Любить запрещается - Барбара Картленд

– Думаю, вы в какой-то мере правы, – наконец произнесла она.

– Я в этом уверен, – сказал Дарт Гурон. – Я наблюдал за вами, когда все вокруг вас небрежно болтали, говоря вещи, которые лучше было бы оставить невысказанными и которым лично вы, как я понял, придаете значение.

Он затянулся сигарой, кончик которой алым огоньком вспыхнул на фоне темного неба.

– Вы, наверное, считаете меня очень глупой, – наконец тихо вымолвила Ария.

– Наоборот, я восхищен вашей смелостью.

– Смелостью? – переспросила девушка.

– Да! – ответил Дарт Гурон. – Вы взялись за такую работу. Я знаю, она нелегка. Больше того, я считаю, что это очень трудная работа. Но вы прекрасно справляетесь. Кстати, в конце месяца я возвращаюсь в Америку.

– В конце месяца! – тупо повторила Ария.

– Да. Я собирался пробыть здесь до конца лета, но решил уехать раньше, чем предполагалось. Я бы хотел, чтобы вы задержались после моего отъезда еще на неделю и проследили, как прислуга приведет дом в порядок и подготовит его к закрытию. Вы ведь сделаете это, верно?

– Да-да, конечно! – ответила девушка.

– Ну, тогда у меня остается еще две недели. В это время года Англия очень привлекательна.

Ария не знала что ответить. Ее охватило чувство беспредельного разочарования, никак не похожее на то, что она должна была бы испытывать, узнав, что работа, которая ей неинтересна, как она только что призналась, близится к концу.

Непонятно почему, но ей вдруг захотелось протестовать, попросить его изменить свое решение, но сказать она ничего не смогла, и они сидели молча. Девушку вдруг охватило необъяснимое ощущение неминуемой утраты.

Глава VIII

Где-то вдалеке часы пробили час ночи. Почти в то же мгновение в коридоре за дверью спальни послышался слабый шорох. Ария выключила настольную лампу у изголовья, и комната погрузилась в темноту.

На ней все еще было черное вечернее платье, которое она надела к обеду, но она набросила на плечи теплую шаль, так как вся дрожала, несмотря на теплую погоду.

Ей казалось, что не часы, а долгие годы прошли с той минуты, когда она поднялась в спальню и нарочно даже не попыталась уснуть, а сидела и пыталась читать, держа книгу перед глазами и не видя ее.

Случилось то, чего она ожидала, и повторившийся шорох за дверью дал ей понять, что там кто-то есть. Ария ждала. Дверная ручка медленно повернулась, но дверь не открылась, и через секунду она услышала, как кто-то толкает неподдающуюся дверь сильным плечом.

Ручка повернулась еще раз, уже не так тихо, и послышался тихий стук в дверь.

– Ария! Ария!

Говорили шепотом, но нетрудно было догадаться, кто это. В темноте девушка прижала ладони к щекам и почувствовала охвативший их жар.

Стук повторился. Затем, как бы нехотя, шаги удалились по коридору, как будто стучавшему было трудно признать поражение.

После долгой тишины Ария протянула руку и включила лампу. Она поднялась, подошла к окну, раздвинула шторы, чтобы впустить ночной воздух, и глубоко вдохнула, как будто легким его не хватало.

Этого следовало ожидать, сказала она себе, но почему-то нелегко было признать случившееся как свершившийся факт. Ария вдруг представила всех тех хорошеньких накрашенных женщин, которыми так любил окружать себя отец. Она явственно представила себе выражение их глаз, их зовущие губы, чувственность в каждом их движении, расчетливо пробуждающую желание.

Как она их ненавидела! Даже не зная еще, что они значили в жизни отца, она испытывала к ним отвращение и чувствовала себя немного испачканной, соприкасаясь с ними.

И вот теперь мужчина счел, что она относится к той же категории, что и эти несчастные создания, которых она впоследствии стала скорее жалеть, чем презирать.

Ария пожалела, что не открыла дверь и не сказала, что о нем думает, но тут же поняла, что это было бы бесполезно. Он бы не понял ее, а она унизилась бы, отчитывая его за то, что было выше его разумения. Он опять стал бы повторять, что женился бы на ней, если б мог, не подозревая, какой это сомнительный комплимент и что Ария на самом деле считает его оскорблением.

Сурово глядя прямо перед собой и гневно сжав губы, девушка разделась и легла в постель. Она думала, что не уснет, сжигаемая своими переживаниями. Но день был тяжелый, и она в самом деле очень устала. Скоро она уже крепко спала, а своевольное подсознание рисовало ей во сне счастливые картины того, как она находится с человеком, который любит ее и которого любит она. Она не могла различить его лица, но знала, что любит его, и чувствовала, как ее защищает тепло его любви, и все еще счастливо улыбалась, когда стук в дверь спальни разбудил ее.

Ария выскользнула из постели, отперла дверь и, зевая, сразу же вернулась в кровать. Однако на сей раз за отпиранием двери не последовало, как обычно, бесшумное появление горничной, которая раздвигала шторы и ставила рядом с кроватью поднос с утренним чаем. В это утро дверь шумно распахнулась и в спальню влетела заплаканная горничная-итальянка.

– Синьорина, идите скорее! Ах, скорее! – рыдала она, с мольбой протягивая руки к Арии, которую из сладких сновидений грубо выдернули в суровую действительность, так что она несколько секунд никак не могла сообразить, о чем речь и что происходит.

В тусклом свете, просачивающемся сквозь ситцевые шторы, вид и поведение девушки казались почти ирреальными.

– Что случилось? – наконец смогла спросить Ария.

– Старая дама, синьорина. Пожалуйста, пойдемте к ней. Не теряя времени на расспросы, Ария выпрыгнула из постели, сунула ноги в шлепанцы и накинула поверх ночной сорочки халат из цветастого хлопка, который Нэнни сшила ей прошлым летом.

Она не стала задерживаться, чтобы взглянуть на себя в зеркало и поправить волосы, мелкими кудрями разметавшиеся на голове, а быстро пошла за горничной, которая стала бегом спускаться по лестнице, ведущей к садовой гостиной.

Шторы были раздвинуты, и Ария догадалась, что горничная, по-видимому, зашла к миссис Хоукинз в восемь, как ей было сказано, и, отдернув шторы, повернулась, чтобы посмотреть на кровать.

Достаточно было одного взгляда на восковое лицо старой женщины, немного завалившейся набок на подушках, чтобы понять, что случилось. Ария наклонилась и дотронулась до тонкой бледной жилистой руки, холод которой только подтвердил то, что она уже знала: миссис Хоукинз умерла во сне.

– Бедняжка! О, синьорина, мне так ее жалко. Она умерла в одиночестве, не примирившись с Богом.

Ария сообразила, что это католическая точка зрения, и повернулась к девушке, утешающе положив руку на ее плечо.

– Она хотела бы умереть так, – негромко сказала она. – Не надо горевать о ней.