Пятое время года - Ксения Михайловна Велембовская

class="p1">Хотя Леня выглядел абсолютно хладнокровным, она ужасно переживала и за Ленечку: непросто встретиться с постаревшей на двадцать лет мамой! — нежно потерлась носом о плечо в клетчатой ковбойке, чмокнула плохо выбритую впопыхах щеку, а когда опять посмотрела вперед, на дорогу, то обмерла.

Внизу, под горой, лежал старинный, как из русской народной сказки, городок: бревенчатые избушки, тесовые ворота, баньки в зеленых огородах. Белые занавесочки, плюшевые глоксинии и малиновая герань на маленьких окошечках… На душе сделалось легко и радостно — все вокруг было словно бы родным, ласковым!

— Какой славный город!

Невозмутимый Леня равнодушно кивнул. Заулыбался, только притормозив на заросшей зеленой травкой площади, чтобы пропустить двух белых коз, не спеша переходивших через шоссе.

— Разбуди-ка Жеку, а то она козу только в зоопарке видела.

— Пусть лучше наша Женечка поспит. Надеюсь, это не последние две козы?

— Так точно.

Дорога пошла вверх. На горке, ни слова не говоря, Леня затормозил и спокойно переключил рычагом на руле передачу. Не успели свернуть налево, на длинную улочку, снова уходящую вниз, к озеру, как сердце сжалось от боли: навстречу со всех ног бежала пожилая женщина и так призывно махала руками: сюда, сюда! — как будто «волга» могла повернуть и уехать обратно в Москву.

Леня не выскочил из машины, не бросился к матери, только низко опустил стекло:

— Здравствуй, мать.

— Милые вы мои, родные, неужто приехали? А я-то вас, поди, цельный день встречаю! — Катерина Алексеевна вытирала слезы с пунцовых щек концом повязанного под подбородком ситцевого платочка. Серые с желтыми искорками глаза лучились несказанным счастьем. — Леньк, ну ты ехай, а я вперед побежу!

Шлепая огромными солдатскими сапогами по пыльной, ухабистой дороге и то и дело оглядываясь и спотыкаясь, Катерина Алексеевна бежала впереди, а развалившееся на мягких сиденьях семейство сына следовало за ней.

— Леня, стой! Стой! Так нельзя! — Прямо на ходу выскочив из машины, она кинулась за свекровью. — Катерина Алексевна, подождите!.. Здравствуйте.

— Здравствуй, родимка! Ненаглядна моя! Спасибо, доченька, что приехала! — Уткнувшаяся в плечо Катерина Алексеевна жалобно завсхлипывала, и к горлу подступил комок.

— Что вы, Катерина Алексевна? Давно следовало приехать. Вы уж извините нас.

Свекровь без всяких церемоний, как родную, трижды расцеловала в щеки и, отстранившись, с неподдельным восхищением покачала головой в сбившемся набок платочке:

— Ой, Нина, да кака же ты красавица! А бабы-те соседски все смехи надо мной строют: небось, Ленька твой каку рябу нашел, а то уж давно б привез похвастать! Вот, мы им покажем, каки мы рябые!

За дощатыми воротами был солнечный дворик с кустами сирени, пушистенькой рябинкой, высокими «золотыми шарами». Бревенчатая изба с резными наличниками и открытым крылечком тоже выглядела очень приветливо.

Девочки выскочили из машины, и бабушка, всплеснув руками, бросилась их целовать:

— Ой, батюшки! Каки девочки-те хороши!

Инуся засмущалась, захлопала глазками. Жека сама повисла на бабушке:

— Баб Кать, у тебя собака есть?

— Не, милка, собачки нету. Котик есть, курки, гуси, а собачки нету.

— А покажи кота!

— Дак не знаю, гуляет он гдей-то. Мышей ловит, а можа, рыбу удить отправилси. Он-от у меня хитрай! — Баба Катя ласково гладила Женечку по головке, а сама поглядывала на зардевшуюся от смущения Инусю, видимо, в первую очередь ее и желая развеселить. И правда, услышав про хитрого кота-рыболова, Инуся заулыбалась. Бабушка тут же взяла ее за ручку. — Пойдем-ка в избу, родимка. У меня тама еще кот. Усатай! Нина, заходь, милка, в избу! Леня, сынок, заходитя!

Такая непосредственная с невесткой и внучками, Катерина Алексеевна как будто бы робела перед солидным, взрослым сыном, который даже не удосужился обнять ее, лишь покровительственно похлопал по плечу. Какой-то истукан!

По деревянному крылечку, покосившемуся, но еще крепкому, сбитому из потемневших, некрашеных досок, она вслед за свекровью поднялась в прохладные темные сени, наклонилась под низкой притолокой, перешагнула через высокий порожек и очутилась в просторной кухне с громадной русской печью. Девчонки уже щебетали в светлой, в четыре окна, комнате. Чувствовалось, что Катерина Алексеевна очень ждала сына с семьей: повсюду пестрели чистенькие половички, белели кружевные салфеточки.

Уже освоившаяся Инуся скинула сандалики и, уютно устроившись на диване с круглыми валиками в белых чехлах, принялась с изумлением разглядывать глиняного кота. И этот диван, и кровать за ситцевым пологом, спинку которой венчала томная деревянная русалка, и резная, покрытая черным лаком горка для посуды, и буфет с множеством ящичков, точеных круглых ручек были сделаны местным мастером без особого вкуса, но, что называется, на совесть и с большой фантазией.

— Какая у вас интересная мебель, Катерина Алексевна!

— Это Иван мой, покойник, сам-от все изделал. Да ты садися, Нина, вона, на диван. Отдыхай с дороги-те, а я поможу Леньке вещи занесть. — Промокнув потное лицо фартуком, запыхавшаяся Катерина Алексеевна опять помчалась во двор.

— Женечка, слезь с подоконника и сядь на диван! Не балуйся и, ради бога, не разбей кота. Инуся, проследи, пожалуйста! Я пойду за вещами.

Баба Катя подхватила две тяжеленные сумки и потащила по высоким ступенькам в дом, а помешанный на своей «волге» Леня все протирал тряпочкой стеклышки. Глаза бы на него не глядели!

— Катерина Алексеевна, не нужно носить вещи! Леня сам все занесет. Покажите-ка мне лучше свое хозяйство.

Легкая дверь из сеней вела в маленькую комнатку, где стояли две кровати, застеленные одеялами из разноцветных лоскутков, столик под вышитой скатертью и резные деревянные табуреточки. Сладко пахло сеном, а в чистое окошко било солнце.

— Удобно вам тута с Ленькой будет? А девчонки-те со мной в горнице пущай спят. А не хочете, вы туда пойдитя.

— Что вы! Здесь просто замечательно!

— Пойдем, милка, я тебе огород покажу.

На старых раскидистых яблонях висело множество мелких зеленых яблочек. Здесь, сзади дома, хорошо было бы сделать стол с лавочками и по вечерам пить чай из самовара, как купцы в Замоскворечье. Все вокруг было ярко-зеленым, свежим, сочным — кусты смородины, крыжовника, малины, посаженные вдоль высокого, из кольев забора, зацветающая розово-голубыми цветочками картошка. Протоптанная в изумрудной траве тропка перешла в длинные деревянные мостки. С них, должно быть, полоскали белье в озере — спокойном, розовом в лучах уже низкого солнца и бескрайнем, как море. Теплая, ласковая на ощупь вода пахла водорослями.

— А купаться можно?

— Конечно! Тольки далече не забирать, там глыбко, утопнуть можно.

— Боюсь, теперь девочек не оттащим от озера.

— Да полно-те, пущай плещутся! Ленька наш-от цельно лето тута сидел. Вона, какой мужик вымахал!

— И рыбу можно ловить?

— А как же? Ленька завтря прям с утрева с удочкой и засядет. Пойдем, родимка, в