Ребекка - Дафна дю Морье

Неизбежная пауза — взгляд на часы не нужен, потому что стенные часы в гостиной пробили четыре, — и я поднимаюсь со своего кресла.

— Я так рада, что застала вас. Надеюсь, вы нас навестите.

— С большим удовольствием. Епископ, к сожалению, всегда очень занят. Передайте, пожалуйста, привет вашему супругу и не забудьте попросить его возродить костюмированный бал.

— Да, разумеется, — притворяясь, что мне все про это известно, а затем, сидя в уголке машины, направлявшейся домой, и кусая ногти, я представляла огромный холл в Мэндерли, забитый людьми в маскарадных костюмах, шум, болтовню и смех движущейся толпы, музыкантов на галерее, ужин а-ля фуршет, возможно, в парадной гостиной, длинные столы с закусками вдоль стен. И я представляла Максима, стоящего у подножия лестницы; он смеялся, пожимая руки, и оборачивался к той, кто стояла рядом с ним, высокая и стройная, с темными волосами и очень белым лицом, к той, чьи быстрые глаза следили, чтобы ее гостям было хорошо, кто отдавал через плечо приказания слугам, той, что никогда не бывала неловкой и неизящной, за кем, когда она танцует, остается в воздухе аромат белой азалии.

«Вы часто будете устраивать приемы, миссис де Уинтер?» Я снова слышала этот голос, любопытный, словно на что-то намекающий голос женщины, живущей по другую сторону от Керрита, которой я нанесла ответный визит. Я видела снова ее глаза, подозрительные, оценивающие, охватывающие единым взглядом мой туалет от шляпы до туфель. Быстрый взгляд сверху вниз, от которого не убережется ни одна новобрачная, — не в положении ли я?

Я не хотела больше ее видеть. Я не хотела больше видеть ни одну из них. Они приезжали с визитом в Мэндерли только из любопытства, из желания сунуть нос в чужие дела. Им нравилось критиковать мою внешность, мои манеры, мою фигуру, им нравилось смотреть, как мы с Максимом держимся друг с другом, влюблены ли мы один в другого или нет, чтобы потом вернуться к себе домой и, перемывая нам косточки, сказать: «Совсем не то, что в прежние дни». Они приезжали потому, что хотели сравнить меня с Ребеккой… Я не буду больше возвращать визиты, решила я, так и заявлю Максиму. Пусть считают меня грубой и невоспитанной, мне все равно. У них будет больше пищи для критики, больше пищи для разговоров. Они смогут сказать, что я плохо воспитана. «Я ничуть не удивляюсь, — скажет одна другой, — в конце концов, кто она была?» Смех, пожимание плечами. «Милочка, разве вы не знаете? Он подобрал ее в Монте-Карло или где-то в подобном месте. У нее не было ни гроша за душой. Компаньонка у какой-то старухи». Снова громкий смех и поднимание бровей. «Не может быть! Это невероятно! Какие странные эти мужчины. И не кто-нибудь, а Максим, который всегда был таким разборчивым. Как он мог, после Ребекки?»

Мне все равно. Мне это безразлично. Пусть говорят, что им угодно.

Машина свернула в ворота у сторожки, и я наклонилась вперед и улыбнулась женщине, которая там жила. Она срывала цветы в саду перед домом. Услышав, что подъезжает машина, она распрямилась, но не заметила моей улыбки. Я помахала ей рукой, она безучастно взглянула на меня. Верно, она и не знала, кто я. Я снова откинулась на спинку сиденья. Машина покатилась по подъездной аллее.

За одним из поворотов я увидела впереди фигуру мужчины. Это был Фрэнк Кроли, управляющий. Услышав шорох шин, он остановился, и шофер сбавил ход. Фрэнк Кроли снял шляпу и улыбнулся мне. Казалось, он рад меня видеть. Мне нравился Фрэнк. Он не казался мне скучным и неинтересным, как отозвалась о нем Беатрис. Возможно, потому, что я сама была скучная. Мы оба были скучные.

Я постучала по стеклу и попросила шофера остановиться.

— Я, пожалуй, выйду и пройдусь пешком с мистером Кроли, — сказала я.

Фрэнк открыл дверцу машины.

— Ездили с визитами, миссис де Уинтер? — сказал он.

— Да, Фрэнк, — сказала я.

Я звала его Фрэнк, потому что так звал его Максим, но он обращался ко мне только «миссис де Уинтер». Такой уж он был человек. Даже очутись мы с ним вместе на необитаемом острове и проживи там в самой тесной близости до конца своих дней, я осталась бы для него «миссис де Уинтер».

— Я ездила к епископу, — сказала я, — его не застала, но супруга епископа была дома. Они с епископом очень любят ходить пешком. Иногда они проходят по двадцать миль в день в Пеннинах.

— Я тех краев не знаю, — сказал Фрэнк Кроли, — говорят, там очень красиво. Мой дядюшка жил там.

Типичный ответ для Фрэнка Кроли. Безопасный, общепринятый, корректный, абсолютно точный.

— Жена епископа спрашивает, когда в Мэндерли будет костюмированный бал, — сказала я, следя за ним уголком глаза. — Она была на прошлом балу и получила большое удовольствие, говорит она. Я и не знала, что у вас тут бывают балы-маскарады, Фрэнк.

Он не сразу ответил. У него сделался несколько встревоженный вид.

— О да, — ответил он, помолчав, — бал в Мэндерли был главным событием года, приезжали все, кто живет в нашем графстве. И куча народа из Лондона. Колоссальное зрелище.

— Это, верно, было нелегко организовать, — сказала я.

— Да, — сказал он.

— Вероятно, — небрежно сказала я, — основную работу брала на себя Ребекка?

Я глядела прямо перед собой на дорогу, но видела, что он повернулся ко мне, словно хотел прочитать выражение моего лица.

— Мы все работали на совесть, — спокойно сказал он.

В его словах звучала странная сдержанность, нерешительность, даже робость, напомнившие мне меня самое. Я вдруг подумала, не был ли он влюблен в Ребекку. Если да, так я бы на его месте говорила именно таким тоном. Эта мысль повлекла за собой множество новых предположений. Ведь Фрэнк Кроли был так застенчив, так скучен. Он никогда никому не признался бы в своем чувстве. И в последнюю очередь — самой Ребекке.

— Боюсь, от меня было бы мало проку, если бы мы устроили этот бал, — сказала я. — Я совершенно не умею ничего организовывать.

— А вам и не надо было бы ничего делать, — сказал он, — просто быть самой собой и украшать праздник.

— Очень любезно с вашей стороны, Фрэнк, — сказала я, — но, боюсь, я и это не сумею сделать как следует.

— А я думаю, что вы сделаете это превосходно, — сказал он.

Милый Фрэнк Кроли, как он был тактичен, как деликатен. Он чуть было меня не обманул. Но в глубине души я все равно ему не поверила.

— Вы не спросите Максима про бал?

— Почему бы вам самой не спросить?

— Мне бы не хотелось, — сказала я.

Мы замолчали. И молча продолжали идти вперед по подъездной аллее.

Теперь, когда я сломила свое внутреннее сопротивление и произнесла имя Ребекки сперва в разговоре с женой епископа, затем — с Фрэнком Кроли, что-то все сильней и сильней побуждало меня говорить о ней. Это доставляло мне какое-то странное удовольствие, словно опьяняло меня. Я знала, что пройдет еще несколько минут и я повторю его.

— На днях я была на берегу, — сказала я, — там, где построен волнорез. Джеспер чуть с ума меня не свел, без конца лаял на какого-то несчастного дурачка.

— Вы, вероятно, имеете в виду Бена, — сказал Фрэнк; голос его снова звучал непринужденно. — Он славный малый, его нечего бояться. Он и мухи не обидит.

— О, я не испугалась, — сказала я.

Несколько минут я молчала, напевая вполголоса, чтобы набраться храбрости.

— Боюсь, этот домик на берегу скоро совсем развалится, — небрежно проговорила я. — Мне пришлось туда зайти… я искала веревку или что-нибудь, чтобы взять Джеспера на поводок. Фарфор покрылся плесенью, книги гибнут. Почему не принимаются никакие меры? Неужели не жаль всего этого?

Я знала, что он ответит не сразу. Он наклонился и завязал шнурок ботинка.

Я сделала вид, что рассматриваю листок на одном из кустов.

— Полагаю, если бы Максим хотел, чтобы что-нибудь там было сделано, он сказал бы мне об этом, — произнес Фрэнк, все еще возясь со шнурком.

— Это все Ребеккины вещи? — спросила я.

— Да, — сказал он.

Я кинула лист и, сорвав другой, принялась вертеть его в руках.

— Для чего она использовала этот дом? — спросила я. — Он полностью обставлен. Снаружи он похож на обыкновенный сарай для лодок.

— Он и был первоначально сараем для лодок, — сказал Фрэнк с трудом; его голос, снова сдавленный, напряженный, голос человека, которому неловко говорить на какую-то тему. — А потом… потом она переделала его, велела принести туда мебель и посуду.

Мне показалось странным, что он говорит «она», а не «Ребекка» или «миссис де Уинтер», как я ожидала.

— Она часто там бывала? — спросила я.

— Да, — сказал он, — часто. Пикники при луне… ну, то одно, то другое…

Мы снова шли бок о бок, я все еще напевала про себя.

— Какая прелесть! — весело воскликнула я. — Пикник при луне… это, верно, восхитительно. Вы когда-нибудь участвовали в них?

— Один или два раза, — сказал он.