Кошкина пижама - Рэй Брэдбери

Каждый год мы пытались скрыть от отца с матерью возвращение призраков. Иногда нам удавалось скрывать это целую неделю. Однако где-то восьмого июля отец начинал нервничать. Он испытующе глядел на нас, следил за нами, подглядывал через занавески и все спрашивал:

— Лаура, Энн, Генриетта… вы… то есть ночью… за последнюю неделю… вы ничего такого не замечали?

— Какого такого, папа?

— Я имею в виду призраков.

— Призраков, папа?

— Ну, вы знаете, как прошлым и позапрошлым летом?

— Я ничего не видела, а ты, Генриетта?

— Я тоже, а ты, Энн?

— Нет, а ты, Лаура?

— Перестаньте, перестаньте! — громко кричал отец. — Ответьте мне на простой вопрос. Вы что-нибудь слышали?

— Я слышала, как кролик шуршал.

— Я видела собаку.

— Кошка пробегала…

— Так, вы должны сказать мне, если призраки вернутся, — настоятельно твердил он и, покраснев, неловко ретировался.

— Почему он не хочет, чтобы мы видели призраков? — прошептала Генриетта. — В конце концов, папа сам нам сказал, что они призраки.

— А мне нравятся призраки, — заявила Энн. — Они другие, не такие, как все.

И это было правдой. Для трех маленьких девочек призраки были необыкновенными и удивительными. Каждый день к нам на дом приезжали учителя и держали нас в крепкой узде. Иногда случались дни рождения, но в основном наша жизнь была пресной, как тюремный сухарь. Нам так хотелось приключений. Призраки спасали нас от скуки: мурашек по телу хватало до конца лета и даже до следующего года.

— Интересно, что привлекает сюда этих призраков? — спросила Генриетта.

Мы не знали.

А отец, похоже, знал. Однажды ночью мы снова услышали его голос, доносившийся снизу.

— Мягкий мох, — говорил он маме.

— Ты придаешь этому слишком большое значение, — сказала она.

— Я думаю, они уже вернулись.

— Девочки не говорили.

— Девочки немного лукавят. Думаю, нам лучше перевести их сегодня в другую комнату.

— Дорогой, — вздохнула мама, — давай подождем, пока не убедимся. Ты же знаешь, что бывает с девочками, когда им приходится менять комнату. Они неделю не могут спать нормально и весь день в плохом настроении. Подумай обо мне, Эдвард.

— Ладно, — сказал отец, но по голосу чувствовалось, что он что-то задумал.

На следующее утро мы, трое девчонок, играя в пятнашки, галопом спустились к завтраку.

— Ты водишь! — крикнули мы, остановились и в изумлении посмотрели на папу.

— Папа, что с тобой?

Потому что руки у папы были распухшими, все в желтых мазях и белых бинтах. Шея и лицо покраснели и воспалились.

— Ничего, — ответил он, уставившись в тарелку с кашей и угрюмо ее помешивая.

— Но что произошло? — обступили мы его.

— Отойдите, дети, — сказала мать, пытаясь сдержать улыбку. — Папа отравился ядовитым плющом.

— Ядовитым плющом?

— Как это случилось, папа?

— Сядьте, дети, — предостерегающе сказала мама, ибо отец уже потихоньку скрипел зубами.

— Как он умудрился отравиться? — спросила я.

Топнув ногой, папа вылетел из комнаты. Больше мы не сказали ни слова.

На следующую ночь призраки исчезли.

— О черт, — произнесла Энн.

Мы лежали в кроватях тихо, как мышки, в ожидании полуночи.

— Ты что-нибудь слышишь? — прошептала я.

Я видела у окна кукольные глаза Генриетты, выглядывавшей наружу.

— Нет, — сказала она.

— Который час? — шепнула я, немного подождав.

— Два часа.

— Кажется, они не придут, — печально сказала я.

— Нам тоже так кажется, — отозвались сестры.

Мы слушали свое тихое дыхание, наполнявшее комнату. Вся ночь до рассвета была безмолвна.

«Чай вдвоем…» — напевал отец, наливая себе утренний напиток. Он посмеивался и похлопывал себя по спине.

— Ха-ха-ха, — произнес он.

— Папа счастлив, — сказала Энн матери.

— Да, дорогая.

— Даже несмотря на ядовитый плющ.

— Вопреки ему, — вставил папа, смеясь. — Я волшебник. Я экзорцист!

— Кто?

— Э-к-з-о-р-ц-и-с-т, — по буквам произнес он. — Тебе чаю, мама?

Мы с Генриеттой помчались в нашу библиотеку, в то время как Энн играла во дворе.

— Эк-зор-цист, — прочла я. — Вот, нашла! — И подчеркнула слово. — «Тот, кто истребляет духов».

— Истрепляет их по ниточкам? — удивленно переспросила Генриетта.

— Да нет же, глупенькая, истреблять. То есть «прогонять, избавляться от них».

— Убивать? — жалобно спросила Генриетта.

Пораженные догадкой, мы обе уставились в книгу.

— Значит, папа убил наших призраков? — спросила Генриетта, и глаза ее наполнились слезами.

— Не может быть, чтобы он совершил такую подлость.

Полчаса мы сидели в оцепенении, ощущая прилив холода и пустоты. Наконец в дом вошла Энн, почесывая руки.

— Я нашла место, где папа раздобыл ядовитый плющ, — объявила она. — Хотите узнать, где?

— Где? — спросили мы, помолчав.

— На склоне под нашим окном, — сказала Энн. — Там полно всяких ядовитых плющей, которых раньше там никогда не было!

Я медленно закрыла книгу.

— Пойдем, посмотрим.

Мы стояли на склоне, и повсюду валялись стебли ядовитого плюща, все сорванные, все без корней. Кто-то нарвал их в лесу и притащил сюда, на склон — огромные корзины плюща — и разбросал повсюду.

— Ох, — вздохнула Генриетта.

Мы все разом вспомнили раздувшееся лицо и руки отца.

— Но призраки, — прошептала я. — Разве может ядовитый плющ изгонять призраков?

— Видела, что он сделал с папой?

Мы все закивали.

— Тс-с-с, — сказала я, прижав палец к губам. — Всем раздобыть перчатки. Когда стемнеет, мы все здесь уберем. Изгоним экзорциста.

— Ура! — сказали все.

Погасли огни, и летняя ночь была тиха и пронизана сладким запахом цветов. Мы ждали, лежа в кроватях, и наши глаза сверкали, как лисьи зрачки в темном подвале.

— Девять часов, — прошептала Энн.

— Девять тридцать, — через некоторое время произнесла она.

— Надеюсь, они придут, — сказала Генриетта. — После всего того, что мы сделали.

— Тссс, слушай!

Мы сели на кроватях.

Оттуда, с залитых лунным светом лугов, донесся какой-то шепот и шорох, словно летний ветер ворошил все травы и звезды на небе. Послышался треск и негромкий смех; мягкими, неслышными шагами мы побежали к окнам, чтобы, сгрудившись вместе, застыть в ожидании ужаса, и в это время на травяной склон обрушился ливень дьявольских искр и две неясные тени проникли сквозь плотный заслон кустарника.