Том 1. Ленька Пантелеев - Л. Пантелеев

По мостовой, со стороны бульвара, нестройно прошла большая группа военных и штатских с винтовками за плечами. В последнем ряду с грозным видом шагали — тоже с ружьями на плечах — два гимназиста, один — высокий, с пробивающимися усиками, а другой — совсем маленький, лет тринадцати.

— Мама, смотри, смешной какой! — сказал Ленька, пробуя выдавить из себя презрительную усмешку. Но усмешка не получилась. Он почувствовал, что смертельно завидует этим вооруженным серошинельникам.

— Не зевай по сторонам, кушай яичницу, — окончательно убивая его, сказала Александра Сергеевна.

В ресторане стоял веселый гул, звенела посуда, слышался смех. То и дело хлопала дверь, появлялись новые посетители.

— Пожалуйста, пожалуйста, господа, милости просим, — кланялся и улыбался за буфетом хозяин. — Вон столик свободный… Никанор Саввич, пошевелись, — окликал он пробегавшего мимо старичка официанта.

Он весь сиял, этот седобородый добряк Поярков. Ленька смотрел на него, и ему казалось, что за ночь хозяин гостиницы еще больше пополнел, зарумянился, расцвел.

— Господа, слышали новость? — обращался он к сидящим за ближайшим от буфета столиком. — Городская управа с утра начала работать!

— Что вы говорите! Настоящая управа?

— Самая настоящая. Словечко-то какое приятное, а?

— Да, звучит весьма ласкательно.

— И кто же вошел в нее?

— Черепанов фамилию слыхали?

— Помещик?

— Он самый.

— Помилуйте, но это ж черносотенец, известный монархист.

— А вас что — не устраивает?

— Меня-то, пожалуй, устраивает, но ведь… вы понимаете…

— Еще бы не понимать. Все понимаю, уважаемый. Учтено. Там на все вкусы, так сказать, блюда приготовлены. И меньшевики имеются и кадеты… Эсерам даже — и тем местечко нашлось.

— А от рабочих?

— Ну, нет, это уж — ах, оставьте! Довольно. Побаловались.

— Послушайте, но ведь это же неумно.

— Ничего. Играть-то ведь нам уже не с кем. Все кончено.

— Как же кончено? На окраинах, говорят, и до сих пор постреливают.

— Э, бросьте. Какая там стрельба! Так просто — мальчишки-гимназисты небось балуются…

Хлопнула дверь. Хозяин повернул голову, оживился, поправил на шее полотняный воротничок, приветливо закланялся.

— Пожалуйста, пожалуйста, молодой человек… Заходите, милости просим…

— Мама, смотри, кто пришел, — сказал Ленька.

— Не показывай пальцем, — тихо ответила Александра Сергеевна.

У буфетной стойки стоял и что-то спрашивал у хозяина вчерашний белокурый парень в клетчатом полупальто. За ночь он похудел, осунулся, небритые щеки его покрылись рыжеватым пушком, глаза ввалились.

— Найдется коробочка, — весело отвечал хозяин, деликатно и с аппетитом выкладывая на прилавок коробок спичек. — Вот, сделайте милость… «Дунаевские»… С мирного времени еще…

Молодой человек закурил папиросу, жадно затянулся и полез в кармин за кошельком:

— Сколько?

Хозяин с улыбкой закинул за спину руки.

— Нет-с. Извините. Как сказано было. Условие-с.

— Какое условие?..

— А такое, что всё бесплатно.

— Почему?

— Ради праздника.

— Какого праздника? Ах да, — воскресенье?

— Эх вы! Юноша! Воскресенье!.. Праздник победы — вот какой!.. А вы, простите, я забыл, из какого номера? Память у меня что-то на радостях отшибло…

— Да я не из номера. Я так — с улицы зашел.

— Разве? Не останавливались у нас? Личность-то ваша мне как будто знакома… Ну, все равно. Будьте гостем. Позавтракать, чайку выпить не желаете?

— Позавтракать? А что ж, спасибо…

Молодой человек поискал глазами свободного места. Взгляд его остановился на столике, где сидели Александра Сергеевна и Ленька. Радостная улыбка шевельнула его губы. Несколько секунд он колебался, потом подошел, поклонился и сказал:

— Здравствуйте. Как поживаете?

— Благодарю вас, — ответила Александра Сергеевна. — Все более или менее благополучно. А как ваши дела?

Молодой человек покосился на соседний столик.

— Да так. Пока что похвастаться не могу. Паршиво.

— Пробовали что-нибудь предпринять?

— Пять раз пробовал.

— Были в городе?

— Был. И вчера вечером и сегодня… Ничего не вышло.

В это время опять распахнулась дверь, и в ресторан вошла с улицы группа вооруженных людей. Среди них был и молодой Поярков. Ленька не сразу узнал его. От вчерашнего щегольского вида подпоручика ничего не осталось. Фуражка с трехцветной кокардой была смята и сидела слегка набекрень. Сапоги запылились. Верхняя пуговица френча была расстегнута. Спутники его были не все военные, но все с оружием. У очень высокого и очень бледного студента-демидовца на поясе висело несколько гранат. Два штатских бородача (в одном из них Ленька с удивлением узнал вчерашнего соседа по подвалу) были вооружены охотничьими ружьями.

— Не стойте здесь, у всех на виду, — сказала Александра Сергеевна белокурому. Тот подумал, поклонился и отошел в дальний угол, где за столиком под искусственной пальмой старичок в золотом пенсне читал газету.

— Мама, — сказал Ленька. — А кто он такой?

— Я не знаю, кто он такой, — ответила Александра Сергеевна. — Но было бы лучше, если бы он ушел отсюда совсем.

— Куда же ему идти? Ведь дядя его уехал!

— Какой дядя?

— Ты же сама говорила…

— Ах, оставь, пожалуйста! Никакого дяди у него нет.

— Как нет? И в Америке?

— Послушай, Леша. Ты уже не маленький. Пора бы тебе разбираться в некоторых вещах.

Вошедшие военные тем временем сгрудились у буфетной стойки.

— Пить, пить… Умираем от жажды, отец, — говорил молодой Поярков, снимая фуражку и вытирая рукавом вспотевший лоб.

— Сейчас, Николашенька, сейчас, — суетился хозяин. — Чем угощать-то вас, защитнички вы наши?.. Крюшончика… лимонада… кваску? Да что же вы стоите, господа, вы присаживайтесь, пожалуйста!

— Некогда, папа, — буквально на двадцать минут отлучились.

Хлопали пробки. Шумно шипел в стаканах лимонад. Люди жадно тянулись к стаканам, опрокидывали их залпом. Их окружили, расспрашивали:

— Ну, что? Как?

— Отлично, отлично, господа, — говорил молодой Поярков, с трудом отрываясь от стакана.

— Но все-таки, по-видимому, еще идут бои?

— Какие там бои!.. Остатки добиваем.

— Но ведь и вчера говорили, что остатки.

— Рабочие Корзинкинской фабрики обороняются, — картавя, говорит студент-демидовец.

— Как рабочие? Значит, рабочие не поддерживают восстания?

— А вы что думали?.. Наивная душа!..

— Какие там рабочие! — сердито бормочет бородач. — Коммунисты, главари сражаются. А рабочий люд — он за порядок, за учредиловку, за старую власть.

— Ладно, папаша, — смеется молодой Поярков. — Публика тут все своя. Нечего, как говорится, пушку заливать…

— Позвольте! Это почему же вы так выражаетесь: «пушку»?

— Скажите, а Тверицы освобождены?

— Простите… господин подпоручик, — а правда, что американцы и англичане высадились в Мурманске?

— Господа… Не мешайте людям пить. Люди, можно сказать, кровь проливают, а вы…

Александра Сергеевна отставила стакан, машинально расстегнула сумочку, но, вспомнив, что платить за завтрак не надо, защелкнула ее, подумала и сказала:

— Ну, что ж, пойдем, мальчик?

— Куда?

— Попробуем устроиться в номере.

Они не успели отойти от столика, как за окном на улице послышался какой-то шум. Леньке показалось, что застучал пулемет. Но, оглянувшись, он увидел, что ошибся. По площади, со стороны бульвара, на полной скорости мчался мотоциклет. Лихо обогнув площадь, он круто развернулся, с грохотом вкатился на тротуар и остановился перед тем самым окном, у которого только что сидел Ленька. Крепкий запах бензина приятно ударил в нос. Не слезая с седла, человек в кожаном шлеме облокотился на подоконник, поднял на лоб очки, заглянул в ресторан и с одышкой, как будто мчался он сам, а не мотоциклет, произнес:

— Господа! Ура! Могу сообщить радостную новость. Только что получено сообщение… что частями Добровольческой армии… взята Москва!

Люди ахнули.

— Ура-а! — подскочил за прилавком хозяин.

Все, кто сидел, быстро поднялись.

«Уррра-а-а-а!» — загремело под сводами гостиницы.

Ленька взглянул на мать. Александра Сергеевна молчала. Лицо у нее было такое испуганное, столько тревоги и страха было в ее глазах, что мальчик и сам испугался. Он проследил за ее взглядом. Она смотрела попеременно то в угол, то на буфетную стойку.

В углу, у зеленой кадушки с пальмой сидел, опираясь на стол, молодой человек в клетчатой куртке. Он молчал, глаза его были опущены, губы плотно и брезгливо сжаты.

А у буфетной стойки, поглядывая на него, переговаривались о чем-то Поярков-отец, Поярков-сын и бородач-доброволец из подвала. Нетрудно было догадаться, о чем они говорят.