Том 2. Пьесы 1856-1861 - Александр Островский

Серафима Карповна. Я хочу замуж итти.

Улита Никитишна (всплеснув руками). Ах, батюшки!

Карп Карпыч. Ну, что ж! С богом! Это дело хорошее. Это лучше…

Улита Никитишна (качая головой и складывая руки на груди). Красавица ты моя!

Карп Карпыч. А за кого бы это? Желаю я знать.

Серафима Карповна. Он, папенька, молодой человек, служит в суде, и, надобно вам сказать, не богатый. Я б и не пошла за бедного, да уж очень я в него влюблена. (Поднимает глава к небу, вздыхает и задумывается.)

Улита Никитишна (всплеснув руками). Ах, матушка моя!

Карп Карпыч. А чьих он?

Серафима Карповна. Прежнее. Он благородный, хорошей фамилии, может место хорошее получить. Что ж, думаю, у меня свои деньги; если буду жить расчетливо, могу прожить и с мужем. Лучше я себе во всем откажу, а уж я без него жить не могу. (Опять вздыхает и поднимает глаза.)

Карп Карпыч. Может, качества какие есть?

Серафима Карповна. Качеств за ним никаких не слыхать.

Карп Карпыч. Ты, Серафима, помни одно, что ты отрезанный ломоть, я тебе больше денег не дам. Так ты смотри, не проживи деньги-то, которые за тобой дадены.

Улита Никитишна. Тот был старик, а этот, ишь ты, молодой: гляди, рожать будешь, так деньги-то чтоб детям остались.

Серафима Карповна. Мне денег прожить нельзя с моим характером. (Отдает чашку Матрене.)

Карп Карпыч. Ну, он молодой, а ты все-таки вдова, а не девушка, все как будто перед мужем совестно; ну, он подластится да и выманит деньги-то.

Серафима Карповна (принимая чашку от Матрены). Неужели мужчины могут любить только из денег? (Вздох и глаза к небу.)

Карп Карпыч. А ты думала как? Порядок известный.

Серафима Карповна (выходя из задумчивости). Да я ему и не дам денег.

Карп Карпыч. Ну, и ладно. Ты поступай так, как я тебе приказывал.

Серафима Карповна. Конечно, папенька! Что я, дура, что ли?

Карп Карпыч. А вот и у нас скоро свадьба: Матрену в саду с приказчиком застали, так хочу повенчать.

Матрена закрывает лицо рукавом.

Тысячу рублев ему денег, и свадьба на мой счет.

Улита Никитишна. Тебе бы только пображничать где было, за тем и свадьбу-то затеял.

Карп Карпыч. Ну, еще что?

Улита Никитишна. Ничего больше.

Карп Карпыч (строго). Нет, ты поговори!

Улита Никитишна. Ничего, право, ничего.

Карп Карпыч (строже). Нет, поговори что-нибудь, я послушаю.

Улита Никитишна. Да что говорить-то, коли не слушаешь.

Карп Карпыч. Что слушать-то! Слушать-то у тебя нечего. Эх, Улита Никитишна! (Грозит пальцем.) Сказано: молчи! Я хочу, чтоб девка чувствовала, а ты с своими разговорами!

Матрена закрывает другим рукавом глаза.

Третью племянницу так отдаю. Я всей родне благодетель. Вот теперь есть еще маленькая, так и ту на место Матрёны возьму, и ту в люди выведу.

Молчание.

Улита Никитишна. Смотри, будет ли он любить-то тебя?

Серафима Карповна. Что ж, маменька, в моем характере ничего дурного нет. Только я… еще и в пансионе говорили, что я музыки совсем не понимаю, задумываюсь часто, так, ни об чем, да очень люблю сладкое, так, может, он этого не заметит; да вот еще на серебро плохо считаю…

Карп Карпыч. Ничего, привыкнешь.

Серафима Карповна. Может быть, ему не понравится, что я расчетлива, так ведь иначе мне как же? Я стараюсь только, чтоб не прожить капиталу, а проживать одни проценты. Что ж я буду тогда без капиталу, я ничего не буду значить.

Карп Карпыч. Обнакновенно.

Серафима Карповна. А проценты я сейчас могу расчесть на бумажке, нас в пансионе этому учили, А вот без бумажки я и не могу. (Задумывается.)

Улита Никитишна. Об чем ты это думаешь-то, милушка?.. Да и я-то дура! Как тебе, бедной, не думать-то! Перемена жизни… ведь в него не влезешь, какой он там.

Серафима Карповна. Нет, маменька, я вот давеча ленты покупала, по восьми гривен ассигнациями, семь аршин; так вот я и думаю, сколько это на серебро-то будет и так ли он мне сдачу сдал с трех целковых? (Вынимает портмоне и смотрит в него.)

Карп Карпыч. Рубь шесть гривен… рубь сорок сдачи.

Серафима Карповна. Так ли, папенька-с?

Карп Карпыч. Ну, да что тут еще разговаривать!

Серафима Карповна (прячет портмоне). Хо-рошо-с.

Улита Никитишна. Смотри, не пьет ли?

Карп Карпыч. Опять ты все врешь! Кто нынче не пьет!

Улита Никитишна. То есть ты спроси, во хмелю-то он каков?

Карп Карпыч. Ну, вот это дело!

Улита Никитишна. Потому другой смирный во хмелю, так это нужды нет, все равно что непьющий.

Серафима Карповна. Хорошо, маменька, я расспрошу-с. Мне, маменька, пора.

Улита Никитишна. Ух, как это можно! Посиди. Ведь ты сладкое-то любишь… У нас фрухты какие преотменные! Поди, Матрена, принеси, они у меня на окне в спальне.

Матрена уходит, скоро возвращается с фруктами и подносит Серафиме Карповне, а потом ставит на стол.

Кушай, милушка, кушай! Наливочки не хочешь ли?

Серафима Карповна. Что это вы, маменька!

Улита Никитишна. Пивца, душенька?

Серафима Карповна. Да разве я пью?

Улита Никитишна. Ну, медку?

Серафима Карповна. Право, не могу.

Улита Никитишна. Ну, вареньица?

Серафима Карповна. Вареньица можно.

Улита Никитишна (достав ключи из кармана). Матрена, сходи в кладовую, принеси двух сортов.

Серафима Карповна. Да вели моему кучеру подавать.

Матрена берет ключи и уходит через сцену.

Улита Никитишна. Кушай еще, Серафимушка!

Серафима Карповна берет еще.

А ты что же, Карп Карпыч?

Карп Карпыч. Ну вот еще! Стану я теперь есть всякую дрянь. А ты отложи мне, а остальные вели убрать; я ужо, как стану водку пить, так закушу апельсиком.

Улита Никитишна берет и ест. Молчание.

На дворе. Матрена идет с двумя тарелками. Подходит к двери сенника и толкает ее ногой.

Эй вы, гужееды!

Кучера выходят.

Подавай лошадей! Барыня ехать хотят.

2-й кучер. Меня в те поры за одну провинность барии хотел в солдаты отдать.

1-й кучер. Ишь ты!

2-й кучер. Так я в те поры, братец ты мой, все только об войне и думал и со всяким, то есть, человеком все про войну разговаривал. И так у меня раскипелось сердце, что хоть сейчас под черкеса.

1-й кучер. У меня тут по соседству один денщик есть приятель, они с барином в венгерской канпании были, так он про австрияка сказывал.

2-й кучер. А что такое?

1-й кучер. А вот что, друг любезный, будто ему еще допреж сказано, при французе, когда француз был: что ты можешь мне препятствовать? хочешь, я тебя раззорю.

2-й кучер. И раззорит!

1-й кучер. Раззорит!

2-й кучер. Потому, сила.

1-й кучер. Ничего не поделаешь! Все равно как милюция была… одиннадцать вершков росту, пятнадцать пудов подымает. Прут себе! Там ту-ту-ту-ту-ту-ту, значит в барабан отбой. А они говорят: ребята, вперед! Измена! Ну и прут себе, что ты хочешь!

2-й кучер. Известно, уж тут, кто кого.

1-й кучер. Кто, значит, уж одолеет, чья сила возьмет.

Матрена. Скучно слушать-то! Ох, воины! сидя на печке воете. Видно, не страшна война, только утиши, господи.

1-й кучер (скосив глаза в сторону Матрены с совершенным презрением). Сволочь!

Матрена. Говорят вам, барыня дожидается.

2-й кучер (надевая на правую руку петлю кнута, левую руку подает Иванычу). Прощай!

1-й кучер. Прощай, друг любезный!

Уходят за дом. Матрена — на галлерею.

На галлерее

Улита Никитишна. Серафимушка! я было и забыла… Еще вот что надо беспременно тебе сделать! Уж проминовать нельзя… Когда ты узнаешь про жениха, что он не мот, не пьяница, не картежник, — так съезди к ворожее, к Параше. Приди к ней смирненько и спроси: будет ли, мол, раба Серафима счастлива с рабом… как его?

Серафима Карповна. Павлом.

Улита Никитишна. С рабом Павлом? Что она тебе скажет, так и сделай.