Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин

ВРАГ

Я поседел, я стал сутулейВ густом пороховом дыму.Железный крест, пробитый пулей,Привез мальчишке моему.

Как гунн, топтал поля ЕвропыХозяин этого креста.Он лез на русские окопыС губной гармоникой у рта.

Он грудью рыжей и косматойС быком — и то поспорить мог,Он нес обоймы автоматаЗа голенищами сапог.

Он рвался, пьяный, в гущу драки,Глаза от злости закатив,И выводил в пылу атакиБаварский сладенький мотив.

Он целый мир — никак не меньше —Видал у ног своих во сне,Он прятал снимки голых женщинВ телячий ранец на спине.

"Иван! — кричал он. — Как ни бейся,Я все равно твой дом взорву!.."И он глядел сквозь стекла цейсаНа недалекую Москву.

Остроконечной пулей русскойСолдат, входящий нынче в Брест,Навылет возле планки узкойПробил его железный крест.

И вот теперь под Старой РуссойЕго червяк могильный ест,И сунул мой мальчишка русыйВ карман его железный крест.

Он там лежит рядком с рогаткой,С крючком для удочки — и матьЗовет игрушку эту гадкойИ норовит ее сломать.

А кости немца пожелтели,Их моет дождь, их сушит зной.Давно земля набилась в щелиЕго гармоники губной.

Среди траншей, бомбежкой взрытых,Лежит в конверте голубомПорнографических открытокВрагом потерянный альбом.

Лишь фляга с гущею кофейнойОсталась миру от него,И автомат его трофейныйВисит на шее у того,

Кто для заносчивых соседейХребет на барщине не гнет,С ножом выходит на медведяИ белку в глаз дробинкой бьет!

ПЛЕННЫЕ

Шли пленные шагом усталымБез шапок. В поту и в пылиПри всех орденах генералыВ колонне их — первыми шли.

О чем эти люди грустили?Сбывался их сон наяву:Без выстрела немцев пустилиВ столицу России — Москву.

Здесь пленные летчики были.Искал их потупленный взглядДомов, что они разбомбилиНедавно — три года назад.

Но кровель нагретые скатыТянулись к июльским лучам,И пленных глаза виноватоГлядели в глаза москвичам.

Теперь их смешок был угодлив:"Помиримся! Я не жесток!Я дьявольски рад, что сегодняОкончил поход на Восток!"

Простить их? Напрасные грезы!Священная ярость — жива!..Их слезы — те самые слезы.Которым не верит Москва!

У девушки в серой шинелиПо милому сердце болит.Бредя по московской панели,Стучит костылем инвалид…

Ведь если б Восток их не встретилУпорством своих контратак —По солнечным улицам этимОни проходили б не так!

Тогда б под немецкою лапойВот этот малыш умирал,В московском отделе гестапоСидел бы вон тот генерал…

Но, смяты военною бурей,Проварены в русском котле,Они лишь толпою понуройПрошли по московской земле.

За ними катились машины,На камни струилась вода,И солнца лучи осушилиИх пакостный след — навсегда.

ПОБЕДА

Шло донское войско на султана.Табором в степи широкой стало,И казаки землю собирали —Кто мешком, кто шапкою бараньей.В холм ее, сырую, насыпали,Чтоб с кургана мать полуслепаяОзирала степь из-под ладони:Не пылят ли где казачьи кони?И людей была такая сила,Столько шапок высыпано было,Что земля струей бежала, ширясь,И курган до звезд небесных вырос.Год на то возвышенное местоПриходили жены и невесты,Только, как ни вглядывались в дали,Бунчуков казачьих не видали.Через три-четыре долгих годаВоротилось войско из похода,Из жестоких сеч с ордой поганой,Чтобы возле прежнего курганаШапками курган насыпать новый —Памятник годины той суровой.Сколько шапок рать ни насыпала,А казаков так осталось мало,Что второй курган не вырос вышеСамой низкой камышовой крыши.А когда он встал со старым рядом,То казалось, если смерить взглядом, —Что поднялся внук в ногах у деда…Но с него была видна победа.

* Ой, на вербе в поле *

Ой, на вербе в полеЧерный ворон крячет,У врага в неволеПолонянка плачет.

Смотрит, затуманясь,Как на тын высокийВешает германецПроволоку с током…

Барахля мотором,По щебенке хрупкойМимо в крематорийМчится душегубка.

В ней — казак, с губами,Что краснее мака.В газовую банюПовезли казака.

Больше полонянкаНе обнимет парня…Встал на полустанкеПорожняк товарный.

В ноги УкраинеПоклонись, Ганнуся,С каторги донынеРазве кто вернулся?..

Язычище мокрыйВываливши жарко,На дивчину смотритРыжая овчарка.

И на всю округуТянет обгорелымТошнотворным духом —Человечьим телом.

Утро просыпатьсяНачало, мерцая,На постах в два пальцаСвищут полицаи.

Но над чьей засадой,В синеве купаясь,Вьется чернозадый,Красноногий аист?

Почему росою,Как слезами, полный,Встал среди фасолиСломанный подсолнух?

Видно, близко-близкоУ степных колодцевВ автоматы дискиЗаложили хлопцы!

* Месяц однорогий *

Месяц однорогийВыплыл, затуманясь.По степной дорогеПроходил германец.

С древнего курганаВ полусвете слабомСкалилась нагаяКаменная баба.

Скиф ладонью грубойВ синем ЗаднепровьеБабе мазал губыВражескою кровью.

Из куска гранитаВысечены грубо,Дрогнули несытоИдоловы губы.

Словно карауляЖертву среди ночи,На врага взглянулиКаменные очи.

Побежал германецПо степной дороге,А за ним хромалиКаменные ноги.

Крикнул он, шатаясь,В ужасе и в муке,А его хваталиКаменные руки…

Зорька на востокеСтала заниматься.Волк нашел в осокеМертвого германца.

* В потертых сапогах и в полотняных *

В потертых сапогах и в полотняныхКосынках, вылинявших добела,Толпа освобожденных полонянокПо городу готическому шла.

Был этот город — хмурый и старинный —Сырой, как погреб, прочный, как тюрьма…Склонявшийся над свечкой стеаринной,В нем Гофман некогда сходил с ума.

Как мумия, сухой, как смерть, курносый,Свободный от ошибок и грехов, —В нем жил когда-то старичок философ,Не выносивший пенья петухов.

Морщинистой рукой котенка гладя,Поднявши чашечку в другой руке,Он пил свой кофе — в байковом халате,В пошитом из фланели колпаке.

Румянец выступал на щечках дряблых,Виски желтели, как лежалый мел.В неволе ослепленный гарцкий зябликНад старичком в плетеной клетке пел..

Мужская работа