Полная хрестоматия для начальной школы. 2 класс - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все утешали ее как могли: Анютины Глазки говорили, что она всегда останется их милой Серой Звездочкой; Розы говорили ей, что красота – не самое главное в жизни (с их стороны это была немалая жертва). «Не плачь, Ванечка-Манечка», – повторяли Иван-да-Марья, а Колокольчики шептали: «Динь-Динь», и это тоже звучало очень утешительно.
Но Серая Звездочка плакала так громко, что не слышала утешений. Так всегда бывает, когда начинают утешать слишком рано. Цветы этого не знали, но зато это прекрасно знал Ученый Скворец. Он дал Серой Звездочке вволю выплакаться, а потом сказал:
«Я не буду тебя утешать, дорогая. Скажу тебе только одно: дело не в названии. И уж во всяком случае, совершенно неважно, что про тебя скажет какой-то Глупый Мальчишка, у которого в голове одна путаница! Для всех твоих друзей ты была и будешь милой Серой Звездочкой. Кажется, ясно?»
И он засвистел Музыкальное произведение про… про Ёжика-Пыжика, чтобы развеселить Серую Звездочку и показать, что считает разговор оконченным.
Серая Звездочка перестала плакать.
«Ты, конечно, прав, Скворушка, – сказала она. – Конечно, дело не в названии… Но все-таки… все-таки я, пожалуй, не буду больше приходить в сад днем, чтобы… чтобы не встретить кого-нибудь тупого…»
И с тех пор Серая Звездочка – и не только она, а и все ее братья и сестры, дети и внуки приходят в сад и делают свое Полезное Дело только по ночам.
Самуил Яковлевич Маршак
(1887 – 1964)
Знаки препинания
У последнейТочкиНа последнейСтрочкеСобралась компанияЗнаков препинания.ПрибежалЧудак —Восклицательный знак.Никогда он не молчит,Оглушительно кричит:– Ура!Долой!Караул!Разбой!Притащился кривоносыйВопросительный знак.Задает он всем вопросы:– Кто?Кого?Откуда?Как?Явились запятые,Девицы завитые.Живут они в диктовкеНа каждой остановке.Прискакало двоеточие,Прикатило многоточиеИ прочие,И прочие,И прочие…Заявили запятые:– Мы особы занятые.Не обходится без насНи диктовка, ни рассказ.– Если нет над вами точки,Запятая – знак пустой! —Отозвалась с той же строчкиТетя точка с запятой;Двоеточие, мигая,Закричало: – Нет, постой!Я важней, чем запятаяИли точка с запятой,Потому что я в два разаБольше точки одноглазой.В оба глаза я гляжу,За порядком я слежу.– Нет… – сказало многоточие,Еле глазками ворочая, —Если вам угодно знать,Я важней, чем прочие.Там, где нечего сказать,Ставят многоточие…Вопросительный знакУдивился: – То есть как?Восклицательный знакВозмутился: – То есть как!– Так, – сказала точка,Точка-одиночка. —Мной кончается рассказ.Значит, я важнее вас.
Пудель
На свете старушкаСпокойно жила,Сухарики елаИ кофе пила.И был у старушкиПородистый пес,Косматые ушиИ стриженый нос.Старушка сказала:– Открою буфетИ косточкуПуделюДам на обед.Подходит к буфету,На полку глядит,А пудельНа блюдцеВ буфете сидит.
* * *
ОднаждыСтарушкаОтправилась в лес.Приходит обратно,А пудель исчез.Искала старушкаЧетырнадцать дней,А пудельПо комнатеБегал за ней.
* * *
Старушка на грядкеПолола горох.Приходит с работы,А пудель издох.Старушка бежитИ зовет докторов.Приходит обратно,А пудель здоров.
* * *
По скользкой тропинкеВ метель и морозСпускаются с горкиСтарушка и пес.Старушка в калошах,А пес – босиком.Старушка вприпрыжкуА пес кувырком!
* * *
По улицеКурицаВодит цыплят.Цыплята тихонькоПищат и свистят.Помчался вдогонкуЗа курицей пес,А курица пуделяКлюнула в нос.
* * *
Старушка и пудельСмотрелиВ окно,Но скоро на улицеСтало темно.Старушка спросила:– Что делать, мой пес?А пудель подумалИ спички принес.
* * *
Смотала старушкаКлубок для чулок,А пудель тихонькоКлубок уволок.Весь день по квартиреКатал да катал,Старушку опутал,Кота обмотал.
* * *
Старушке в подарокПрислали кофейник,А пуделю – плеткуИ медный ошейник.Довольна старушка,А пудель не радИ просит подаркиОтправить назад.
Константин Георгиевич Паустовский
(1892 – 1968)
Прощание с летом
Несколько дней лил, не переставая, холодный дождь. В саду шумел мокрый ветер. В четыре часа дня мы уже зажигали керосиновые лампы, и невольно казалось, что лето окончилось навсегда и земля уходит все дальше и дальше в глухие туманы, в неуютную темень и стужу.
Был конец ноября – самое грустное время в деревне. Кот спал весь день, свернувшись на старом кресле, и вздрагивал во сне, когда темная вода хлестала в окна.
Дороги размыло. По реке несло желтоватую пену, похожую на сбитый белок. Последние птицы спрятались под стрехи, и вот уже больше недели, как никто нас не навещал: ни дед Митрий, ни Ваня Малявин, ни лесничий.
Лучше всего было по вечерам. Мы затапливали печи. Шумел огонь, багровые отсветы дрожали на бревенчатых стенах и на старой гравюре – портрете художника Брюллова. Откинувшись в кресле, он смотрел на нас и, казалось, так же, как и мы, отложив книгу, думал о прочитанном и прислушивался к гудению дождя по тесовой крыше.
Ярко горели лампы, и все пел и пел свою нехитрую песню медный самовар-инвалид. Как только его вносили в комнату, в ней сразу становилось уютно – может быть, оттого, что стекла запотевали и не было видно одинокой березовой ветки, день и ночь стучавшей в окно.
После чая мы садились у печки и читали. В такие вечера приятнее всего было читать очень длинные и трогательные романы Чарльза Диккенса или перелистывать тяжелые тома журналов «Нива» и «Живописное обозрение» за старые годы.
По ночам часто плакал во сне Фунтик – маленькая рыжая такса. Приходилось вставать и закутывать его теплой шерстяной тряпкой. Фунтик благодарил сквозь сон, осторожно лизал руку и, вздохнув, засыпал. Темнота шумела за стенами плеском дождя и ударами ветра, и страшно было подумать о тех, кого, может быть, застигла эта ненастная ночь в непроглядных лесах.
Однажды ночью я проснулся от странного ощущения. Мне показалось, что я оглох во сне. Я лежал с закрытыми глазами, долго прислушивался и наконец понял, что я не оглох, а попросту за стенами дома наступила необыкновенная тишина. Такую тишину называют «мертвой». Умер дождь, умер ветер, умер шумливый, беспокойный сад. Было только слышно, как посапывает во сне кот.
Я открыл глаза. Белый и ровный свет наполнял комнату. Я встал и подошел к окну – за стеклами все было снежно и безмолвно. В туманном небе на головокружительной высоте стояла одинокая луна, и вокруг нее переливался желтоватый круг.
Когда же выпал первый снег? Я подошел к ходикам. Было так светло, что ясно чернели стрелки. Они показывали два часа.
Я уснул в полночь. Значит, за два часа так необыкновенно изменилась земля, за два коротких часа поля, леса и сады заворожила стужа.
Через окно я увидел, как большая серая птица села на ветку клена в саду. Ветка закачалась, с нее посыпался снег. Птица медленно поднялась и улетела, а снег все сыпался, как стеклянный дождь, падающий с елки. Потом снова все стихло.
Проснулся Рувим. Он долго смотрел за окно, вздохнул и сказал:
– Первый снег очень к лицу земле.
Земля была нарядная, похожая на застенчивую невесту.
А утром все хрустело вокруг: подмерзшие дороги, листья на крыльце, черные стебли крапивы, торчавшие из-под снега.
К чаю приплелся в гости дед Митрий и поздравил с первопутком.
– Вот и умылась земля, – сказал он, – снеговой водой из серебряного корыта.
– Откуда ты это взял, Митрий, такие слова? – спросил Рувим.
– А нешто не верно? – усмехнулся дед. – Моя мать, покойница, рассказывала, что в стародавние годы красавицы умывались первым снегом из серебряного кувшина и потому никогда не вяла их красота. Было это еще до царя Петра, милок, когда по здешним лесам разбойники купцов разоряли.
Трудно было оставаться дома в первый зимний день. Мы ушли на лесные озера, дед проводил нас до опушки. Ему тоже хотелось побывать на озерах, но «не пущала ломота в костях».
В лесах было торжественно, светло и тихо.
День как будто дремал. С пасмурного высокого неба изредка падали одинокие снежинки. Мы осторожно дышали на них, и они превращались в чистые капли воды, потом мутнели, смерзались и скатывались на землю, как бисер.
Мы бродили по лесам до сумерек, обошли знакомые места. Стаи снегирей сидели, нахохлившись, на засыпанных снегом рябинах.
