Наугад - Ande
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Электричка шла на Питер без захода в Сестрорецк. По вагону пару раз прошел наряд ментов, внимательно разглядывающих пассажиров. Может, уже и меня ищут. Но дорого одетый чувак, дремлющий у окна, их интереса не вызвал.
Я вышел в Белоострове, и, в ожидании состава на Сестрорецк, купил и заточил мороженое с розочкой. И об чем восторг? В Риме, на площади Навона — кафе, где впервые сделали мороженое в том виде, что он существует. Бывая там, я всегда покупал большую плошку из вафли, с семью разноцветными шариками, политыми вишневым сиропом. Стаканчик с розочкой — не конкурент. Вот чебуреки, что делают на Большом, Петроградской стороны, это да. Париж с Римом отдыхают. Заеду, пожалуй, на обратной дороге.
Когда я вошёл в дом, Софья Игоревна гоняла чаи. Её давняя подруга — соседка, которую я называю баба Таня, испекла пирожков. Хотя, понятно. К Софье Игоревне приехал внучатый племянник, и его хотят побаловать. Уплетая второй, с мясом, я подумал, что, пожалуй, останусь здесь до завтра. А завтра поеду на экзамен прямо отсюда. Мы сидели на веранде, с видом на залив, и болтали о всякой всячине.
Мое появление в ее жизни, Софья Игоревна восприняла с тревогой. Находясь в тяжелой депрессии, после кончины мужа, она не ожидала больше ничего хорошего. Но потом появился я, с предложением сложной цепочки разменов. В результате она получала деньги на приличную жизнь, а я ее квартиру.
Да только я привязался к старухе. А она, будучи женщиной умной и опытной, меня вмиг расколола. Разговор вышел забавный. Она просто спросила, ты где деньги взял, Коля? Только про наследство не ври. А мне страшно надоело врать всем. И я рассказал ей часть правды.
Что спер деньги у вороватой заведующей сельпо, которая виновна в гибели деда. И все подробно поведал. Её реакция меня изумила и развеселила. Мы сидели в гостиной на Грибоедова, и, как сейчас, пили чай. Она взяла из моей пачки сигарету. Вполне умело прикурила и затянулась. А потом жена академика Гейнгольца, ответственный сотрудник питерского издательства художественной литературы. Женщина, приятельствующая с Ахматовой, знакомая с Пастернаком, Граниным, Бертгольц, и, практически всем окололитературным Питером, сказала:
— Я таких сук, Коля, по зоне бушлатом гоняла. Не казнись, ты все верно сделал.
Только тут я вспомнил, что она была репрессирована, в тридцать седьмом. Отсидела почти десятку. И, почему то, сразу ей поверил. Было в ее осанке нечто.
Кроме всего прочего, мы уже вместе наврали моей маме, что я Софье Игоревне выплачиваю деньги на старость, а она прописывает меня к себе. В общем, отношения практически родственные.
Вдобавок, познакомившись поближе, она отписала в завещании мне и эту дачу. Хотя я искренне отказывался. Но она настояла. И теперь, как бы невзначай, интересовалась, что вот Сурков строит себе дачу. А ты, Коля что же? А я, запивая уже третий пирожок чаем, отвечал, что вот не дачник я. Тогда она заходила с другой стороны, а что Вика думает? А я ответил, что вы правы, пойду, позвоню. Узнаю, что она там думает.
Бредя улицами дачного кооператива, я с удовольствием вдыхал пахнущий соснами и морем воздух, и и думал, что нужно будет как ни будь с Сурковым поговорить про загородное строительство.
В Советском Союзе телефон имел далеко не всякий дачный кооператив. Наш с Софьей Игоревной — имеет. Днем его выносят из домика правления, и ставят на полку у двери. Что бы товарищи дачники могли позвонить в город, и попросить близких привезти продуктов, или вызвать на прополку огорода родственников. Возле телефона всегда небольшая очередь, и все греют уши списком покупок, или описанием старческих болячек. По молчаливому уговору, один разговор не больше трех минут. Внучатый племянник Софки Гейнгольц, вызвал в массах оживление. Меня пустили без очереди.
На даче у Викиных родителей, сняли после первого гудка.
— Это я. — говорю, не сомневаясь, кто снял трубку.
— А это я — фыркнула Виктория — привет.
— Дай угадаю. В кресле у окна, с книжкой, сидит Светлана Артуровна, и делает вид что не слушает, о чем ее дочь болтает с этим Андреевым.
— Не угадал, мама пошла валяться, после обеда.
— Это полностью меняет дело! Быстро расскажи как ты скучаешь.
— Ничего подобного! Не скучаю а удивляюсь. Почему ты не приехал и не забрал меня отсюда?
— Тебя в Москву тянет.
— А тебя нет?
— Меня, Вик, тянет в Венецию. Нужно будет нам с тобой съездить.
— Ты же говорил в Париж?
— Послушай, раз ты со мной связалась, Париж тебе и так надоест. А вот Венеция — это изредка. Мы с тобой туда приедем не как лохи какие то, через Местре, или катером прямо из аэропорта. Мы с тобой поедем с Пунто Сабиони. И не на пошлом такси-катере, а на пароме. Вылезем на верхнюю палубу и я тебе все покажу. Бурано, Мурано, Лидо, и Крепость Святого Андрея. Прямо из центра Венеции на нас выплывет океанский круизный лайнер.
— Меня укачает, Коль.
— Во первых, там всегда штиль. А во вторых, мы же не сразу на паром попремся. Там, рядом с пирсом, забегаловка Джузеппе. Он нальет тебе апероля. А меня угостит граппой. После этого не укачивает. Солнце будет отражаться в воде, и мы не заметим как причалим рядом с Сан Марко. Пойдем мимо Дворца Дожей, и направо. Я тебе покажу, где у них привязаны катера для перевозки трупов. Вот объясни мне, солнце, причем здесь Москва?
— Ты приедешь?
— Не, я в Сестрорецке. Завтра, после экзамена поедем с тобой есть мороженое в ДК Кирова, там Аукцион выступает.
— Ну и ладно! Передавай привет Софье Игоревне.
Очередь с вниманием и одобрением выслушала мои речи, и не успел я отойти, приступила к обсуждению. А я побрел в домик к старухе, надеясь провести тихий вечер за неторопливой беседой, и лечь пораньше.
Да только зря надеялся. Ещё на подходе к участку меня перехвалил председатель дачного кооператива. Сказал что тоже к Игоревне идёт. Поделился, что участки будут газифицировать, вы будете подключаться? И я понял, что дом строить все же придётся. Дом на берегу залива, в черте города, со всеми коммуникациями, в нулевые, будет стоить конских денег. А сейчас газификация участка стоит
