Черная Луна - Александр Изотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И это у нас, в федеративной республике. А тут вообще монархия, и я так подозреваю, мой Василий, если бы его судьба сложилась по-другому, лейтенанта бы получил уже лет в пять. Всё-таки царский наследник.
А тут объявился к двадцати одному году, вот местная бюрократия и старается. Но здесь и сейчас, перед этим полковником, я пока всего лишь выскочка, самый настоящий «мазаный».
— …вы должны понимать, что я имею все основания подозревать вас в государственной измене, полковник.
Перебранка продолжалась, и насколько я понял, особых последствий она не вызовет. Ни для полковника, ни для Влада.
— А я все твои основания имею в одно место! Я уже много лет полковник, горелая твоя Пробоина. Умник тут нашёлся без звания и должности.
— Я…
— Яйтенант ты?! — полковник засмеялся над своей же шуткой, но его глаза оставались злыми щелями, — Или япитан?
— Вы решили оскорбить всю тайную службу Царя?!
— Ты мне мозги не оракуль, долболунь! Бумаги!
— Да как вы… — Влад держался до последнего, а потом полыхнул, — Да ты сам недолунок драный, огняш ты недоделанный! Я тебе сказал, что бумаги…
— Ах ты недогарок!
Ну всё, пошла жара. Полился такой поток мнений друг о друге, что, если бы сегодня Чёрная Луна надумала явиться, она от стыда сразу бы уползла обратно в Пробоину.
Лица у Истомина и Зумакина раскраснелись, они получали нескрываемое удовольствие от того, какими нецензурными заклинаниями друг друга покрывали.
Оба обещали друг другу интимные проблемы, не замутнённые никакими романтическими чувствами: один посылал второго в нижнюю чакру, второй обещал первого на эту самую чакру натянуть.
Я, кстати, за это короткое время узнал, что такое истинный пятилунный мат. Даже наши посиделки с Хомяком и Сивым у костра показались поэтическими вечерами интеллигентов.
Столько новых выражений, где луны и Пробоина соперничали с чакрами и вертунами, обрастая первичными половыми признаками. А уж как анатомически разобрали бедных угольков и вывертышей…
— …чтоб ты «уголька» родил через Пробоину свою…
— …вертуна тебе в нижнюю чакру перед открытием…
— …луну жри коричневую…
Досталось и Иным, и оракулам, и даже по магическим стихиям прошлись.
Кто кому и что обещал, я особо не запомнил, испытывая самое настоящее удовольствие. Снова возникло такое забытое, тёплое чувство, и мне стоило огромных трудов, чтоб не растянуться в улыбке.
Вот она, армия, родненькая…
Будто на ковре перед начальством, где тебе в семи проекциях покажут, как ты был не прав. А потом, естественно, получишь приказ и отправишься в какие-нибудь грёбаные джунгли отстреливать задницы грёбаным капитам. Тут у меня аж зазудели руки, представляя приклад родимого «свистка» в пальцах.
Я понял, что Влад специально взял на себя часть гнева полковника. Странно, если Зумакин такой строптивый и несговорчивый, почему меня к нему направили? Неужели во всей Пламенной Когорте не нашлось другого командира, который сразу бы, не задумываясь, выполнил царский приказ?
На тебе хоть роту, хоть батальон. Вот комбата тебе в советники, и дуй в ближайшую деревню париться в баньке с девками. А мы всё быстренько организуем, к вечеру уже будешь герой. Можешь сам ничего не делать, отдыхать в парилке, гвардия со всем разберётся.
Пока я над этим задумывался, не сразу заметил, что возникла пауза. Все почувствовали чьё-то приближение.
Влад обернулся, тут же скрипнула дверь за спиной. Кто-то, не входя, просунул бумаги — в приоткрывшемся проёме показались красные от недосыпания глаза на щуплом лице.
— Указ его лунного величества…
В этой комнате, где только что гремел настоящий гром, этот сиплый голосок звучал даже неестественно.
Рука ещё дрожала, и по потоку надорванной псионики я понял, что бедняга-писарь только-только закончил документы, подкреплённые надёжной магической печатью. От печати фонило пирусом и ещё какой-то смесью магических материалов.
Наверное, это и есть так называемый маг-технарь. Мне ещё ни разу не доводилось видеть магов-технарей, хоть я разок и занимался производством пирусных патронов.
Влад принял бумаги. Разноцветные бланки с гербовыми печатями вызвали на его лице издевательскую улыбку. Физиономия Зумакина за столом превратилась в каменную форму без эмоций.
— Сюда, — он протянул руку, — Мне.
Влад, явно накаляя ситуацию, ещё постоял, изучая записи, сунул один лист мне, потом всё же прошёл к столу и, минуя протянутую руку, бросил бумаги на стол. На конце застывшей руки полковника показалось сияние, и воздух в помещении аж завибрировал от его злости.
— Вот приказ из тайной службы. Подпись и печать самого его величества.
Ох уж эта вечная грызня особистов и полевиков. Во всех мирах одно и то же.
Зумакин поднял документы, вскользь глянул и небрежно закинул в ящик стола. Потом поманил меня:
— Лейтенант, что там у тебя?
Я уже успел посмотреть, что написано на бланке, поэтому застыл перед тем, как двинуться к столу. Вот капитская твоя помощь, Царь, услужил так услужил.
— Господин полковник, — с лёгкой хрипотцой сказал я, протягивая лист, — Не просто лейтенант.
Зумакин, багровея, пробежался глазами. Да-а-а, не особо удачно началось моё знакомство с гвардией.
— Уже старший лейтенант, значит, — полковник бросил лист и с хрустом заломил пальцы, — До стола дошёл, так повысили, луну твою налево.
— Решения его величества… — начал было Влад, но Зумакин перебил его:
— Тебя не спросил! У тебя в приказе что написано? Телохранитель? Вот и стой, телохраняй!
Секретник хотел ещё что-то сказать, но тут Зумакин, чуть не пристрелив его взглядом, встал в полный рост и, заложив руки за спину, прошёл к окну. Уставился куда-то на улицу и замолчал надолго.
Скрипнула дверь.
— Тут новый приказ его величества…
Полковник не обернулся, шумно выдохнув. Влад забрал бумаги, ткнул мне под нос, потом положил на стол. Я успел заметить несколько слов «…Василий Рюревский… повышен… капитан…».
Ну вашу псину! Даже меня это уже стало накалять, в моей родной Федерации такого бы точно не поняли.
— Старший лейтенант Рюревский… — выдавил Зумакин, — Так полагаю, ты уже не старший лейтенант?
— Так точно! — отчеканил я.
Полковник отлично продемонстрировал, что такое «рычащее молчание». Какое-то потустороннее клокотание доносилось из его груди, пока он смотрел в окно.
— Ну
