Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

Как нельзя кстати подоспели съемки фильма «Карьера Димы Горина». Еще весной как-то забрели в Школу-студию молодые ребята, выпускники ВГИКа Мирский и Довлатян, подыскивая актеров для своей дебютной картины. Посмотрели чеховское «Предложение», кое-кто из ребят показался им подходящим типажом. Поговорили, обменялись координатами, пообещали пригласить. На том дело и закончилось. Владимир о них даже думать забыл. И тут — неожиданный вызов.

Картина как картина. Надо воспеть романтику труда. Естественно, труда физического, который даже из хлипкого «очкарика» делает человека. Плюс любовь, само собой. Вот и вся фабула. Героем Высоцкого был монтажник с дурацким именем Софрон. Молодым исполнителем режиссеры были довольны: «Он вечно что-то придумывал, во многом заново создавая свою роль, дописывал ее, тормошил нас».

Самым крупным эпизодом стали шутливые ухаживания Софрона за красавицей бригадиршей, которую играла известная актриса Татьяна Конюхова. Никто не ожидал, что актер, который казался таким живым и непосредственным, перед камерой зажмется, засмущается и откажется обнимать роскошные Танины плечи. Тани Конюховой. Даже пытался предлагать:

— А может, я что-нибудь другое сделаю? Как-то это мне все… Может быть, я ей что-нибудь скажу лучше?

Слава богу, режиссеров было двое. Они убеждали дуэтом:

— Брось валять дурака. Ты мужик или нет?! Читал сценарий? Читал. Хочешь сниматься? Вот и обнимай!

Даже Конюхова вмешалась:

— А ну перестань, Володя! Смелее обнимай! Ну что ты, в самом деле?

В конце концов он согласился. И не пожалел. Сам потом говорил: приятно было. Однако продолжение эпизода было не из приятных: «Когда я ее пытался обнять, это все видел в маленькое окошко Дима Горин, — рассказывал Высоцкий. — Он, намотав предварительно кепку на кулак, должен был бить меня в челюсть. Теперь самое страшное. В кино — это самый реалистический вид искусства — все должно делаться по-настоящему. Экран большой, лицо громадное — метра три величиной. И поэтому, если вы не донесете кулак до лица — сразу видно… Эту сцену мы снимали девять дублей подряд, потому что шел дождь, и все время у оператора был брак… Даже Демьяненко — он играл Горина — подошел ко мне и говорит: «Володя, ну что делать? Ну, надо! Давай я хоть тебя для симметрии по другой половине, что ли, буду бить». И поэтому я действовал по Евангелию — подставлял другую щеку, чтобы не распухала одна сторона больше другой».

Попытавшись продолжить «отношения» с Конюховой вне съемочной площадки, Высоцкий получил отпор. Воспитанная на классике, Татьяна Георгиевна заявила кавалеру: «Вы знаете, Володечка, я не очень люблю блатные песни». И увидела: он сжался, как от удара…

Следующей весной «Дима Горин» вышел на экраны. Приняли картину доброжелательно. Даже «Комсомолка» удостоила снисходительного напутствия: «Это фильм о молодежи, дружбе и любви, о воспитании чувств, воли, ума, о становлении характера нашего современника…»

Изе оставалось «отчаянно трудно переносить безделье». Но переносила. Потом была на коротком контракте в одном из театров, где восстанавливали «Что делать?» по Чернышевскому. Публика не шла. Строем водили старшеклассников, которым спектакль тоже не нравился. И не только им. Муж в зрительном зале не появлялся, сидел на вахте и ждал, пока опустится занавес.

Помимо профессиональных неудач, Иза терзалась и домашними проблемами. В квартире объявился племянник Нины Максимовны, некто Коля. Он приехал из Сибири, где (за кражу колосков или за что-то подобное) отбывал срок. Больной туберкулезом, тихий, безобидный, он сразу нашел в двоюродном брате открытую душу и жадного слушателя. Спать Колю пристроили на кухне, там они пили водку, разговаривали, по просьбе брата бывший сиделец тихо пел жалостливые лагерные песни. Как вспоминал Абдулов, «схлестнулись» они с Володей на неделю, если не больше… А вскоре после этого Володя разразился своим первым блоком «уличных» песен.

Существовал еще один раздражитель: у сына соседки Гиси Моисеевны Миши без конца толклись какие-то молодые люди. Шумели, спорили, хохотали. Володя у них часами пропадал. Потом восторгался, какие замечательные ребята.

— Кто они такие? — учиняла допрос Иза.

— Сережа Муратов, на телевидении работает. Помнишь, года три назад была такая передача по телевизору «ВВВ» — вечер веселых вопросов?..

— Ну, помню.

— Он был ведущим. Еще Алик Аксельрод, врач, кажется. Они сейчас с Мишкой новую передачу делают. Послушай, только что фразочку услышал: «У меня перестал болеть зуб, и я спокойно слез со стены». Как?

— Смешно. Ну, а ты при чем?

— А я так не умею. Я — народ. Они на мне свои хохмы проверяют. Например, название для своей передачи — «КВН».

— Почему КВН?

— Ну вспомни, как этот деревянный гроб с экранчиком называется? КВН? Только название телевизора — по первым буквам инициалов его создателей. А у них — «Клуб веселых и находчивых». Спросили мое мнение, я сказал: «Класс!» Скоро выйдет, обязательно надо будет посмотреть…

Изу мучила ревность к Володиным друзьям, которым он отдавал массу времени. Бесила иезуитская манера мужа звонить по вечерам от кого-нибудь из приятелей и говорить: «Я еду». Потом, минут через 15, сообщать: «Выезжаю». Спустя полчаса — очередной звонок: «Я уже еду». И так он «ехал» часами…

Тогда Иза пошла на женскую хитрость. По ее просьбе на вечерний звонок Володи отозвалась Гися Моисеевна и невинным голосом сообщила, что Изочки нет, мол, оделась, «как экспонат», и ушла. А куда, неведомо. Ревнивец обзванивал всех подруг Изы, мчался домой и, конечно же, заставал жену на диване с журналом мод в руках.

Она не отрицала, что они частенько ссорились. Владимир, безусловно, не был ангелом. Но она не могла устоять, когда он, пунцовый от упреков, тихо и ласково говорил ей: «Изуль, ты только не сутулься». Или что-то в этом роде.

Семейный бюджет трещал по швам. Иза плакалась в жилетку мужа: «Володя, нет денег». Жилетки, впрочем, тоже не было. Но он кротко говорил: «Ничего, Изуль, добудем». «Как он добывал, меня это не очень интересовало, — признавалась она. — Он был муж. Он меня даже к портнихе возил. Помню, привез как-то отрез — серебряный, под березку. А пальто кораллового цвета с начесом!.. Сам надел, сам обул, сам причесал…»

А потом еще спел, нахал:«Одел-обул и вытащил ив грязи…»В доме появился новый член семьи — гитара.

Своими откровениями Иза выдавала себя с головой: «…Трудно себе представить, какой это был кошмар — первые Володины шаги в постижении игры на гитаре. Часами он мог сидеть, выбивая всего лишь ритм, и заунывно тянуть одну и ту же цыганскую песню, где были такие «бессмертные» слова: «…ны-ны-ны, есть ведро, в нем нет воды, значит, нам не миновать беды»… Когда по ночам зудело его бесконечное «ны-ны-ны», мне на самом деле начинало казаться, что беды какой-то точно не избежать… Мучил меня своим бреньканьем. Песням, которые он тогда сочинял, я не придавала никакого значения, и время от времени злилась, что гитаре достается больше внимания, чем мне…» На всякий случай, уточняла: «…Я, как примерная супруга, приносила ему кофе и старалась не мешать… Иногда даже поднимала бунт… Мне казалось — нельзя заниматься никакими песнями! Надо заниматься только женой!»