Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

— сестра Элла… Слова императора:

«Прекрасный порыв охватил всю Россию, без различия племен и народностей. Отсюда, из сердца Русской земли, я посылаю моим храбрым воинам горячее приветствие. С нами Бог!»

У Успенского собора, у колокольни Ивана Великого — необозримые толпы. Колокольный звон заглушает восторженные крики толпы. И гофмаршал граф Бенкендорф, глядя на ликующую толпу, говорит победно-насмешливо: «Вот это и есть та самая революция, которую нам обещали в Берлине?»

Да, в Берлине предупреждали: если будет война — она закончится революцией в России. Впрочем, об этом Николая предупредили много раньше — в самом начале царствования.

Но теперь все забыто: звучат ликующие крики — это народ встречает Царскую Семью. На лице Аликс — радость, впервые за много месяцев. Мечта сбылась. Как неожиданно свершилось это долгожданное единение: народ и царь!

В сумраке Успенского собора — придворные певчие в серебряных костюмах славного XVII века — истока Романовской Династии… Звучит Божественная Литургия. Драгоценные камни на облачениях духовенства мерцают в свечах.

Всего через три года затерянная в зимней Сибири Семья будет вспоминать об этой ликующей Москве, колокольном звоне, об этом восторге народа при виде своего императора.

«Сведения официальные и частные, доходящие до меня со всей России, одинаковы. Одни и те же народные восклицания, благоговейное усердие, одно и то же объединение вокруг царя… Никакого разногласия. Тяжелые дни 1905 года кажутся навсегда вычеркнутыми из памяти. Собирательная душа Святой Руси с 1812 года не выражалась с такой силой», — записал в своем дневнике французский посол.

С торжествующей ноты начался эпилог царствования.

В 1914 году среди революционеров, высланных в Туруханский край, царило уныние, граничащее с отчаянием.

«Все сомкнулось, все революции спрятались, все думали только о совместном служении Родине. Очень легко дышится в этой чистой атмосфере, ставшей почти неизвестной у нас», — писал думский депутат.

Прелюбопытная компания собралась в тот год в Туруханской ссылке: целые дни проводил на койке, уткнувшись лицом в стену, безвестный грузин. Он перестал следить за собой, перестал даже мыть посуду, и собака облизывала его тарелки.

Всего через четыре года он будет жить за Кремлевской стеной — там, где сейчас царь и его Семья…

А вот другой революционер — он тоже впал тогда в безнадежность и жесточайшую депрессию. В сентябре 1914 года с ним встретился другой туруханский ссыльный большевик, Свердлов. Свердлова связывала с ним не только общность взглядов, но давняя нежная дружба. И с огорчением Свердлов написал жене: «Несколько дней пробыл с Жоржем. С ним дело плохо… Положительно невозможно ему жить долго вдали от кипучей жизни. Нужно найти хотя бы какой-нибудь исход для его энергии».

«Жорж» — одна из партийных кличек Филиппа Голощекина. Так они встретились в Туруханском крае, два старых друга, Голощекин и Свердлов — два будущих организатора расстрела царя и его Семьи.

Царь и Семья — в Кремле, окруженные ликующим народом, а будущие их убийцы пока далеко, в Сибири, в безнадежном Туруханском крае.

Великий князь Николай Николаевич становится Верховным Главнокомандующим. Вскоре царь отправляется на фронт к армии, в Ставку.

Царь уезжает на войну, и царица пишет ему письма. Почти каждый день… «Царь уезжал на войну» — так начинаются сказки…

Когда-то, в идиллическом XIX веке, готовясь стать повелителями страны, они писали друг другу бесконечные письма. И вот теперь, накануне прощания с троном, все повторяется! Между этими двумя потоками писем — вся их жизнь. Жизнь, которая не требовала от них обращаться к перу — ибо за 20 лет они так редко расставались… И вот Война.

В 1917 году, перед арестом, царица начнет уничтожать свои бумаги. Но письма не тронет, хотя в них были страшные проклятия тогда уже победившей Думе. Рискуя гневом победителей, она сохранит их, ибо в этих письмах была ее вечная неутолимая страсть к «мальчику», к ее «Солнечному Свету».

Как и когда-то, они пишут друг другу по-английски. Прошло два десятилетия с тех пор, как она приехала в Россию. Но по-прежнему она думает на языке бабушки Виктории. 652 письма напишет она ему. Последнее, 653-е будет отправлено ею тайно и не нумеровано. В конце писем она ставит крест: «Спаси и сохрани». Он отвечает ей куда реже, часто телеграммами. Что делать — царь воюет.

ГЛАВА 7. «Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной мой любимый»

(Роман в письмах) Да, там они разговаривают друг с другом… И я выхватываю обрывки их исчезнувшей речи…

Она: «Ц(арское) С(ело), 1914 год, 19 сентября. Мой родной, мой милый, я так счастлива за тебя, что тебе удалось поехать, так как знаю, как глубоко ты страдал все это время — твой беспокойный сон это доказывает… Вместе с тем, что я сейчас переживаю с тобой, с дорогой нашей Родиной и народом, я болею душой и за мою маленькую „старую“ Родину, за ее войска, за Эрни… В силу эгоизма, я уже сейчас страдаю от разлуки. Мы не привыкли разлучаться… И притом, я так бесконечно люблю моего драгоценного мальчика. Вот уже 20 лет, как я — твоя, и каким блаженством были все эти годы…»

20 сентября 1914 года: «Мой возлюбленный! Я отдыхаю в постели перед обедом, девочки ушли в церковь, а Бэби кончает свой обед… О любовь моя, как тяжело было прощаться с тобой и видеть это одинокое бледное лицо с большими грустными глазами в окне вагона, — я восклицала мысленно: „Возьми меня с собой…“ Вернувшись домой, я не выдержала и стала молиться, затем легла и покурила, чтобы оправиться. Когда глаза мои приняли более приличный вид, я поднялась наверх к Алексею и полежала некоторое время на диване около него в темноте… Прощай, мой мальчик, мой Солнечный Свет. Я поцеловала и благословила твою подушку. Ты всегда в моих мыслях и молитвах».

Он: «Ставка 22.09.14. Сердечное спасибо за милое письмо… Я прочел его перед сном. Какой это был ужас — расставаться с тобою, дорогими детьми, хотя и знал, что это ненадолго. Первую ночь я спал плохо, потому что паровозы грубо дергали поезд на каждой станции… Я прибыл сюда в 5.30, шел сильный дождь и было холодно. Николаша встретил меня на станции, по прибытии в Ставку… мне был сделан длинный интересный доклад в их поезде, где, как я и предвидел, жара была страшная… Возлюбленная моя, часто-часто целую тебя… теперь я очень свободен, и есть время подумать о своей женушке и семействе. Странно, но это так».

Она: «24.09.14… Голубчик, я надеюсь, ты лучше спишь теперь, чего не могу сказать о себе. Мозг все время усиленно работает и не хочет отдохнуть. Тысячи мыслей и комбинаций появляются и сбивают с толку… Я перечитываю твои письма и стараюсь представить, что это беседует со мной мой любимый. Как-никак, мы так мало видим друг друга. Ты так занят, а я не люблю допекать тебя расспросами, когда ты приходишь утомленный. Мы никогда не бываем с тобой вдвоем одни…»

«25.09.14 года… С добрым утром, мое сокровище…»

И опять — тайники души: «Эта ужасная война — кончится ли она когда-нибудь? Я уверена, что Вильгельм переживает подчас отчаяние при мысли, что он сам, под влиянием русофобской клики, начал войну и ведет свой народ к гибели. Все эти маленькие государства долгие годы после войны будут нести ее тяжелые последствия. Сердце мое обливается кровью при мысли о том, сколько труда потратили папґа и Эрни для того, чтобы наша маленькая родина достигла процветания… Молитвы и беззаветная вера в Божью милость дают человеку силу все переносить…» (Сколько раз она будет произносить эти слова потом — в том, последнем их доме!) «Наш Друг помогает тебе нести тяжелый крест и великую ответственность, все пойдет хорошо — правда на нашей стороне». («Наш Друг», «Гр.» или «Он» — так она называла в переписке «Святого черта». Этот третий будет постоянно присутствовать в ее письмах. Полтораста раз упомянет она его.) Николай возвращается в Царское, но вскоре опять «царь уезжает на войну». И как всегда — уже в вагоне он находит ее письмо. Это ее обычай.

Она: «20 октября… Час разлуки вновь приблизился, и сердце сжимается… Но я радуюсь за тебя: ты уедешь, получишь новые впечатления и почувствуешь себя ближе к войскам… Завтра минет 20 лет со дня твоего вступления на престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели эти годы! Как много мы пережили вместе…»

«22.10.14… Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над виллой короля Альберта (бельгийского короля. — Авт.)… Слава Богу, это не причинило никакого вреда. Но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь пытался убить государя только потому, что он враг во время войны». (Они все еще жили в XIX веке, и новый век удивлял их.) «Я поцеловала твою подушку. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе и мысленно осыпаю поцелуями твое лицо».

«24.10.14… Сегодня было много раненых, один офицер пробыл 4 дня в госпитале у Ольги и говорит, что никогда не видел другой, подобной ей сестры…» (Теперь она работала в госпитале вместе с дочерьми.) «27.10.14… О, эта ужасная война!.. Мысль о чужих страданиях, пролитой крови терзает душу… Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то хорошее из всего этого, и не напрасно они все должны проливать свою кровь. Трудно постигнуть смысл жизни. „Так и надо, потерпи“. Вот и все, что можно сказать. Как хотелось бы вернуться вновь к былым спокойным дням. Но нам придется долго ждать…»