Сборник Рассказов - Стивен Кинг

Приехать сюда было ошибкой, а Лотти Килгаллон не любила признавать свои ошибки.

«И в этот раз не признаю», — решила она, всматриваясь в мерцающий потолок.

Её супруг, за которым она была замужем уже десять дней, спал рядом, сном праведника, как подумали бы некоторые. Другие, более честные, назвали бы это сном невероятного тупицы. Это был Вильям Пиллсбэри из рода Вестчестерских Пиллсбэров, единственный сын Гарольда М. Пиллсбэри и наследник его накопленного годами состояния. Они любили поговорить об издательском деле, так как это было занятие для джентльменов, а так же о сети текстильных фабрик в Новой Англии, литейном цехе в Огайо, и огромных сельскохозяйственных участках на юге, специализирующихся на хлопке, цитрусовых и фруктах. Потомственное богатство всегда лучше, чем нажитое самостоятельно, но, какая разница, откуда были те деньги, которые сыпались у них из задниц. Если бы она когда-нибудь сказала это Биллу, он бы без сомнения побледнел, а может, даже, и упал замертво. Не бойся, Билл. Мои губы никогда не осквернят семью Пиллсбэри.

Это была ее идея провести медовый месяц в «Оверлуке» в Колорадо, и для этого было две причины. Во-первых, несмотря на то, что это жутко дорого (как и все лучшие курорты), это не пошло, а Лотти не любила посещать пошлые места. Где вы собираетесь провести медовый месяц, Лотти? О, это прекрасно, роскошный отель в Колорадо — «Оверлук». Чудесное место. Довольно отдаленное, но очень романтичное. И ее подруги, чья тупость в большинстве случаев превосходила тупость только самого Вильяма Пиллсбэри, будут смотреть на нее в немом, буквально! изумлении. Лотти сделала это снова.

Вторая причина была скорее личного характера. Она захотела провести медовый месяц в Оверлуке, потому что Вильям хотел поехать в Рим. Было просто необходимо что-нибудь придумать как можно быстрее. Сможет ли она немедленно высказать свою позицию? А если нет, то, сколько времени уйдет на то, чтобы сломать его? Он был туп, и бегал за ней как пес со свешенным языком с тех пор, как увидел ее на балу дебютантов, но будет ли он таким покладистым, после того как кольцо оказалось на его пальце, каким был до?

Лотти иногда улыбалась в темноте, несмотря на недостаток сна и кошмары, которые ее преследовали с тех пор, как они приехали сюда. «Приехали сюда» — вот ключевая фраза. «Сюда» — это не «Американ Хотел» в Риме, это «Оверлук» в Колорадо. Она собиралась обращаться с ним просто хорошо, это важно. Она только заставит его остаться здесь еще на четыре дня (сначала она планировала три недели, но плохие сны заставили ее передумать), а затем, они смогут вернуться в Нью-Йорк. В конце концов, ведь именно здесь и была гуща событий августа 1929. Рынок акций так подскочил, что его границей было небо, а Лотти надеялась стать наследницей многих миллионов, вместо одного или двух к этому времени следующего года. Конечно, были слабаки, которые заявляли, что рынок подскочил перед падением, но еще никто никогда не называл Лотти Килгаллон слабачкой.

Лотти Килгаллон. Пиллсбэри, так я должна теперь, по крайней мере, подписывать свои чеки, конечно. Но в душе я навсегда останусь Лотти Килгаллон. Потому что он до меня никогда не дотронется. Не тронет души, остальное — не считается.

Самое скучное в этом первом споре за время ее супружества, было то, что Биллу, на самом деле, нравился «Оверлук». Не проходило и двух минут после рассвета, как он вставал, нарушая ее беспокойный сон, которым она наслаждалась после бессонных ночей, и пялился на восходящее солнце, как отвратительный греческий сын природы. Он два или три раза гулял пешком, несколько раз ездил верхом на природу с другими гостями и надоел ей почти до смерти своими историями о лошади, на которой он ехал во время этой прогулки, гнедой кобыле по кличке Тесси. Он пытался уговорить ее поехать на эти прогулки с ним, но Лотти отказалась. Езда верхом означает — слаксы, а ее зад был совсем чуть-чуть шире, чем слаксы. Этот идиот так же решил, что она пойдет гулять пешком с ним и другими, — «Сын смотрителя будет экскурсоводом, — Билл был в восторге, — он знает сотни троп. А количество диких животных, которые ты увидишь, — сказал Билл, — заставит тебя думать, что ты в 1829 году, а не сотню лет спустя». Лотти холодно отвергла и эту идею.

— Видишь ли, дорогой, я считаю, что все прогулки пешком должны совершаться в одном направлении.

— В одном? — Его широкая англо-саксонская бровь изогнулась и заняла свое привычное положение непонимания. — Как можно гулять в одном направлении, Лотти?

— Взяв такси, чтобы доехать домой, когда устанут ноги, — холодно ответила она.

Колкость не произвела эффекта. Он ушел без нее, и вернулся сияющим. Этот тупой ублюдок загорал.

Она не получила удовольствия даже от вечеров игры в бридж, в комнате для отдыха на первом этаже, и это было больше всего на нее не похоже. В бридже она была чем-то вроде барракуды, и, если бы считалось приличным играть на ставки в смешанной компании, она могла бы подготовить себе денежное приданое к свадьбе (конечно, не весь выигрыш). Билл был тоже хорошим партнером по бриджу; у него были оба качества: он понимал основные правила и позволял Лотти руководить им. Она считала, что была некая поэтическая справедливость в том, что он проводил большее количество вечеров игры в бридж в качестве марионетки.

Их партнерами в «Оверлуке» иногда были Компсоны, но чаще Верекеры. Доктору Верекеру было чуть больше семидесяти, он был хирургом и ушел на пенсию после сердечного приступа, едва не закончившегося летальным исходом. Его жена много улыбалась, разговаривала тихим голосом и смотрела глазами, блестящими как никель. Они играли в бридж только по правилам, но продолжали обыгрывать Лотти и Билла. Когда мужчины играли против женщин, они выигрывали у Лотти и Мальвины Верекер. Когда Лотти играла с доктором Верекером против Билла и Мальвины, она и доктор обычно побеждали, но это не доставляло ей удовольствия, потому что Билл был тупицей, а Мальвина игру в бридж считала ничем иным как светским развлечением.

За два вечера до этого, когда доктор и его жена пошли четырьмя трефами, чего они абсолютно не имели права делать, Лотти перемешала все карты во внезапной вспышке злобы, что было совсем не похоже на нее. Обычно она намного лучше контролировала свои чувства.

— Ты должен был пойти с пик в третьей взятке! — кричала она на Билла. — Мы бы закончили игру на этом!

— Но дорогая, — нервно сказал Билл, — я думал, у тебя нет пик.

— Если бы у меня не было пик, я бы не пошла с двух карт этой масти, неправда ли? Почему я продолжаю играть с тобой бридж, я не знаю!

Верекеры смотрели на них в легком изумлении. Позже, этим же вечером, миссис Верекер, с блестящими как никель глазами, скажет своему мужу, что считала их славной парой, такой милой, но когда Лотти смяла карты, она выглядела как ведьма.

Билл смотрел на нее разинув рот.

— Я прошу прощения, — сказала Лотти, подбирая вожжи своего контроля и мысленно встряхивая ими. — Думаю, мне не очень хочется играть. Я плохо спала.

— Очень жаль. — Ответил доктор. — Обычно этот горный воздух, а мы ведь на высоте почти в 12 000 футов над уровнем моря, — очень способствует хорошему отдыху. Меньше кислорода, знаете ли. Тело не…

— Я видела плохие сны, — коротко сказала ему Лотти.

И это было действительно так. Не просто плохие сны, а кошмары. До этого, она видела не более одного (что без сомнения говорило о чем-то неприятном и фрейдистском, о ее душе), даже будучи ребенком. О, да, было несколько довольно скучных снов, скорее даже один, который она могла вспомнить, и который наиболее подошел бы под определение кошмара: в нем она на школьном собрании держала речь о Лучшем Гражданстве и, вдруг, посмотрев вниз, она обнаружила, что забыла надеть платье. Позже ей кто-то сказал, что практически у каждого был похожий сон.

То, что ей снилось в «Оверлуке» было намного хуже. Это не было случаем одного и того же сна, или повторением сновидений с небольшими изменениями; они все были разными. Только сюжет был похожим: каждый раз она оказывалась в разных частях отеля «Оверлук». Каждый сон начинался с понимания того, что она спит, и что произойдет нечто ужасное и пугающее в течение сна. И неизбежность этого была чрезвычайно пугающей.

В одном из них она спешила к лифту, потому что опоздала на обед, так опоздала, что Билл, вне себя от злости, спустился в низ до нее.

Она вызвала лифт, который тут же приехал, но в нем не было никого кроме лифтера. Слишком поздно она подумала, что это странно; в такое время обычно с трудом втискиваешься. Глупый отель наполовину пуст, но лифт смехотворно мал и для такого количества людей. Ее беспокойство усилилось, когда лифт спустился и продолжил двигаться вниз… слишком уж долго. К этому моменту они должны были доехать до вестибюля или даже до подвала, но лифтер все не открывал двери, и чувствовалось, что они продолжают спускаться. Она дотронулась до его плеча, со смешанным чувством негодования и паники, слишком поздно осознав, каким мягким он был, каким странным, как чучело, набитое гнилой соломой. И когда он повернул голову к ней и ухмыльнулся, она увидела, что лифтом управляет мертвец: лицо трупного зеленовато-белого цвета, впавшие глаза, волосы под фуражкой безжизненные и сухие. Пальцы, обхватившие переключатель были гнилыми до костей.