных мирах, а еще лучше – в трех. Чтобы в одном оставалось все по-прежнему: Люся с ее кактусами, квартирка-живопырка и теща, будь она неладна; в другом – Ларка с сияющими влюбленными глазами. Чтобы она всегда на него вот так смотрела и была до невозможности трогательной. Хотелось помимо семьи иметь еще и любовь. Что же поделать, если одно с другим больше не совпадает? Не отказываться же теперь от личного счастья, раз уж все так сложилось! А третий мир он оставил бы лично для себя. Чтобы было куда спрятаться, когда ему все окончательно надоест.

Людмила не хотела отпускать мужа в поход на яхте. Не потому, что она предчувствовала беду. Всякий раз, когда Алексей отправлялся в развлекательные поездки, Люда переживала, думала, что он отдалится от нее еще больше. Муж ее с собой не брал. Он считал, что супругам необходимо иногда отдыхать друг от друга. Людмила его точку зрения не разделяла: будь ее воля, она бы привязала Алексея к колышку и держала на цепи. Не отпускать его она не могла, знала, что все равно Алекс поступит по-своему, а запреты и скандалы только усугубят ситуацию. Люсе ничего больше не оставалось, как ждать его возвращения.

Подруги, замотанные бытом, говорили: радуйся! Можно на время забыть про кастрюли, мытье полов, неглаженные рубашки и заняться собой. Сходи, мол, куда-нибудь, купи абонемент в фитнес-клуб и наслаждайся жизнью. Легко сказать, наслаждайся! А если она отвыкла жить своей жизнью и полностью приросла к Алексею? Любви к мужу нет, но есть глубокая привязанность, что с ней прикажете делать? Переключиться на кого-нибудь другого? Так ведь не на кого. Дочка не по годам самостоятельная, живет отдельно и в помощи не нуждается. Позаботиться о маме? Так она о ней не забывает, и мама, слава богу, пока еще вполне здорова. Как, оказывается, трудно посвятить время самой себе, когда не умеешь этого делать! Люся все время отодвигала себя на задний план, считала, что главное – семья. Важно, чтобы муж был доволен, дочка ни в чем не нуждалась, в доме царили мир и уют, а она, хозяйка этого дома, обойдется малым. Так, незаметно, Люся растворилась в заботе о близких и потеряла себя.

После работы ее встречала пустая квартира, и в выходные дни эта пустота угнетала ее особенно сильно. Надо бы куда-нибудь выбраться, но куда? Банальный шопинг ее раздражал, с мамой они уже дважды виделась на неделе и в третий раз не очень-то хотелось, дочь умотала со своим другом за город. Разве что навестить подруг? Так это тоже не очень-то разнообразит жизнь – ну, сядут они под вечер на кухне за бутылкой вина, обсудят мужей, детей – и все, по домам.

Приглашение на встречу выпускников пришлось как нельзя кстати, но Людмила не сразу согласилась поучаствовать. Она сомневалась: все-таки прошло больше двадцати лет после школы, она сильно постарела, стала некрасивой – уже не той тонкой и звонкой девочкой с кудряшками, какой ее помнили одноклассники.

– Обязательно сходи, – убеждала подруга. – И не сомневайся, ты отлично выглядишь!

– Ну да, отлично! Седина на висках, морщины…

– Не морщины, а морщинки. И если о своей седине ты сама всем не будешь рассказывать, никто о ней и не узнает. Подкрасишь корни, сделаешь прическу и макияж и будешь самой красивой.

Людмила, волнуясь, шла по старым школьным коридорам. Кажется, когда она здесь училась, стены были грязно-голубыми, а теперь они стали цвета ванили в яркий цветочек. Эта боевая раскраска смотрелась очень задорно, во всяком случае, тоску она не наводила.