Хвост виляет собакой - Ларри Бейнхарт

– Какой вы сегодня сильный, капитан Тейлор. Очень сильный, – сказала дочь. Он учился в Корпусе подготовки офицеров запаса, пошел в армию лейтенантом, а во Вьетнаме дослужился до звания капитана.

– О да. Вы просто гигант, – сказала мать.

– Я боюсь его трогать, – сказала дочь. Это явно была фальшивая болтовня шлюхи. Но вопрос был не в фальши. Вопрос был в том, хочет ли женщина, чтобы мужчина чувствовал себя хорошо, чтобы он ощущал себя сильным и мужественным. Чувствовал уважение и власть.

– Не бойся, – сказала мать. – Ну же, я покажу тебе.

Она взяла руки дочери и положила их на твердый пенис.

К удивлению всех троих он начал эякулировать при первом же прикосновении.

Раньше на это всегда уходил целый час. И когда это происходило, семя выплескивалось мощной струей по высокой идеальной дуге, подобной дуге мочи голого младенца, лежащего на спине. Эта струя достигала по меньшей мере груди самого Тейлора, а иногда била даже выше его головы. Это была эякуляция сильного и властного человека.

Но сейчас сперма даже не брызнула. Она вытекала из кончика, капала вниз и продолжала вытекать маленькими, бессильными импульсами, пока член не опустел. Это была вялая струйка, даже не похожая на оргазм. Большие эякуляции ощущались как достижение. То были беззвучные крики экстаза. А это было ничто. Он получал больше ощущений и разрядки от обычного мочеиспускания.

Тейлор был зол. Он чувствовал себя обворованным.

– Вы облажались, – рявкнул он на женщин. – Вы облажались.

Они что-то сказали по-вьетнамски и захихикали. В данной ситуации хихиканье не показалось Тейлору хоть сколько-то очаровательным. Оно раздражало его. Они смеялись над ним. Над американцем. Он спрыгнул со стола и навис над ними.

– Черт бы вас побрал, суки, вы облажались.

Мама-сан принялась извиняться, но Тейлор сказал:

– Если ты думаешь, что я заплачу тебе за это, то ты совсем спятила.

Они начали спорить о том, платит он за время или за эякуляцию. Справедливость была на стороне обоих, и внешний арбитр, конечно, мог бы решить дело быстро и выгодно для всех: девочки, повторите, Мэл, дайте им полтинник на чай. Но их хихиканье и его угроза не заплатить всех рассердили и напугали. Каждый видел в этом конфликте что-то свое. Это уже был не спор Мэла с девочками, а клиента со шлюхой, мужчины с женщиной, белого с азиатом, Америки с Вьетнамом.

Конфликт скоро перерос в крики и грозил так же быстро превратиться в драку. Но тут в комнату вошел стройный молодой вьетнамец. У него был большой шрам на лице и пара нунчаков в руках. Гангстер, сутенер, вышибала, муж или брат – Тейлор не знал. Дело было не в этом. Нужно было расплатиться и свободно уйти.

Обычно Тейлор платил своей картой Visa, и платеж отображался в ежемесячном отчете как вполне респектабельный счет в ресторане. В его доме счета оплачивал мужчина, и у жены не было причин спрашивать его, почему он каждую неделю тратит 200 долларов в одном и том же вьетнамском ресторане. Но Мэл заготовил ответ на случай, если она спросит. Он сказал бы ей, что раз в неделю они с парой старых армейских приятелей встречаются, чтобы предаться воспоминаниям, все скидываются наличными, а Мэл кладет их на свою карточку. Затем он собирался объяснить, что таким образом накопил на тридцатидневное путешествие, достанет калькулятор и ошеломит Сильвию потрясающими расчетами.

Тейлор не собирался стоять там с собственной спермой, остывающей и высыхающей у него на лобке, пока какой-то вьетнамский бандит со шрамами прогонят его карточку через терминал для кредитных карт и телефонный автомат для регистрации электронного подтверждения и записи транзакции. Он также совершенно не собирался платить всю сумму. Поэтому он гневно подошел к своей одежде и вытащил наличные. Он смял пачку двадцаток, бросил их на землю и направился к двери. Женщина помоложе подхватила их быстрее змеи, расправила и пересчитала. Мальчишка-бандит закрыл дверь. Там было всего восемьдесят баксов. Они хором зашумели на него. Тейлор вытащил еще немного денег. Мама-сан выхватила их у него из рук, прежде чем он успел смять их и бросить вниз. Там были еще четыре двадцатки – все, что у него было, кроме пяти купюр по доллару и горстки монет. Видимо, этого было достаточно, потому что они отошли в сторону и отпустили его.

Глава шестнадцатая

Президенту было проще отдать записку. Если бы Кравиц делал записи, то ему пришлось бы беспокоиться о двух документах. Возможно, он мог бы все запомнить, но память – обманщица и предательница. Кроме того, самолет Air Force One был готов к вылету.

Честно говоря, Джордж Буш был рад избавиться от записки. Она была похожа на чертика у него в кармане: сказочное существо с огромным потенциалом злодеяний, которое постоянно напоминало президенту о себе, требуя выпустить его на свободу. Все, теперь оно было на свободе и стало проблемой кого-то другого. Кравиц мог либо приручить его и сделать полезным, либо Буш мог просто забыть о его существовании. Это был всего лишь клочок бумаги. Никто не смог бы доказать, что Буш когда-либо видел эту записку. Или, если уж на то пошло, что ее действительно написал Ли Этуотер.

Кравиц знал, что ему выпала самая большая возможность в его жизни.

Он выкроил целый день. Никаких встреч. Никаких звонков. Никаких конференций. Никаких писем. Никаких контрактов. Никаких адвокатов. Никакого чтения. Ничего. Никто не должен ему мешать.

Чтобы передать важность этого жеста, возможно, стоит сказать, что он не планировал выкраивать целый день на то, чтобы умереть. А если бы он был женщиной, он бы не стал выделять целый день на роды.

Он начал день с того, что на рассвете отправился в додзё. Там он занимался кэндо – вначале на коллективном занятии, а затем наедине с сенсеем, Сакуро Дзюдзо, чтобы успокоить тело и очистить разум.

Такая физическая концентрация и усилия вызывали боль. Кравиц любил боль. Он забыл обо всем, кроме боли, прошел через боль и преодолел ее и только тогда вернулся в свой кабинет, достал из сейфа записку – впервые с той ночи, когда ее получил, – прочитал и задумался о том, что должен сделать.

Он знал, что вопрос еще далеко не решен. Ему нужно было вернуться к президенту и сказать: «Это можно осуществить так-то и так-то». Кравиц нисколько не боялся проводить презентации. Чем отличалась эта