Русуданиани - Без автора

Рядом сидела Ардух, индийская царица, младшая сестра Зава, и написано было так:

«О горе мне, познавшей вкус горечи, ибо донесся до меня свыше грозный глас и явился мне ангел карающий, чтобы истребить меня и разрушить мой дом, поразил он меня мечом безжалостным, ослепил мои глаза, отнял радость в этом мире, оставил меня незрячей, лишенной воспитателя и наставника моего, возвысившего и возвеличившего меня, не имевшего себе подобных, несравненного, прославившегося от горизонта до горизонта, победившего во многих сражениях могучих воителей. Лишился мир всадника, Ахиллесу[26]подобного, лучника меткого, Мосимаху[27] равного, зверя без промаха бьющего, подобно Тариелу[28] по свету скитавшегося, словно Автандил[29] на помощь другу приходящего и в братстве верного. Брат мой Зав был крепче алмаза, дэвов истреблял, как Ростом[30], всю землю покорил, подобно Александру Македонскому, мудростью своей сравнялся он с Соломоном[31], справедлив был, как царь Нушреван[32], красотой превосходил Иосифа[33], оставил он меня бедную, без надежды и помощи.

Лишились мы его благородной и царской милости, ушел он от нас, прославленный, над врагом вознесшийся, потеряли мы того, кто правил страной и рассеивал врагов и непокорных его повелению, померкли для нас очи его соколиные, умолк голос его соловьиный, повергнут стан его, кипарису подобный, ноги и руки его, по мощи равные тигриным, заключены в оковы нерасторжимые. Оружие его, испокон веков не посрамленное, отныне праздно лежит, и войска его победоносные, и друзья, братьями им нареченные, повергнуты в пучину горя.

Ныне тешится он среди ангелов в сонме небожителей, а нас оставил, жестоко раненных в самое сердце, обожженных негасимым огнем от его завещания и прощания перед вечной разлукой, плачущих и стенающих, увядших от злой тоски, подобно тому как цветок вянет от жара, и, как тает свеча от пламени, истаявших от тоски, как ниневийцы, в три дня[34]. Я же всю жизнь свою просижу в золе, одетая в траур, подобно Адаму, изгнанному из рая. Горем убитая Ардух должна вызывать жалость к себе, и, кто познал любовь между сестрой и братом, не оставит меня в живых. Отсеките мне голову и повсюду, где ступала нога моего брата, пролейте каплю моей крови. Разрежьте меня на куски и разбросайте повсюду, где я и жизнь моя, повелитель — брат Зав, либо играли в младенчестве, либо шутили по-дружески, либо верно, как патрон и вассал, служили друг другу, либо тешились сладостной беседой. Чтобы сказал каждый: «Горе судьбе твоей, Ардух, такого сокровища лишилась ты, с которым трудно расстаться, и вот за то принимаешь ты муку». Дальше сидел Мисри, египетский царь, его (Зава) побратим.

«Горе мне, богом не пощаженному и смертью позабытому! Горе мне, узревшему — но какой страшный день узревшему! Внемлющему — но каким ужасным словам внемлющему! Разлученному — но с кем разлученному? Отторгнутому и распрощавшемуся — но с какими милостями божьими распрощавшемуся? Лишившемуся — но чего, какой благодати, господом посланной, — исцелителя моего, лекаря несравненного, вернувшего меня к жизни после того, как я семь лет бездыханен был; сладкого утешителя родителей моих, излившего на них свою милость, а после, в день смерти, с честью предавшего их земле; того, кто посадил меня на трон и возвысил мой престол, а отныне смешал меня с прахом; возвеличившегося надо всеми царями государя Зава, братство которого мне даровано было по милости судьбы, а не по заслугам моим.

Как я мог братом его называться, когда он всякого превосходил добродетелями и скромностью, когда с юных лет возлюбил он добро и презрел зло, стал служить правде и справедливости и сравнялся с мужами почтенными и славными по отваге и доблести; все казались перед ним малодушными, а все всадники и искусные охотники были перед ним словно неученые юнцы. Не отказывался от охоты он из-за любви к книгам, но и в ущерб мудрости не охотился. Отправляясь на охоту, брал он с собой книгу малую и доставал ее из-за пазухи и читал, пока не было зверя. В знаниях не имел себе равных не только среди наших мудрецов, но и среди греческих, арабских и иудейских, а в постижении наук ни с кем его сравнить нельзя, ибо днем и ночью вникал он в мудрость! Кто принимал так чужеземцев, как он? Кто так бедняков одаривал, как он?! Кто был так статен, как он?! У кого был лик, источавший светлую радость?! Кто умел говорить так красноречиво?

И вот он, украшавший этот мир, покинул его и устремился к всевышнему, которого жаждал и которого искал с отроческих лет. Взалкала душа его повелителя своего, а нас, не терпящих разлуки с ним, покинула в тоске и горе неутешном. Сколько бдений ночных и молитв остаюсь тщетными! Сколько просил я господа забрать меня вместо него, чтобы он остался заботником о моей душе.

Но не внял мне господь. Что же делать мне теперь, несчастному, день и ночь не умолкающему! О горе мне, дни свои безрадостно влачащему!»

Рядом сидел Горшараб, царь индийский, прекраснейший государь.

Сидел Горшараб, пораженный несчастьем, и не было видно ни глаз его, ни лица, в трех местах разбита была его венценосная голова, и багряный поток стекал с него, и сидел он в луже крови, с расцарапанным лицом, и переломанные охотничьи доспехи лежали перед ним. И было написано так: «Горе мне, ибо опостылел я богу и дожил до страшного дня! Горе мне, о государь, повелитель суши, стремительный, подобно колеснице, смелый, подобно тигру, сильный, подобно слону, сеть знаний и мудрости, море щедрости, сокровищница ловкости, неиссякаемая река милостей, весы справедливости, наводивший порядок своей мудростью и разумом, негасимый свет очей моих, до неба вознесшийся, царь Зав, дарующий венцы царям! Отчего покинул ты меня и отдал на избиение врагам? Отчего погубил ты возрожденную тобой прежде Индию? Ты сам вдохнул в меня душу, так отчего же взял ее теперь назад! Не быть без тебя ни престолу, ни венцу моему, ни жизни моей, ни зеницы очей, кинусь я [грудью] на твою саблю и без тебя не буду взирать на солнце!»

С ним сидел морской царь Навшадур, великий властитель, брат царицы Маврид.

Сидел Навшадур, горем пораженный, не видно было ни глаз, ни лица его, скрытого потоком крови, и плакал он и говорил: «Благовонный, подобно райскому цветку, молодой побег, высотой превосходящий кипарис, полноликий, с ланитами, подобными розе, с гишеровыми бровями и глазами, с широкими плечами, с крепкой грудью и богатырской силой! Кто найдется подобный тебе и кто в силах воздать тебе хвалу! Ты стальные доспехи из Басры[35] мог сломать одной рукой, оплот венца и престола, неприступная твердыня, гордость ратей, щедрый, доблестный, милостивый, сердечный и справедливый, исполненный мудрости и покоя, вызволивший из ада родителей моих и спасший из пасти вешапа сестру мою, осветивший мою душу, омраченную горем, райский первоцвет […], скромный, смиренный, исполненный разума, царь царей Зав!

Отчего ты покинул меня, отчего не послал меня к родителям твоим вестником, чтобы я сказал: «Вот идет Зав, и украсит он рай», если достоин я как гонец войти в Эдем и не останусь за его вратами. Что нынче делать мне, от двух миров отрешенному, зачем мне жить в этом мире? На кого глядючи радоваться? Перед кем покрасуюсь я на коне в доспехах, тобою подаренных? С кем вместо тебя пировать сяду? С кем на ристалище выйду, с кем в мяч играть стану? Да не увидит света белого без тебя Навшадур, не возьмется его рука ни за саблю, ни за колчан со стрелами, ни за другое оружие».

Рядом с Навшадуром лежали кони с остриженными гривами, были брошены и оружие, и охотничье снаряжение, и посуда пиршественная — все было поломано и предано огню.

«О горе мне, ибо никогда не щадил меня господь и с рождения обрек меня на муки и не кончаются беды и несчастья мои, с младенчества померк свет в моих очах и исчезла радость моего сердца: призвал бог к себе родителей моих и оставил меня трех лет во власти сиротства. Но смилостивилась надо мной судьба и осветила мрак, в котором я пребывал, и был мне послан тот, кто высвободил меня из оков сиротства, обрадовал раненое сердце мое. Царь Зав, внезапно подаривший избавление и одним взглядом от бесчисленных бедствий душу мою спасший, осветивший землю, освободил из рук дэва поганого сестру мою Маврид.

Но ныне возобновились страдания мои, и опять брошен я в огненную пещь, которую невозможно погасить даже творцу нашему; покинул он меня, скорбящего, и отнял у меня драгоценный карбункул, подобно молнии блиставший, вместо солнца землю освещавший, цветок ароматный, реку мудрости и сокровищницу знаний, заступницу мою перед богом, молящую о душе моей, снисходительно взиравшую на меня, недостойного; покинула Маврид меня, голосом ее соловьиным не оплаканного, руками ее жемчужными землей не засыпанного, изведенного страданиями, раздавленного горем, сиротливее всякого сироты, самого жалкого из всех горемык, не надеющегося сохранить свою жизнь, жаждущего смерти. Я недостоин не то что братом — слугой твоим быть, о сестра! Жалости заслуживает Навшадур!»