Колесница - Даниил Хотьма

Прошлый Праздник Изгнания и правда был юбилейным – если верить радио, то традиции стукнуло сто сорок лет.

– Жандармы у резиденции сотнями полегли в пожарище, чтоб вам дом родной воротить. – уверенно вещал человек. – Чтоб вам семьи снова увидеть.

– Не он же полёг. – резонно возразил кто-то.

– Он больше сделал! Долг свой выполнял рьяно, за то и был изгнан. Бунт разгорелся – его имя кричали. С него искра и началась... да тьфу на вас, серых! Я-то пропущу, а кому жалко – стойте себе.

Буян откатил свою тележку подальше, пропуская корнета вперёд. Следом освободила дорогу женщина с ребенком, подвинулся рослый человек в фуражке.

Корнет взял Ракель за руку и повёл за собой, мимо расступающихся людей. Те, кто стоял впереди, уже не понимали, зачем пропускать эту парочку, но покорно повторяли за другими. Кто-то ворчал, кто-то приветливо улыбался – подумаешь, два человека сверху погоды не сделают. Так вскоре и добрались до головы этой длинной змеи – до приёмной палатки у самых стен.

Дождавшись, пока она освободится, шагнули за полог вместе. Внутри – заваленный списками стол с тусклой лампой, за ним типичный «канцелярец» в костюмчике.

Забавно. Что бы ни случилось: переворот, революция, Конец – на кабинетной работе всегда были, есть и будут одни и те же лощёные морды. Конкретно эта будто бы даже знакомая. Не он ли под вечерний салют толкал речь на Изгнании? Правда, он. Как звали его... Исай? Эраст? Нет, точно – Изот.

– Дата Изгнания. – даже не поднимая головы, серым голосом произнёс Изот.

Назар подтолкнул Ракель к единственному свободному табурету. Усаживаясь, она переглянулась с ним, вспоминала дату.

– Двадцать пятое? – угадывала Ракель. – Шестое?

– В последний Праздник. – сообразил корнет.

– Сразу бы так. – проворчал Изот. – Оба в один день? Точно-точно, припоминаю. Недолго же вам скитаться пришлось.

– Там время иначе течёт. – ответила Ракель. – Медленнее.

– Конечно, конечно. – бормотал Изот, черкая в журнале. – Ваш пропуск, господин Порытинский.

Он оторвал кусочек тонкой телеграфной ленты с печатью, вручил его Назару. Пропуск за ворота – временный, но всё же лучше, чем ничего. Неужели вернуться и вправду будет так просто?

Полог палатки дёрнулся в сторону, пропуская утренний свет. Вошёл человек в жандармской униформе – щекастый парнишка, возрастом сильно помладше Назара.

– Твою ж, да через корень... – развернувшись к выходу, вздохнул Назар. – Бенька!

– Нагулялся, бродяга? – в ответ спросил вошедший.

Пока бывшие сослуживцы братались в объятиях, Ракель не сводила глаз с Изота, ожидая свой пропуск. Но канцелярец отчего-то отводил глаза.

– Кому Бенька, а кому – констапель Рудич. – юный жандарм похвастался шевронами на вороте. – Резиденцию брали, дым, сука, коромыслом. Ой... прошу простить.

– К твоей ряхе не три петли, а все пять полезут. – отвечал Назар. – Надо было сразу ротмистра просить.

– Да чего я! – Беня обратился к Ракель. – Он всё, кавалер Ваш. Мы все как с цепи, когда правду о нём узнали.

– Какую правду? – заинтересовалась Ракель.

– Назара приказом пытались с поста согнать. Пост оставлять запрещено, но приказ-то вовсе – святое. Назар же почуял, что дело тёмное, упёрся, за что и бит был. Мог бы смалодушничать, мол, приказ есть приказ, но нет! Не дал преступлению свершиться. Вот ему и наклепали – ослушание, оставление, зачин...

Ракель слушала сбивчивый Бенькин рассказ с любопытством – Назар никогда не излагал историю своего Изгнания в подробностях. А сама она любила припоминать – неустанно щучила и Марту, и Трепенина, и Канцелярию. Вся Подбень, должно быть, икала от упоминаний.

На полуслове молодого констапеля всё же оборвали.

– Бенька, ну ты где там! – крикнули из-под полога.

– Не Бенька, а господин констапель! – поправил он. – Ладно, служба зовёт. Счастливо! Честь имею!

Он скрылся снаружи, и канцелярцу Изоту пришлось вернуться к невыданному пропуску.

– Ну. – напомнила Ракель. – Что там насчёт меня?

– Я бы с Вашего позволения объяснил всё наедине. – Изот зачем-то прикрыл свой журнал. – Могу ли просить господина Порытинского выйти?

– Ещё чего. – осмелел Назар. – Шлёпай печать, и мы пойдём.

– Это невозможно. – сдержанно отвечал Изот. – Мне дан запрет пропускать Вас, Ракель, за ворота Подбени.

Ракель какое-то время молчала, считая, что роковые слова ей послышались.

– Почему? – наконец спросила она.

– По причине преступных деяний Вашего отца Митрия... мир его памяти. – чуть поколебавшись, добавил Изот.

– Это ошибка. – не дрогнув голосом, убеждала Ракель. – Меня изгнали из-за денег. Я платила деньгами в кафетерии... посмотрите стенограмму заседания! Там всё есть, про деньги, про лихоимство.

– Бросьте. – перебил Изот. – Эту историю с деньгами я сам и выдумал.

– Давай-ка, объясни по-человечески. – наседал Назар.