Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира - Баррингтон Мур-младший

До середины XIX в. южные плантаторы, некогда приветствовавшие западных фермеров как союзников в борьбе против плутократии Севера, стали воспринимать распространение независимого фермерства как угрозу для рабства и своей системы. Ранние предложения по разделу западных земель на выгодных для мелких фермеров условиях вызвали сопротивление в областях восточного побережья, где опасались эмиграции и потери рабочей силы, включая даже некоторые области на Юге, например в Северной Каролине. Инициативы в поддержку свободной земли приходили с Юго-Запада. С установлением коммерческого фермерства в западных областях расстановка сил изменилась. Многие южане воспротивились «радикальным» идеям раздачи земель фермерам, поскольку это могло привести к «аболиционизму» в этих местах [Zahler, 1941, p. 178–179 (n. 1), 188]. Сторонники плантаторов в Сенате не дали принять закон о гомстедах в 1852 г. Восемь лет спустя президент Бьюкенен наложил вето на сходный законодательный акт, к радости почти всех конгрессменов-южан, которые были неспособны предотвратить его принятие [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 691–692; Zahler, 1941, ch. 9].

На Севере ответ на сдвиги в аграрном обществе Запада был более сложным. Северяне – владельцы фабрик были не готовы давать землю каждому, кто попросит ее, так как это могло просто уменьшить количество рабочих, готовых прийти к заводским воротам. Враждебность южан к Западу открывала Северу возможность для союза с фермерством, однако северяне не торопились ею воспользоваться. Коалиция стала политической силой лишь в самый последний момент, в республиканской платформе 1860 г., которая помогла Линкольну попасть в Белый дом, несмотря даже на то, что большинство избирателей в стране выступали против него. Сближению способствовали политики и журналисты, а не деловые круги. Предложение открыть западные земли для бедных переселенцев привело к тому, что партия, связанная с интересами тех, кто мог похвастаться собственностью и образованием, смогла привлечь массы сторонников, в особенности среди городских рабочих [Zahler, 1941, p. 178].

Суть договора была простой и ясной: бизнес поддерживал требования фермеров по раздаче земли, популярные также среди промышленных рабочих, в обмен на поддержку повышения тарифа. «Голосуй за свою ферму – голосуй за свой тариф» – лозунг республиканских предвыборных собраний в 1860 г. [Beard, Beard, 1940, vol. 1, p. 692].[92] Таким образом, состоялся «союз железа и ржи» – если еще раз провести аналогию с немецкой коалицией промышленников и юнкеров, – но только вместо последних были семейные фермеры Запада, а не землевладельцы-аристократы, поэтому политические результаты были прямо противоположными. Даже в ходе самой Гражданской войны появлялись возражения против этого союза и требования разрыва. В 1861 г. Клемент Валландигэм, защитник мелких фермеров, по-прежнему утверждал, что «сельскохозяйственный Юг был естественным союзником демократии Севера и особенно Запада», поскольку народ Юга был аграрным народом [Ibid., p. 677].

Но это были голоса из прошлого. Реальностью перегруппировку сделало то, что дополнением к сдвигам в характере западного сельского общества стали специфические обстоятельства промышленного роста на Северо-Востоке. Наличие свободной земли придавало уникальный поворот отношениям капиталистов и рабочих на первых стадиях развития американского капитализма – тех стадиях, которые в Европе были отмечены усилением радикальных движений, склонных к насилию. Здесь энергия, которая в Европе перешла бы в создание профессиональных союзов и разработку революционных программ, была направлена на схемы предоставления автономной фермы каждому рабочему, независимо от его желания. Подобные предложения звучали крамольно для некоторых современников [Ibid., p. 648–649]. Действительный эффект переселения на Запад был, тем не менее, в укреплении сил первоначального конкурентного и индивидуалистического капитализма через увеличение числа собственников. Берд слишком преувеличивает, когда пишет о том, что республиканцы швырнули национальное достояние голодному пролетариату «как дар, более значительный, чем хлеб и зрелища», после чего социалистическое движение провалилось [Ibid., p. 751]. Вряд ли для всего этого было время. Как он замечает несколькими фразами ниже, сама по себе Гражданская война пресекла стремление к радикализму. Весьма спорным вопросом остается то, насколько большой подмогой земля на Западе была рабочим с Востока до Гражданской войны. Спекулянты уже прибирали к рукам обширные участки. Маловероятно, что настоящие бедняки в городах восточного побережья могли покинуть шахту или фабрику, чтобы купить небольшую ферму, снабдить ее самыми простыми инструментами и успешно вести хозяйство, даже если им помогало знание о том, что другим это удалось.

Несмотря на это, в знаменитом тезисе Фредерика Джексона Тёрнера есть доля правды в том, что касается важности фронтира для американской демократии. Она заключается в перегруппировке социальных классов и географических границ, которую, по крайней мере временно, произвел открытый Запад. Связь между промышленниками Севера и свободными фермерами устраняла на время классическое реакционное решение проблемы развивающегося индустриализма. Тогда возникла бы коалиция промышленников Севера и плантаторов Юга, направленная против рабов, мелких фермеров и рабочих. Это не абстрактная фантазия. Немало сил действовали в таком направлении перед Гражданской войной, и это стало отличительной чертой американского политического ландшафта после периода Реконструкции. В условиях американского общества середины XIX в. любое мирное решение, любая победа умеренности, здравого смысла и демократического процесса, стало бы реакционным.[93] Оно произошло бы за счет чернокожих, как в итоге и случилось, если только не принимать всерьез идею о том, что 100 лет назад как северяне, так и южане были готовы отказаться от рабства и принять бывших рабов в американское общество. Союз между промышленниками Севера и фермерами Запада, который подготавливался долгое время, хотя и сложился внезапно, сделал многое для устранения прямого реакционного решения экономических и политических проблем страны в интересах господствующего экономического слоя. По той же самой причине он поставил страну на грань Гражданской войны.

3. К объяснению причин войны

Расстановка основных социальных групп в американском обществе в 1860 г. имеет большое значение для объяснения характера войны или проблем, которые могли или не могли заявить о себе, или совсем в лоб – для объяснения того, ради чего была война. Расстановка показывает нам перспективы возможной войны, но сама по себе она не дает хорошего объяснения, почему в действительности вспыхнула война. Теперь, после того, как мы ознакомились с некоторыми фактами, можно с большей эффективностью обсудить вопрос о том, был ли неизбежен смертельный конфликт между Севером и Югом.

Давайте рассмотрим экономические потребности двух систем в следующем порядке: 1) капитальные потребности; 2) потребности в рабочей силе; 3) потребности, связанные с продажей конечного продукта.

В плантаторской экономике, хотя и не бесспорно, можно заметить определенные экспансионистские усилия. Неосвоенные целинные земли были необходимы для получения наибольшей прибыли, поэтому ощущалось давление со стороны основных потребностей. Есть свидетельства, что рабочей силы едва хватало. Увеличение числа рабов было бы весьма кстати. Наконец, для того чтобы система работала в целом, за хлопок и в меньшей степени за другие товары на международном рынке должны были давать хорошую цену.

Промышленность Севера требовала определенной помощи от правительства в том, что можно назвать накладными расходами капитального строительства и создания благоприятной институциональной среды: транспортной системы, таможенных тарифов, достаточно устойчивой валюты, чтобы в большинстве случаев должники и простые люди не получали незаслуженных преимуществ. (Однако как раньше, так и теперь не помешала бы небольшая инфляция, подстегивающая рост цен.) Что касается рабочей силы, то промышленности нужны формально свободные наемные рабочие, хотя и сложно доказать, что свободные рабочие в фабричных условиях непременно трудятся лучше рабов, за исключением того обстоятельства, что каждый нуждается в деньгах, чтобы покупать промышленные товары. Но, возможно, это убедительный аргумент. Наконец, растущая промышленность нуждалась в расширяющемся рынке сбыта, который в то время по большей части обеспечивался аграрным сектором. Запад, занимавший существенную долю этого рынка, в рамках данной грубой модели можно рассматривать как часть Севера.

Сложно различить какой-то действительно серьезный или «смертельный» конфликт в предложенном анализе базовых экономических потребностей, даже если я сознательно пытался сориентировать модель в этом направлении. Здесь необходимо помнить, что, как справедливо указывали ревизионистские историки Гражданской войны, любое большое государство наполнено конфликтами интересов. Тяжбы, обманы, ссоры и грабежи, крайняя несправедливость и угнетение – обычное дело на протяжении всей письменно зафиксированной истории человечества. Если бы мы обратились к подобным фактам, произошедшим накануне сокрушительного сдвига Гражданской войны, и назвали бы их решающей причиной конфликта, это стало бы очевидной ошибкой. Повторим еще раз, пришлось бы доказать, что в той ситуации не осталось возможности для компромисса. Пока из нашего анализа этого не следует. Самое большее в этом духе можно было бы сказать, что развитие рабовладельческих регионов серьезно повредило бы свободным фермерам на Западе. Хотя районы, выгодные для каждого типа фермерства, определялись климатом и географическим положением, никто не мог быть уверенным в их пригодности для фермерских нужд до того, как проверил это на практике. Впрочем, одного этого фактора недостаточно для объяснения причин войны. Промышленность северян могла бы поладить с плантационным рынком на Западе, как и с любым другим, если подобные соображения вообще имеют значение, и конфликт скорее всего был бы сглажен. Остальные причины вероятного и реального конфликта кажутся менее серьезными. Обстоятельства северян в области капитального строительства, требование внутренних улучшений, таможенных тарифов и т. д. нельзя рассматривать как опасное и неподъемное бремя для экономики южан. Конечно, много приграничных плантаторов понесло бы убытки, и это весьма важный фактор. Но, учитывая, что в обществе южан главенствующее положение занимали более успешные плантаторы, меньшинство вполне могли принести в жертву ради общего дела. Вопрос использования рабского или свободного труда не вызывал реального экономического конфликта, поскольку районы их существования были разнесены географически. Все известные мне свидетельства указывают на то, что рабочие на Севере были либо равнодушно, либо враждебно настроены по отношению к антирабской политике.