Смерть как искусство. Том 2. Правосудие - Александра Маринина

А сам Леоничев в это время начал злоупотреблять спиртным и постоянно носил с собой фляжку, в которую наливал то коньяк, то виски, то водку – по настроению. Носил и то и дело прикладывался. Фляжка была посеребренная, очень красивая, чей-то подарок. Но главное ее достоинство состояло в «правильном» изгибе стенки, благодаря чему она необыкновенно удобно умещалась в карманах. Леоничев даже дома пил только из нее, носил с собой по всей квартире.

По версии обвинения, Светлана Леоничева, не простившая мужу убийства матери, к которой была сильно привязана, подсыпала ему в эту чудесную фляжку сильнодействующий препарат, от чего Леоничев и скончался. К совершению преступления Светлана готовилась заранее, она уже знала, что оставит на домашнем компьютере мужа предсмертное письмо, в котором Леоничев якобы покается в смерти матери, и готовила текст этого письма. Набросала несколько вариантов, один, показавшийся ей самым удачным, признала окончательным, а после того, как отравила мужа, перекинула текст с флэшки на компьютер Леоничева, находящийся в квартире. И все сошло бы ей с рук, если бы не маленькая небрежность: Светлана не выбросила эту флэшку, на которой были все варианты предсмертного письма, а сохранила, и ее нашли.

В судебном заседании Светлана Леоничева свою вину отрицала, но ее осудили, потому что были и улики, и показания свидетелей о том, как она стала ненавидеть своего мужа и как не могла ему простить того, что он сделал.

Однако в деле не было никакого упоминания о ДТП с участием Светланы Леоничевой и никакого свидетеля, который приходил бы к Леоничеву за несколько часов до убийства просить материальной компенсации затрат на лечение женщины, в этом ДТП пострадавшей. Что это, выдумка Артема Лесогорова? Или ДТП имело место и все было именно так, как написано в пьесе, а суд не разобрался? Надо срочно звонить Сергею Зарубину, пусть по линии ГИБДД выяснит, у кого из работников театра была подобная ситуация и, следовательно, мог быть подобный мотив для убийства Леоничева.

Ну-с, теперь посмотрим, чем нас порадовала защита в судебном заседании. Адвокат по имени Борис Аркадьевич Мец очень старался оправдать Светлану Леоничеву и нашел свидетелей, которые говорили о том, как она любила своего мужа и как дорожила этим браком и их с мужем нежными и доверительными отношениями. Мец предпринял также попытку доказать алиби Светланы, но ему это не удалось.

Ну что ж, будем встречаться с адвокатом, решила Настя, закрывая уголовное дело.

Борис Аркадьевич Мец долго не мог взять в толк, зачем приехавшей из Москвы Анастасии Павловне Каменской нужны подробности бесславно проигранного им в прошлом году процесса.

– У вас появились возможности доказать невиновность моей подзащитной? – допытывался он.

– Нет, – призналась Настя, – об этом речь не идет.

– А о чем тогда? И кто вообще вас нанял?

Обманывать адвоката, выдавая себя за полноправного сотрудника уголовного розыска, Настя не рискнула, у него ведь хватит ума и удостоверение проверить, так что пришлось сказать ему правду.

– Меня наняли помогать в расследовании покушения на одного жителя Москвы. Но у меня есть основания полагать, что в деле Светланы Леоничевой содержится важная информация. Пожалуйста, помогите мне.

Борис Аркадьевич торопился, у него было много дел и назначенных встреч. Когда Настя договаривалась с ним по телефону, он с трудом выкроил время между пятью и шестью часами вечера, сказав, что за этот период, кроме разговора с настырной москвичкой, должен будет еще перекусить и добраться из здания суда до следственного изолятора. Смягчился он только тогда, когда Настя вызвалась угостить его кофе в баре самого дорогого ресторана города.

– Я сам заплачу за себя, – сказал он насмешливо, – но ваш порыв выдает серьезность ваших намерений. Видно, у вас действительно острая нужда.

В ресторане он появился в четверть шестого, худощавый, подтянутый, невысокий и почти совсем лысый, с крупным носом и выразительными темными глазами. Быстро сделал заказ, быстро задавал вопросы, и по всему было видно, что этот человек не привык терять время. Поняв, что от Насти ему так просто все равно не отделаться, быстро и четко рассказал о деле Леоничевой.

Светлана Леоничева ни в чем не призналась ни на следствии, ни на суде, но адвокат Мец ей не поверил: улики были налицо – и флэшка с вариантами предсмертного письма, найденная у нее в офисе на столе, и свидетельские показания о том, насколько Светлана была возмущена поступком мужа в отношении его матери. Тактика, избранная защитником, состояла в том, чтобы постараться доказать суду, что Светлана очень любила своего мужа и не собиралась его терять. Борис Аркадьевич спросил у подзащитной, кто может дать показания в ее пользу, и она сказала, что есть один человек, который в принципе мог бы это сделать, только она, скорее всего, откажется давать показания в пользу Светланы. Адвокат настаивал, это был единственный реальный шанс поставить под сомнение показания свидетелей обвинения, и Светлана дала координаты своей бывшей одноклассницы Деминой.

– Только, прежде чем ехать к ней, пожалуйста, сходите ко мне домой, там сейчас находится сын мужа от первого брака, объясните ему, что вам нужно кое-что взять для меня. В большой комнате книжный стеллаж, там на одной полке не книги, а всякая мелочь, фигурки, сувениры. Вот на этой полке в самой глубине, за фигурками, лежит шкатулка, а в ней – подвеска на кожаном шнурке. Отдайте Деминой эту подвеску и скажите, что я раскаиваюсь и прошу прощения, тогда она, может быть, согласится дать нужные показания.

Борис Аркадьевич выполнил все, о чем просила Светлана, пошел к ней домой, выдержал весьма нелицеприятный разговор с сыном потерпевшего, который встретил адвоката в штыки и кричал, что тот пытается спасти от правосудия убийцу его родного отца, но до шкатулки на полке с сувенирами добрался. Однако шкатулка оказалась пуста. Никакой подвески на кожаном шнурке там не было.

Тем не менее Мец разыскал одноклассницу Светланы и приехал к ней домой. Демина пришла в ужас, услышав, что Леоничев погиб, а когда Борис Аркадьевич сказал, что Светлана просила передать ей подвеску, расплакалась и несколько раз переспросила:

– Она так и сказала, что раскаивается? Сказала, что просит прощения? Она хотела отдать мне пентакль?

Слово «пентакль» Борис Аркадьевич услышал тогда впервые, но сообразил, что, видимо, именно так называется та самая подвеска, вокруг которой разгорелся весь сыр-бор.

– Конечно, я приеду на суд, я обязательно приеду, – заверила его Демина. – Я скажу все, что нужно. Бедная Светочка!

И она действительно приехала и выступила очень эмоционально. Подсудимая Леоничева плакала, слушая ее показания, и некоторые женщины в зале тоже не сумели сдержать слезы. Однако на суд это, к сожалению, впечатления не произвело, судья поверил тем свидетелям, которых представило обвинение и которые утверждали, что Светлана в последнее время очень негативно отзывалась о муже, ненавидела его, боялась, возмущалась его поступком и называла монстром и убийцей.

– Вы мне дадите координаты Деминой? – попросила Настя.

– Разумеется, дам. Но с собой у меня их, конечно, нет, вы мне позвоните сегодня вечером, попозже, когда я уже буду дома, я посмотрю в прошлогоднем ежедневнике.

– Спасибо. А что это за странная ситуация, когда Светлана Леоничева просит вас взять вещь из своего дома, а этой вещи там не оказывается? Вы не пытались разобраться?

– Да когда мне разбираться-то! – махнул рукой Борис Аркадьевич. – Но у Светланы я, конечно, спросил, надо же было поставить ее в известность, что не выполнил поручение. Я сказал ей об этом сразу же после того, как посетил квартиру, даже еще до поездки к Деминой, думал, может, она изменит поручение или даст мне в руки какие-нибудь другие аргументы, которые помогут уговорить Демину.

– И как Светлана отреагировала?

– Она была в полной растерянности и высказала предположение, что, наверное, кто-то из родственников взял, потому что были похороны мужа, поминки, потом сын его приехал и, может быть, тоже кого-то приводил в дом. Все-таки с момента ареста Светланы до момента обнаружения пропажи прошло много времени. А шкатулка эта была не бог весть как запрятана, просто засунута в глубь полки. На ней даже замочка не было, открывай и бери то, что внутри лежит.

– Светлана не говорила вам ничего о стоимости подвески? Может быть, она дорогая, ювелирная? Может, старинная?

– Насколько я понял, ничего особенного, – пожал плечами Мец. – Но, впрочем, я ничего подробно не выяснял. Вполне возможно, что и дорогая, и ювелирная, и старинная. Просто было бы странным хранить такую дорогую вещь столь небрежно, практически у всех на виду, поэтому я и сделал вывод, что подвеска копеечная. Возможно, я заблуждался. Но теперь это уже не имеет никакого значения.