Спящее золото, кн. 2: Стражи Медного леса - Елизавета Дворецкая

– Рауды выпустили всех рабов и женщин, когда хотели поджечь усадьбу, и всех, кто согласился им сдаться,– рассказывала Гьердис.– Они вышли, а я не пошла – кто-то же должен был их перевязывать.– Она кивнула на мужчин возле очага.– А потом усадьба загорелась… Хорошо, что у нас одна стена была совсем ветхая. Она выходит… выходила к Бликэльвену, прямо на обрыв. Подойти оттуда невозможно, потому ее сто лет не чинили. Когда усадьба загорелась, мы все туда прыгнули. Нас было больше, человек пятнадцать или даже восемнадцать. Это с самого начала. Рауды стреляли в нас, наверное, кто-то утонул… Да, Сэмунд утонул, я видела. А мы выплыли – я и еще шестеро. Потом мы нашли в лесу Хладгуд с детьми. Это мальчик Арнора и Альвин, но мы их не видели больше…

Рассказ получился не слишком связным и внятным, но именно поэтому Рагне-Гейде казалось, что она вполне представляет себе произошедшее с усадьбой Речной Обрыв. Едва ли ее повествование о пожаре в Кротовом Поле оказалось бы красноречивее!

– Я не хотела с ними идти,– со вздохом добавила Гьердис, как будто признавалась в тяжком преступлении.– Я приношу неудачу. Но Гуннвальд сказал, чтобы я шла и несла Билле. Мы его зовем Билле, потому что он еще не разговаривает, а только бормочет [8] . А Гуннвальд – он мой родич. Он отец моего первого мужа.

– Первого?– переспросила Рагна-Гейда. Гьердис выглядела не старше нее самой, но на ее голове серело вдовье покрывало.

– Да, я была замужем два раза. Мой первый муж погиб в море еще два года назад, а второй, Бьярни, прошлой зимой. Мы и года вместе не прожили.

– Ты принесла им удачу,– сказал Вигмар, оторвавшись от беседы с Гуннвальдом.– Оба они погибли в битве, а не зачахли на соломе. Оба они в Валхалле и вовсе не думают, что выбрали плохую жену!

– Сразу видно понимающего человека!– одобрил Гуннвальд.– Вот и я ей то же говорю. А она чего придумала! Пойду, говорит, к раудам, пусть у них будет моя неудача!

Рагна-Гейда и Вигмар обменялись многозначительным взглядом. Каждый из них мог бы сказать о себе то же самое.

Укладываясь спать, гости старой Ауд заняли лежанками из еловых лап весь пол, не оставив свободного пространства даже на ширину ладони. Выполняя свое обещание, Вигмар устроил Рагну-Гейду возле самой стены, подложил ей под бок Поющее Жало, а с другой стороны устроился сам.

– Ты это нарочно?– шепнула Рагна-Гейда, стараясь получше подоткнуть вокруг себя медвежью шкуру из «наследства» Боргмунда Верзилы.

– Что – нарочно?– не понял Вигмар.

– Повторяешь еще один подвиг Сигурда [9] .

Вигмар только вздохнул. Все бы его подвиги были такими!

– Смеешься?– с горестным упреком шепнул он в ответ.

– А что нам еще остается делать?– грустно ответила Рагна-Гейда.– Сам же говорил…

Утомленные холодом и долгой дорогой товарищи Гуннвальда уже посапывали, когда один из хирдманов поднялся и, осторожно перешагивая через лежащих, направился к двери.

– Я бы на твоем месте, Олейв, не отходил далеко,– громким шепотом предостерег его Гуннвальд.– Здешняя старуха, по-моему, знается с троллями. Неплохо бы на ночь надеть ей мешок на голову. Мне не слишком нравится это место.

– Мне тоже, но если я не выйду, это место будет нравиться нам еще меньше!– отшутился Олейв, высокий худощавый человек лет тридцати с небольшим. У него было вытянутое лицо с длинным носом, рыжеватая бородка, а колпак из толстой грубой шерсти он не снял даже на ночь.

Противно скрипнула дверь, Олейв шагнул за порог и исчез. В дверь тянуло холодом осенней ночи, настоянным на запахе мокрой еловой хвои. Прошуршала ветка. Потом вдруг раздался сдавленный короткий вскрик.

Гуннвальд мгновенно оказался на ногах, метнулся к двери. Вигмар схватил Поющее Жало и одним прыжком оказался за порогом. Чудо, что ему удалось ни на кого не наступить.

При свете ущербной луны Вигмар и Гуннвальд сразу увидели какое-то большое и расплывчатое черное пятно, катавшееся по земле в пяти-шести шагах от дверей. До людей доносились жутковатые звуки: хрип, сдавленные вскрики, рычание и сопение. «Медведь!» – подумал Вигмар. И вдруг рука его, державшая Поющее Жало, сама собой взметнулась, замахнулась, и копье, как змея на добычу, метнулось в темноту. Оно буквально вырвалось из руки Вигмара, и его обдало ужасом: оружие, которое он привык считать своим, зажило своей собственной жизнью. «Ты что?– истошно крикнул голос в сознании Вигмара.– Темно же, в парня попадешь!» Но было поздно.

Длинный наконечник копья сверкнул золотистой молнией в отсветах ночного неба и ударился во что-то. Густой сноп багрово-золотистых искр взлетел во тьме и погас. К небу взмыл пронзительный леденящий вой, бросивший в темный лес сотни отзвуков и отголосков. Вигмар и Гуннвальд против воли подались назад; никакой медведь так выть не мог, совсем рядом с ними подавал голос чужой, неживой мир.

Рычание и сопение утихло. С места схватки теперь долетали всхлипы, хриплый надрывный кашель и постанывание.

Все произошло так быстро, что люди в доме едва успели подняться и добежать до дверей.

– Огня, огня давайте!– опомнившись, заревел Гуннвальд и устремился вперед.– У-у-ув-ф!– вдруг взвыл он.– Троллиный камень!

Хирдманы уже несли из дома факелы и пылающие головни. Вигмар подошел к Гуннвальду и замер, присвистнув от изумления. Олейв лежал на земле, его рубаха и неподпоясанная накидка были разорваны на груди, и не просто разорваны, а располосованы на мелкие клочки. А рядом с ним виднелся продолговатый черный камень размером с овцу. Подъезжая к дому Ауд в сумерках, Вигмар не видел здесь никакого камня. А сейчас он появился, и в нем торчало Поющее Жало, погруженное почти на всю длину наконечника.

Хирдманы с факелами окружили их, кто-то поднимал Олейва, кто-то изумленно рассматривал камень.

– Вот это копье!– восхищенно протянул Гуннвальд.– Даже камень бьет! Сорок шесть лет живу – такого не видел. Сварт-альвы ковали?

– Похоже на то,– озадаченно потирая щеку, отозвался Вигмар.– Я как-то не догадался спросить…

– У кого?

– У бывшего хозяина.

Гьердис тем временем присела возле Олейва и осматривала его раны. Его лицо, горло и грудь были покрыты длинными глубокими царапинами, разорванную одежду запятнала кровь, серые глаза почти вылезали из орбит, а шерстяной колпак пропал куда-то. Дрожащими руками он хватался за грудь, точно хотел убедиться, на месте ли сердце.

– Оборотень!– еле выговорил наконец Олейв, судорожно сглатывая и кривясь от боли.– Я вышел… Он набросился… Как медведь… Шерсть… Клыки… Вонючий… В горло хотел… И вдруг ударило – и он в камень… Хорошо, что я оказался сверху – а то бы раздавил! Воды дайте!