Время ушельцев (СИ) - Филимонов Сергей протоиерей

Хириэль немного подумала, подбирая нужные слова, а затем вывела на листе бумаги самыми мелкими фаэрийскими рунами, которые знала:

«Мидгард, Иффарин, замок Сильвандир.

Тилису, посвященному Братства, от Хириэли привет. Странник, посланный к тебе перед нашим уходом, должен был рассказать, что случилось. На самом деле это не болезнь, а Нашествие Пустоты. Начинается оно с того, что вырастает поколение, не умеющее верить в сказки, магию, Источник, вообще все, что не принадлежит этому и только этому миру. Оно кажется трезвым, прагматичным — и это так. Оно кажется добрым, мудрым, человечным — но это уже неправда. Оно не злое и не доброе, оно не знает и не желает знать добра и зла. Вот тебе одна из их главных примет: они перемещаются по своему миру лишь в поисках, где дешевле. Им безразлична радость путешествий, наслаждение не пробованными до того плодами, счастье беседы с тем, кто другой. А потом они вообще перестают радоваться, ибо в них умирает сущность. И тогда приходят твари Пустоты. Люди, которым я верю, говорят, что их можно уничтожить только огнем. Может быть, Братству это пригодится.

Хириэль».

А за дверью продолжал звучать голос:

— Гибнущего спаси; голого одень; потерявшему коня отдай своего; проезжему не мешай; идущему не перечь; старшего почитай; младшего береги; сироту воспитай; павшего с честью — помни. Делай, что должно, и будь что будет — вот заповедь Рыцаря Радуги!

Несколько часов спустя Тилис вошел в пещеру дракона, с удовольствием втянув ноздрями запах накаленного металла. Вместо обычной белой рубахи и сандалий на нем были тяжелые сапоги и плотный кожаный подкольчужник, непроницаемый даже для самого сильного ветра.

Он достал из-за пазухи письмо Хириэли и прочел его вслух.

— Видишь, чем дело обернулось?

Дракон молчал.

— Никто теперь не сможет упрекнуть, что я сюда ходил.

— Залезай на мою спину, — неожиданно откликнулся дракон.

Не одно столетие прожил на свете Тилис, но даже не подозревал, как это здорово — летать. Чешуйчатое тело мягко покачивалось в такт взмахам могучих крыльев. Встречный ветер трепал и рвал длинные волосы. А внизу медленно проплывали горные хребты, пустыни, реки, озера…

«Надо будет еще веревку или ремень, чтоб держаться», — подумал он.

Оранжево-золотистый змей медленно и плавно снижался. Впереди уже вырастали пещеристые скалы и порхающие вокруг них птицы…

Нет! Это были не птицы. Это был Город Драконов — тот самый, о котором слышали многие, но никто и никогда еще не видел!

Кроме самих драконов, конечно.

Безупречный воин делает в штаны

В «Иггдрасиле» в ту ночь кипела жизнь. Горели черные свечи, распространяя скипидарный запах гуталина, два зеркала отражались одно в другом, и бесконечный коридор огней сходился вдали. Мерлин помешивал в чаше какую-то дрянь.

— Round about the cauldron go, In a poison'd entrails throw…[6] —

пели самозваные маги на мотив хора ведьм из «Макбета».

— Misce, misce aqua[7] тухлус, Прибавляя винный уксус, Radix ipecacuanae[8] И еще траву дурмана, —

начала Мунин.

— Double, double, toil and trouble, Fire burn and cauldron bubble[9], —

грянул хор.

— Зловонючий, ядовитый Гриб из рода Amanita[10], И хмельной болиголов, И отвар лесных клопов, —

подхватил Митрандир.

— Double, double, toil and trouble, Fire burn and cauldron bubble… — Psilocybe mexicana[11] По рецепту дон Хуана, Едкий натр и едкий кал, Как Хенаро завещал, —

пропела Луинирильда.

— Double, double, toil and trouble, Fire burn and cauldron bubble… — Хвост иблиса, глаз лягушки, Три пера из-под подушки, Семь червей и девять мух; Да приидет грозный дух! —

закончил Мерлин.

Чаша пошла по кругу. Если бы Поломатый не был до такой степени напуган, он бы заметил, что и Мерлин, и Митрандир, и Луинирильда, и Мунин из нее не пьют, а только касаются губами. Так что ему пришлось выпить всю чашу до капли. Во рту у него остался тошнотворный привкус собачьего дерьма. Но он твердо решил держаться до конца.

— Вызываю дух дона Хуана Матуса! — провозгласил Мерлин. — Дух человека по имени Хуан Матус! Дух дона Хуана Матуса, приди! Пришел ли ты?

Молчание.

— Попробуем духоловку, — решил Мерлин и взял со стола пионерский горн. Раздался неприличный звук.

— Дух, приди! — возгласил Мерлин.

Сатанинский хохот раскатился под потолком. Поломатый сжался, словно пытаясь пройти сквозь пол. Но пол был цементный, и Гэндальфу пришлось волей-неволей взять себя в руки.

— Назови свое имя!

— Анухидий! — произнес загробный голос.

Достаточно было немного поиграть буквами в этом «имени», чтобы понять, что на самом деле это — нецензурное ругательство. Поломатому, впрочем, было не до этого.

— Дух по имени Анухидий, твоим собственным именем заклинаю тебя: ответь нам, где искать Кольцо Всевластия?

— Под хвостом лошади Отца-Основателя, — произнес голос.

— Благодарю тебя, великий дух, за то, что ты посетил нас. Ныне я разрешаю тебе расстаться с нами. Все. Расходимся по одному, — подытожил Мерлин после небольшой паузы.

Поломатый затравленно повел головой, потом вскочил, опрокинув табурет, и ринулся к выходу, свалив по дороге транспарант с девизом клуба: «Те, кто верует слепо — Пути не найдут».

— Что это тебе вздумалось вызывать какого-то Анухидия? — поинтересовалась Мунин. — Мы же как будто договаривались про Бафомета!

— А если бы он и в самом деле пришел? Об этом вы подумали? Ладно, что вышло, то вышло. Давайте теперь обзванивать остальных.

Тьмутараканский болван

Бронзовый князь Владимир Святославич, тысячу лет назад основавший Тьмутаракань, сидел на коне и указывал рукой на недалекую отсюда крепость. В одиннадцатом веке ее брали половцы, потом — татары, потом, уже в шестнадцатом, ее отбил у черниговских князей Иван Грозный… А уж про двадцатый век и говорить нечего — мальчишки до сих пор таскали из окрестных лесов ржавые гранаты.

Словом, старая крепость повидала на своем веку многое.

Но такое…

Поломатый был облачен в белую простыню. На левом его плече в такт шагам покачивалась лопата, а в правой руке горела церковная свеча. Вдобавок от него разило ладаном, как от свежеотпетого покойника.

— Карр! Карр! — крикнула ворона.

«Збися дивъ, кличет връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ: Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, Тьмутороканьскый блъван!»[12] — проступила надпись на постаменте.