Если б у меня была сестра: Повести - Александр Васильевич Малышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кореш нынче хандрил. Вообще-то Кореш было прозвищем, а звали его Борисом Корешковым, и работал он помощником ремонтировщика. Это был здоровый, плотный, деревенского вида парень, он и жил в деревне за городом и на фабрику ездил на велосипеде. Кореш любил побездельничать, но при этом принимал такой вид, будто захлопотался в работе.
Едва Павел появился в дверях, как выражение сонливости на румяном, круглом лице Кореша тут же сменилось ехидным любопытством. Он повел белесыми, в рыжих ресницах глазами, как бы призывая всех окружающих в свидетели, и было начал:
— Что, погода шепчет — бери расчет?
Но в это время из кабинета мастера один за другим стали выходить бригадиры. Вышел и Анатолий Соколов, бывший монтажник, красивый, веселый, похожий на киноартиста Рыбникова. Молоденькие прядильщицы его любили, но был он женат, и девушки лишь вздыхали о нем украдкой.
— Привет, Павка, — сказал Анатолий и тронул Кореша за плечо. — Двести семьдесят четвертая.
Это значило: «Бери ящик с инструментом и ступай к 274-й машине». Кореш кивнул и, когда Анатолий отошел, повернулся к Павлу.
— Дуй, Сверчок, раздевай машину.
Павел успел привыкнуть к таким «передачам» и без лишнего слова выволок из шкафа небольшой, но тяжелый, обитый жестью ящик с инструментом.
В цехе его встретила приветливая трель сверчка. «Здравствуй, дружище», — улыбнулся ему Павел.
Прошлой осенью он впервые увидел сверчка именно на фабрике. Было это в гальванической мастерской, низкой полутемной комнате с зеленой от окисей ванной и толстыми бутылями с кислотой, что стояли вдоль стен в плетеных корзинах. Павел и Иван Маянцев пришли за кольцами для прядильных машин. Кольца лежали в большом железном ящике. Павел, присев на корточки у ящика, брал кольца, считал и нанизывал на тесьму и вдруг заметил белесую букашку, похожую на кузнечика, которая копошилась среди колец.
«Гляди, кто это? — спросил он Ивана. — И как она тут может жить?»
Иван тепло улыбнулся:
«Это сверчок».
«Сверчок? Из тех самых, что поют?»
«Из тех самых».
«Какой невидный».
«Да, — кивнул Иван, — природа вида ему не дала, зато дала голос».
Он разобрал кольца на пути сверчка.
Сверчок выбрался из ящика, исчез и скоро запел где-то в углу, у окна.
«Это он в знак благодарности», — посмеялся Иван, закидывая за плечо звенящую связку колец…
В цехе было сумрачно. Свет из окон по обеим сторонам натыкался на станины и кожухи машин. Правда, отдельные его струйки просачивались в проходы между машинами навстречу друг другу и пытались соединиться, но это им пока не удавалось.
274-я оказалась допотопной английской машиной, похожей на вытянувшуюся от непрерывных усилий костлявую лошадь. Стояла она в самом конце цеха, у стены, и резко выделялась среди ярко-зеленых, новеньких «ташкенток», поставленных год или два назад.
«Такую бы в музей давно пора или на слом», — подумал Павел, опустив ящик на пол и разглядев на станине выпуклую чугунную цифру — «1898». Не дожидаясь ремонтировщиков, он начал «раздевать» машину: снимать пыльные ободранные валики, деревянные катушки с ровницей, недоработанные тощие початки.
Машина была почти уж голенькая и от этого стала еще более неказистой, когда пришли ремонтировщики. Они так и уставились на нее, а бригадир, подойдя ближе и разглядев на станине дату выпуска и название английской фирмы, вдруг лягнул машину что есть силы.
— Ну, удружил Исайка! — крикнул он на весь цех, — «Англичанку» подсунул!
Кореш присвистнул и тут же уселся на подоконник — удобно и надолго. Володя-Камбала покрутил головой.
Ремонтировщики боялись связываться с «англичанкой». Это была самая старая и самая капризная машина. Мукой было ремонтировать ее, и еще большей мукой — сдавать из ремонта. На смену десяти устраненным неполадкам являлись двадцать новых. Все знали, что у «англичанки» один дефект — старость. Для всех было бы истинным праздником в один прекрасный день увидеть, как эту машину разбирают до основания, грузят на самосвал и вывозят к ржавым грудам железа у пакгаузов. Но ее не убирали, и каждый год адским огнем горела из-за «англичанки» какая-нибудь бригада. Помощник мастера не принимал машину из ремонта и обнаруживал все новые и новые дефекты, бригада без конца устраняла их, густо исписанная Дефектная ведомость истиралась в лоскутки…
Павел мгновенно вспомнил все это и поскучнел. Он надеялся успеть сегодня хотя бы на стадион.
Анатолий прикусил губу, вынул из нагрудного кармана рубашки дефектную ведомость, глянул в нее и разразился:
— Это мне, монтажнику первого класса, со всякой рухлядью возиться? Да что мне, податься, что ли, некуда? Хватит! Сейчас иду и кладу заявление на стол. Не все мне терпеть, пусть другой кто-нибудь, а я сыт.
И он зашагал из цеха с таким видом, словно с разгону стену хотел пробить собой. Володя-Камбала и Павел смотрели ему вслед. Иван невозмутимо приблизился к машине и стал разбирать вытяжные приборы. Слышно было, как звякают, падая, снятые тугие крючки.
— Наплюй ты на нее! — крикнул Кореш с подоконника. — Подожди, что он скажет.
Сухие тонкие губы Ивана покривила усмешка.
— А что изменится? — спросил он, методично продолжая свое дело. — Ну, подаст он заявление на расчет, а нам-то все равно работать. Или, может, все рассчитаемся?
Володя-Камбала поскреб в круглом затылке.
— А ведь верно. Кореш, хватит сидеть, это не у тебя в деревне, на лужке. Не коров пасешь.
Кореш сделал кислую мину. Он до этого наделся, что авось бригадир поскандалит и мастер Исаев даст наряд на другую машину, полегче.
— Хватить бы ее кувалдой, — проворчал он, с ненавистью глянув на «англичанку», — а тут ремонтируй да еще модернизируй. Весь выходной провозимся.
— Давай-давай, — поторопил его Иван. «Рыбников» пошумит и вернется, я его знаю, а дело стоит. Иди на ту сторону, проверь барабаны заодно. Осторожно — пускаю!
Иван нажал кнопку — и машина зажужжала всеми веретенами, загремела шестернями, из вскрытых вытяжных
