Когда наши миры сталкиваются (ЛП) - Илер Линдси

Я предвижу удар прежде, чем чувствую, как его кулак касается моих ребер. Стреляющая боль распространяется по всей грудной клетки, заставляя меня растянуться на холодном кафельном полу. У меня не получается остановить ругань, а значит я заслуживаю еще одного хорошего удара. У отца в голове полный пиз*ец.

Когда началось насилие? Я помню, как отец однажды сказал, что если я заплачу, пролью слезы, то получу дополнительный удар. Мне было одиннадцать. Я был маленьким одиннадцатилетним ребенком, который не мог сопротивляться, когда все во мне кричало, чтобы я делал именно это. Моя мать всегда успокаивала меня, объясняла, что он не хотел, что это ее вина. Я ей верил. Когда стал старше, она предупредила меня, что если я дам сдачи, то отец отыграется на ней. Я никогда не понимал, почему она просто не может оставить его или, по крайней мере, рассказать кому-нибудь, что происходит с нами за закрытыми дверями. Это могло бы спасти от многой боли, многих разрушений.

Большинство людей будут спорить, что я должен дать ему то, что он заслуживает, но когда смотрю на свою мать, прислонившуюся к двери, понимаю, почему это никогда не было вариантом для меня. Я сильный, намного сильнее физически, чем она думает. Удар стоит того, чтобы спасти мою мать от той боли, которую он причиняет мне сейчас.

После еще нескольких пинков отец отрывает меня от матери. Как только я отхожу в сторону, он хватает ее за руку. Ее лицо искажается гримасой от его сильной хватки. Ей придется носить длинные рукава в течение недели, чтобы скрыть синяки. Она следует за ним по лестнице в спальню, не сказав мне ни слова. Я стараюсь выпрямиться, отчего боль только усиливается, но я заставляю себя подняться с пола. Стоя в коридоре, слушаю, как мама пытается успокоить отца. Скоро он погрузится в свой обычный пьяный сон. Сегодня он больше не причинит вреда. Я бы никогда не оставил ее, если бы знал, что он проснется, чтобы причинить ей вред.

Боль от его нападения напоминает мне, почему я должен увидеть ее. Она меня понимает. Она видит меня. Выезжая с подъездной дорожки, отправляю ей сообщение.

«Ты нужна мне, Кен. Открой окно».

Я еду к ней домой на автопилоте. Все, что могу видеть, это выражение лица отца, когда он толкает мою маму на пол, как будто она простой кусок мусора, который нужно выбросить. Вот почему я держусь подальше от отношений. Не хочу быть таким человеком, как мой отец. Не хочу быть таким, кто не заслуживает преданности кого-то вроде моей матери.

Я паркуюсь на дороге у ее дома, иду к окну ее спальни, как настоящий сталкер, чтобы попытаться исправить все свои ошибки. Их очень много. Я стою перед ее окном, видя лишь тусклый свет от ее прикроватной лампы. Легонько стучу в окно и вижу тень, когда девушка садится в постели. Кеннеди медленно поворачивается к окну и наклоняется, чтобы открыть его. В проеме виден только ее силуэт.

— Привет, — шепчу я в открытое окно.

У нее такое забавное выражение лица. Кеннеди явно не понимает, почему я стою у окна ее спальни так поздно ночью. В ее глазах пустота, которая пугает меня больше всего. Может быть, уже слишком поздно. Я опоздал.

— Привет, — шепчет Кеннеди себе под нос.

Она уходит, оставив окно открытым. Я воспринимаю это как приглашение следовать за ней в ее комнату. Девушка возвращается на кровать, когда я закрываю окно.

— Что тебе нужно, Грэм? — требует она, накрываясь одеялом. От ее хмурого взгляда мне хочется вылезти в окно.

— Мне просто нужно с тобой поговорить. Мне нужно было увидеть тебя, — признаюсь шепотом, стоя как можно дальше от нее.

— Почему ты шепчешь? — ее улыбка касается глаз. Кеннеди изо всех сил старается не рассмеяться, даже прикрывает рукой свой идеальный рот.

— Твои родители... разве их здесь нет? — Я смущенно качаю головой.

— Нет. Они вернутся только в воскресенье, — объясняет она. Я сажусь на кровать рядом с ней, провожу руками по волосам и издаю низкий мучительный стон. — Что случилось? — голос Кеннеди полон беспокойства, когда она резко садится, чтобы посмотреть на меня.

Инстинктивно хватаюсь за ребра, пытаясь подавить боль, которая разливается по всему телу. Кеннеди наклоняется ближе, и я чувствую тонкий аромат ее духов. Она хватается за мою футболку, поднимает ее, обнажая мои ушибленные ребра, проводит рукой по тому месту, куда он ударил. У меня перехватывает дыхание.

— Я в порядке... правда. — От одного ее прикосновения мое дыхание замедляется, а сердце учащенно бьется. Ее кожа горячая на ощупь. Не думаю, что когда-нибудь привыкну к этому чувству.

— Грэм Блэк, ты не в порядке! Ты видел свои ребра?! Что с тобой случилось?

Мне следует быть с ней честным. Она заслуживает этого.

— После тренировки по бейсболу я пошел к Крейгу играть в покер до позднего вечера. Когда вернулся домой, он был уже не в состоянии пить. Он начал орать на меня из-за бейсбола, и я начал спорить с ним. Думаю, мама услышала крики и попыталась прийти мне на помощь, но он оттолкнул ее. Он не бил меня, пока я не помог ей подняться, — объясняю я, не задумываясь.

Выражение лица Кеннеди говорит само за себя. Она жалеет меня за то, что мой отец сделал со мной. Мне не нужна ее жалость. Я не знаю, чего я хочу от нее, но что бы она ни дала, я знаю, что возьму это без вопросов. Сейчас я бы с радостью взял то, чего никогда не заслуживал.

— Хорошо, — улыбается она, откидывая одеяло с кровати.

Я понимаю, что она имеет в виду. Начинаю думать, что Кеннеди не волнуют все мои ошибки. Когда она смотрит на меня, то видит кого-то другого, того, кого не замечают все остальные. Она ведет себя так как будто ничто из этого дерьма не имеет значения.

— У меня не было возможности принять душ, и я сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы я лежал на твоих восхитительных розовых простынях, — поддразниваю я ее, пытаясь поднять настроение. Неловкий смех наполняет комнату. Это будет второй раз, когда я буду спать в ее постели. Кроме того, во второй раз я буду спать в кровати с девчонкой без предвзятого представления о том, что собираюсь трахаться.

— Ты можешь принять душ. Я положила твою зубную щетку в ящик, а полотенца в шкаф, — объясняет Кеннеди, откидываясь на подушку. Мне неприятно признавать, но я нахожу какую-то болезненную радость в том, что в ее личном пространстве есть что-то, что я могу назвать своим, как будто я принадлежу ей.

Я ничего не говорю, но когда встаю с кровати, вижу намек на ее милую улыбку. Принимаю душ, беру полотенце и зубную щетку. Стягиваю спортивные штаны и пытаюсь стянуть футболку, но не могу поднять руки, не испытывая стреляющей боли в боку.

— Кеннеди, ты можешь подойти? — Я кричу достаточно громко, чтобы заглушить звук льющегося душа. Она входит и видит, что на мне нет ничего, кроме боксеров и футболки.

— Что случилось? — спрашивает она, стараясь не смеяться, когда видит, как искривлена моя рука, завернутая в футболку. Песня ее смеха резко обрывается, когда ее глаза скользят по моему почти обнаженному телу. Она прикусывает нижнюю губу, заставляя себя смотреть куда угодно, только не на меня. Все ее попытки терпят провал, так ее взгляд все равно застывает на моих боксерах. Ее красивые глаза, выпученные из орбит, вызывают у меня какой-то болезненный трепет.

— Эм... ты можешь помочь мне снять рубашку? — Я не могу остановить улыбку, когда мягкий румянец ползет по ее шее и щекам.

— Да, хорошо, — говорит Кеннеди шепотом.

Она подходит к тому месту, где я стою, и останавливается, когда мы оказываемся лицом к лицу, как в понедельник утром. На этот раз у нее другой взгляд. Ее глаза горят с такой интенсивностью, что наше дыхание становится поверхностным. Ее губы приоткрываются, когда она смотрит на меня сквозь длинные ресницы. Я не знаю, что такого в Кеннеди. Я постоянно в панике, когда она рядом. Ни одна девушка никогда не заставляла меня нервничать, но всякий раз, когда Кеннеди смотрит на меня, я забываю свое имя.

Кеннеди не сочится сексом и сдержана, но смотрит на меня так, как будто просит любить ее всеми способами, которые я знаю. С каждой секундой ее глаза темнеют и в этот момент я понимаю, что сделаю все, что она попросит. После этого ничто для нас не вернется к нормальному.