Будни наемника (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Дедушка-домовой, ты просто гений! — восхитился я, а брауни, скромно потупившись, сказал. — Это что... Вон, в молодости я как-то над одним шорником подшутил — делал тот седло для любимой кобылы рыцаря Йоргена — не отца, а прапрадедушки Кэйтрин, так рыцарь, а он как раз на турнир собирался, и в руках седло подержал, и лошадь оседлал, но ничего не приметил, а как сел, так седло надвое развалилось.

— Сурово ты с ним, — присвистнул я, представив, что потом сделал прапрадедушка моей супруги с шорником. Если приказал выпороть, так парню повезло. — И в чем ремесленник провинился?

— А неча было мое пиво таскать, — сурово сказал доброжил. — Шорник-то повадился по утрам в усадьбу ходить, а как увидит в сарае мисочку с пивом, что мне хозяйка налила, так его и выпьет.

— Шорник понятно, а рыцарь-то отчего пострадал? Он же твое пиво не пил. А если с кобылы брякнулся, так и умереть мог.

— А рыцарь хозяин в доме, должен смотреть, чтобы мое пиво никто не крал. А брякнулся бы и убился, так сам виноват.

М-да, нет слов, но и не поспоришь. Шорнику не следовало воровать чужое пиво, а хозяину полагается следить за тем, что происходит в доме. Но все-таки, слишком уж суровое наказание дедушка-домовой придумал.

— Не пугайся, пошутил я насчет шорника, — признался брауни. — Я ему сон такой нагнал —дескать, рыцарь берет седло, а оно развалилось. Парень в холодном поту проснулся, но с тех пор мое пиво зарекся красть. Ладно, некогда мне с тобой болтать, домой пора, — засобирался вдруг доброжил. — Кэйтрин скоро должна в усадьбу приехать, надобно встретить.

— А разве она до сих пор не дома? — удивился я. По моим расчетам, супруга должна вернуться в Аппельгарден еще два дня назад. Надеюсь, не с цыганкой на постоялом дворе заболталась?

— Она еще в город поехала — дела у нее там, видите ли, потом в поместье свое, в котором она баронесса, где свинец добывают. Все бы девке глупостями заниматься, а про родной дом забыла, крышу не перекрыла. Вот, как только явится, выволочку устрою. Она же теперь законная хозяйка дома, должна за своего мужа-балбеса отвечать.

— Так Кэйт же сказала, что крышу не то соломой, не то шкурами накрыли, а по весне перекроют, — заступился я за жену, а заодно радуясь, что станем теперь делить гнев брауни пополам.

— Да знаю я все, — хмыкнул домовой. — Но ежели вас не пинать и не торопить, так и опять не почешетесь. Накрыли кровлю чем попало, а потом скажете — мол, и так хорошо, не течет и не капает, а порядок, он во всем должен быть. Человеков, чтобы они по хозяйству что-то делали, подгонять надо.

Точно, чтобы мы без домовых делали? Без них, как без котов, пропали бы.

— Дедуль, а ты в лагерь, где наши латники стоят, не заглянешь? — осторожно поинтересовался я. — Лагерь отсюда недалеко.

— Да знаю я, где тот лагерь, — нахмурился доброжил. — Я же тебя поначалу там и искал. Отсюдова миль десять будет.

Лагерь, вроде, должен поближе быть, но мало ли куда меня утащили.

— Вот-вот, — закивал я. — Сказать бы им нужно, где я и что со мной.

— Приятелю твоему сказать, который маг? — спросил брауни. — Кому другому я на глаза не сумею показаться, только толковому магу, а друг твой, небось, опять пьяный. Не был бы он пьяницей, так нынче бы в герцогах ходил, не в баронах. А он весь в своего прадедушку. Тот около трона бутыль держал, а к концу приемов в лужу падал. Но хуже всего, что он около трона все дела делал, что пьяному человеку хотелось.

Вона, как интересно! Нет, не о пьянстве некого герцога и о его свинстве — в этом все забулдыги одинаковы, а любопытно другое. Стало быть, Габриэль является представителем старшей линии Силингов, а не младшей, как я считал и имел больше прав на престол, нежели герцог Деметрий? Мне о таких нюансах никто не сообщал. Что ж, барон сделал правильный выбор, отказавшись от герцогской мантии.

— Обещать не стану, как уж пойдет, — туманно изрек брауни. Спохватившись, зашарил вокруг. — Беда, куда кружечка-то девалась? — Обнаружив, что чашка зажата в его же собственной руке, смущенно вздохнул. — Вишь, старый я стал, все забываю.

— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Сам иной раз что-то ищу, а оно прямо под носом лежит.

— Тогда ладно, — успокоился домовой, потом вновь встревожился. — Вон, слышишь, идут за тобой. Верно, ты главному тюремщику — или, кто здесь за него?, понадобился. Далековато-то еще, но ноги стучат. Слышишь, шаги по коридору?

Я ничего не слышал, но кивнул, на всякий случай заранее завел руки за спину и сцепил «бабочек».

— Прощевай, стало быть, молодой граф, — склонил голову брауни. — Я к тебе потом еще разок загляну, коли жив будешь, расскажешь.

— А коли убьют? — мрачно поинтересовался я.

— Коли убьют, другие расскажут.

Глава шестнадцатая. Мать оборотней

Брауни исчез, словно его и не было, но заскучать от отсутствия общества я не успел. Скоро и сам услышал шум шагов, потом скрип отмыкаемого запора, а некто, открывший дверь, почти невидимый в темноте, хрипло приказал:

— Выходи.

Я вышел и почти сразу же споткнулся, потому что в коридоре оказалось еще темнее, нежели в камере. Не коридор, а какой-то туннель. А может, это и есть туннель? На волокуше меня тащили к какой-то горе и здесь могла оказаться старая шахта, или выработка гномов, которую колдунья нынче использует для себя.

Чуть не ухватился за стенку, но вовремя вспомнил, что это разрушит мой образ узника. Идти пришлось долго, а в темноте дорога показалась еще длиннее. Я ковылял, делая маленькие шажочки, загребал ногами, обшаривая ими пол, чтобы не споткнуться и не упасть, но все-таки, пару раз споткнулся о какие-то шишки или колдобины. Может, неведомые строители, долбившие этот туннель, плохо поработали над полом или камни начали выпирать?

Конвоир, между тем, нетерпеливо дышал мне в спину, время от времени повторяя одно и то же: «Шевелись, человечек, хозяйка не любит ждать». Один раз я не выдержал и огрызнулся:

— Если бы ты позаботился о факеле, я шел бы быстрее.

Но вместо ответа заработал только тычок в спину, от которого едва не упал.

Кажется, мы прошли милю, а то и две, пока наконец не достигли входа в какой-то зал. То, что это именно зал, удалось определить по тому обстоятельству, что темнота немножко рассеялась, превратившись из густой, как южная ночь, в рассеянную, словно зимние сумерки.

— Хозяйка и мать, ты позволишь мне и нашему пленнику войти? — благоговейно поинтересовался мой конвоир, обращаясь к тьме.

Я попытался всмотреться, но ничего не увидел. Разве что, сумел определить, что в центре зала темнота чуть погуще, а по краям, словно вдоль стен, на уровне моих коленей, поблескивают огоньки, напоминающие глаза. Вервольфы? Любопытно, а у волков глаза блестят в темноте?

— Кого ты привел сюда, сын мой? — донесся из темноты женский голос —томный, с легкой хрипотцой, словно его обладательница когда-то застудила горло, а с тех пор так и не вылечилась. По голосу можно дать женщине и тридцать пять, и шестьдесят лет, а то и семьдесят.

— Хозяйка и мать, — торжественно сообщил конвоир. — Мы привели к тебе того самого человечка, на которого не действует магия.

— Стало быть, дети мои, вы привели ко мне Артакса?

Со всех сторон залаяли, заговорили, но в волчьем лае и в человеческих голосах можно угадать нечто походившее на «Да-да-да».

— И этот человечек по имени Артакс осмелился бросить нам вызов? Он оскорбил одного из моих детей?

И снова вопли и волчий лай.

— Входи, сын мой и заводи сюда пленника.

Жаль, не мог в темноте разглядеть хозяйку и ее подданных, но вслушиваясь в тирады колдуньи и ответы присутствующих, отчего-то вспомнил театральные действа. Не те, виденные недавно в Силинге — артисты играли неплохо, почти естественно, а выступления тех лицедеев, что бродят по городкам Швабсонии в поисках куска хлеба. У странствующих комедиантов короли и герои не разговаривали на сцене, а вещали — напыщенно и очень велеречиво, как здешняя хозяйка, а статисты, изображавшие народ, отвечали дружно и радостно, как волколюди, присутствующие тут в качестве свиты. Но если на сцене напыщенность воспринималась как должное, то здесь выглядела нелепо, если не сказать глупо. Для кого колдунья устраивает все это действо? Для меня или для своих «детей»? А может, ей самой доставляет удовольствие подобный спектакль?