Мы все - осетины - Максим Михайлов

Я смотрел, как он разошедшись не на шутку жестикулирует в ораторском пылу наколотым на вилку куском мяса и никак не мог придумать какую бы ему сказать в ответ гадость, я просто искренне не представлял, как и чем можно оскорбить человека, который без всякой брезгливости сам себя сравнивает с проституткой. Да еще этим гордится, выдавая свое моральное падение за некий образец для подражания. Ни одного подходящего эпитета мне в голову так и не пришло, и тогда я просто склонился над своей тарелкой и демонстративно зачавкал, впихивая в себя против воли еще теплое мясо, захлебываясь прыснувшим из него ароматным соком, давясь плохо пережеванными кусками. Все что угодно, лишь бы он перестал, увидел, что я не обращаю на него никакого внимания и заткнулся.

Лишившись единственного слушателя, Фима и впрямь вскоре смолк, тоже принявшись за недоеденный шашлык.

После столь сытного обеда, учитывая предшествующую ему практически бессонную ночь, я почему-то рассчитывал на хотя бы небольшой отдых. Но Фима ни о какой передышке не хотел и слышать.

— У нас всего три дня на сбор материалов, — жестко заявил он. — Причем один из них уже практически прошел. Так что рассиживаться некогда. Отоспишься во время обратной дороге. Специально возьму тебе от Владикавказа билет поездом, чтобы ты выдрыхся на всю оставшуюся жизнь, лодырь. А теперь, подъем и отправляемся в город, заглянем в гости к нашим миротворцам. Ацик говорил их северный городок совсем недалеко от нашей гостиницы, заодно посмотрим, как настроение у местных жителей.

Посмотреть нам удалось буквально через пару кварталов. Тенистая, усаженная покрытыми густой зеленой листвой деревьями улица вывела нас на широкую площадь. Здесь бурлила толпа. Причем людской гомон мы услышали еще за долго до того, как вышли на саму площадь, так что к увиденному там были готовы. Народу было просто море, яблоку упасть негде. В основном это оказались молодые женщины с держащимися за их руки и подолы длинных платьев детьми. Редко кто из мам был всего с одним ребенком, в основном рядом с каждой крутились по двое, по трое никак нежелающих стоять на месте сорванцов.

— Это еще что такое? — завидев это сборище, хищно прищурился, потянувшись за фотоаппаратом мой одноклассник. — Демонстрация против власти? Акция гражданского неповиновения?

— А ты подойди, да спроси у кого-нибудь, — подначил я его. — Вот они тебе и расскажут, ну или глаза выцарапают, если не повезет.

— А что, думаешь слабо? И подойду, — гордо надулся Фима. — Запросто!

— Давай, давай, — поощрительно кивнул я.

— Девушка, извините пожалуйста, можно вам задать вопрос?

Мой приятель благоразумно выбрал осетинку постарше, почтенную даму лет сорока, за подол черного платья которой держались аж четверо чумазых бесенят, мал мала меньше. Заподозрить в обращении к подобной матроне неосторожную попытку заигрывания с чужой женой, мог только конченый параноик, да и сама женщина отреагировала совершенно спокойно, оценивающе оглядев Фиму с ног до головы и согласно кивнув.

— Мы журналисты, из Москвы, — тут же зачастил мой приятель, стараясь перекричать стоящий над площадью гул нескольких сотен голосов. — Расскажите нам, что здесь происходит? Для чего вы все здесь собрались? Какой-то митинг?

— Да какой еще митинг? — удивленно мотнула головой осетинка. — Сейчас автобусы должны подойти. Детей вот своих отправляем в Россию. Подальше от этих жутких обстрелов. Жить страшно в городе стало, все проклятые грузины никак не уймутся, сколько людей уже погибло.

Фима молчал, пораженно моргая глазами и не находя слов, а женщина, видя его замешательство продолжала:

— Мужчины, понятное дело, никуда не уйдут. Им гордость бежать от врага не позволит. Нам женщинам тоже, куда от мужей деваться? Вот хоть детишек есть возможность от этого ужаса оградить. Спасибо президенту, позаботился о нас, транспорт выделил. Да и в России, за перевалом, такие же наши братья живут, не оставят деток без помощи и поддержки. У нас уже почти вся улица, малышей поотправляла, только вот мы задержались. Ничего, ребятишки соседские домой по телефону звонили, говорят не обижают их, разместили вместе с туристами в санатории, кормят хорошо. Вот может и моим так же повезет…

Она бы продолжала говорить и дальше, выплескивая на неожиданно подвернувшихся под руку слушателей, свои сомнения, неуверенность, боязнь за отправляемых неизвестно куда детей, пытаясь заручиться нашим одобрением, поддержкой пусть даже совсем незнакомых ей людей, которая помогла бы справиться с мерещащимися тут и там страхами, позволив лишний раз убедиться в том, что поступает она все-таки правильно. Она наверняка говорила бы еще очень долго, но тут с боковой улочки ровно и мощно зафырчали моторы. На площадь вползала небольшая колонна из разномастных автобусов. КАВЗики, ПАЗики, желтые скотовозы неизвестной мне марки, знакомые с детства львовские автобусы с вечно продранными дерматиновыми сиденьями, весь отечественный автопарк в сборе. Эскортировали эту собранную с миру по нитке колонну две милицейских машины с точно такой же как и в России расцветкой и с беззвучно пока переливающимися на крышах красно-синими маячками мигалок. Следом за замыкающей процессию милицейской «девяткой» на площадь отчаянно дребезжа вкатился зеленый армейский «Урал» без тента, на скамейках вдоль бортов чинно сидели бойцы в черных комбинезонах и таких же беретах — спецназ МВД. Ну, конечно, колонна ведь пойдет по той самой дороге, по которой приехали сюда мы сами. По той, что вьется в обход кучно расположившихся на севере от города грузинских сел. А это значит что без надежной охраны никак не обойтись. Слишком опасное рядом соседство.

Машины еще только осторожно разворачивались в центре площади, стараясь не задавить никого из собравшихся, а к ним уже приливной волной качнулась собравшаяся толпа. Наша собеседница тоже резко оборвала разговор, подхватила на руки самого маленького и чумазого из своих бесенят и принялась деловито проталкиваться ближе к автобусам, остальные ее детишки ловко лавируя в толпе продирались следом за матерью.

— Не толпитесь. Места всем хватит. Соблюдайте спокойствие, — загремел из головной милицейской машины усиленный мощными динамиками голос. — Уважайте друг друга, соблюдайте очередность. Все желающие обязательно будут эвакуированы. Волноваться не надо.

Как ни странно этот призыв к спокойствию возымел на женщин совершенно обратное действие. Справедливо решив, что их как обычно хотят обмануть, они поднажали еще, и вокруг автобусных дверей забурлили опасные водовороты. Нас оттеснили к самому краю площади, и слава богу, находиться сейчас в эпицентре событий явно было опасно для здоровья.

Правда это буйство продолжалось недолго, несколько минут не больше. Повыпрыгивавшие из кузова грузовика спецназовцы решительно взяли ситуацию под жесткий контроль. Рослые плечистые парни сходу вклинились в толпу, пробились к автобусным дверям и намертво их перекрыли собственными телами. Рядом с милицейской машиной какой-то невысокий мужик в штатском продолжал надрывно орать в микрофон, требуя прекратить беспорядок и угрожая, что посадка не будет начата до тех пор, пока женщины полностью не успокоятся. Полностью успокоить разошедшийся бабий батальон, конечно, не смогли ни он, ни действовавшие по большей части с помощью увещеваний и уговоров спецназовцы, но ослабить на какое-то время натиск на автобусные двери им совместными усилиями все же удалось. Мне думается, что большую роль в этом процессе сыграла все-таки мощь литых плеч местного спецназа. Воспользовавшись передышкой начали посадку. Сажали в каждый автобус поочередно, тщательно записывая анкетные данные каждого ребенка, успокаивая плачущих матерей, подбадривая испуганную ребятню и тут же переходя к очередным эвакуируемым, от них к следующим и так дальше и дальше, пока автобус не заполнялся целиком. Двери тут же закрывались, возле них прочно вставала фигура в черном комбинезоне, надежно пресекавшая любые попытки впихнуть внутрь автобуса еще кого-нибудь. Сборная комиссия шла к дверям следующего автобуса и посадка начиналась теперь уже там.

Гвалт висевший в воздухе над площадью еще усилился, хотя казалось это уже невозможно. Матери прилипали к оконным стеклам, пытаясь докричаться до своих чад, передать им какие-то особенно важные последние наставления. Еще не дождавшиеся своей очереди волновались, громкими криками поторапливая слишком долго по их мнению копающихся с оформлением и посадкой счастливцев. Кто-то плакал, кто-то истерично смеялся, кто-то кричал неизвестно кому, прося передать приветы бабушке с дедушкой и почему-то еще двоюродным братьям, одним словом бардак стоял страшный. Но дело, как это ни удивительно, продвигалось, автобусы один за другим заполнялись. И хотя по лицам спецназовцев и гражданских занимавшихся регистрацией отъезжающих уже градом катился пот, словно они не просто контролировали посадку, а на себе перетаскивали детей в автобусы, но они пока держались и умудрялись поддерживать на площади какой-то пусть минимальный порядок.