Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин

Несколько раз Высоцкий попадал в одну компанию с Евгением Урбанским: бывал в тесной шестиметровой комнатенке общежития Театра им. Станиславского, где жили молодожены — Евгений Ур­банский и Дзидра Ритенберг. Высоцкому очень нравилось, как пел Евгений, и он даже перенимал у него и что-то из репертуара, и ма­неры исполнения. Среди первых песен в его репертуаре долго была «коронка» Урбанского: «Эх, кабы знала бы, да не гуляла бы темным вечером да на бану. Эх, кабы знала бы, да не давала бы чернобро­вому да уркану...»

Об этих встречах вспоминает Д. Ритенберг: «Владимир Высоц­кий, когда меня с ним познакомили, был просто парнем с гитарой и часто приходил к нам в гости. Невысокий, щупленький, вечно с насморком, потому что в любые холода ходил с голой головой. Он мог петь где угодно, хоть на улице, перебирая струны замерзши­ми пальцами.

Я очень долго не могла понять, почему все им так восхищают­ся и так с ним носятся. Меня раздражал его хриплый голос, а слов я просто не разбирала. И вот однажды кто-то из наших кинул клич: «Пошли к Юлиану!» Юлиан Семенов тогда был начинающим писа­телем. Ну и пошли всей компанией. Высоцкий был с нами. Пришли, с какой-то койки нам навстречу поднялся толстый-толстый оброс­ший мужик. Вся обстановка — стол, пара стульев, под потолком лампочка с газетой вместо абажура. Вытащили закуску, водочку, на­чались очередные споры об искусстве, от которых у меня уже голова шла кругом. А в угол на скамеечку сел Высоцкий, и зазвучала гита­ра. Я вдруг услышала его как в первый раз. И забыла про все, а ко­гда песня закончилась, попросила: «Еще раз, пожалуйста!» Он мол­ча посмотрел на меня и снова запел. С тех пор, если он появлялся в нашей компании, я старалась присесть рядом. И он, найдя во мне благодарного слушателя, иногда пел, обращаясь именно ко мне».

Вначале песням Высоцкого не придавали особого значения. Его сочинения воспринимались вровень с теми, что пели другие. Но по мере того как креп репертуар, как шлифовалось исполнение, инте­рес к его песням увеличивался.

У Левона Кочаряна был средний по качеству магнитофон «Днепр-10», и однажды перед очередной песней он сказал: «Подо­жди одну минуту!» — и нажал клавишу. Потом пришла кому-то мысль оформить разрозненные записи на одну пленку. И ночью, и днем очень серьезно они записывали. Потом слушали, выясня­лось, что что-то где-то заскрипело, значит надо еще раз перепи­сать. Высоцкий тут же, на ходу, перерабатывал текст. Бывало и так, что он приходил и говорил Кочаряну: «Левушка, ты знаешь, давай еще раз», потому что он уже что-то переосмыслил. Это была «про­ба пера», проба себя, своих возможностей, способностей, поиск тем, сюжетов, интонаций...

В марте — мае 1962 года во время съемок фильма «Простая ис­тория» в доме Кочарянов стала появляться Нонна Мордюкова. То­гда была записана пленка совместного концерта, на которой поют В.Высоцкий, О.Стриженов, А.Утевский, Л.Кочарян и Н.Мордюко­ва — с песнями «Обронила колечко» и «Мело, мело по всей Зем­ле...» на стихи Б.Пастернака...

Первым, кто по достоинству оценил ранние песни Высоцкого и дал им путевку в жизнь, был его дядя — Алексей Высоцкий. По­началу племянник приносил дяде довольно скверно записанные на Большом Каретном катушки с первыми своими песнями. Некото­рые из песен были явно записаны в пьяной компании и исполне­ны под сильным хмельком. Алексей Владимирович пытался собрать все воедино, но качество оставалось прежним. И тогда они реши­ли все записать сами.

Алексей Высоцкий как раз в то время работал заведующим ве­домственной кинолабораторией Дома техники Министерства реч­ного флота РСФСР. Лаборатория эта (или, как он любил называть ее, киностудия) располагалась на Новослободской улице рядом со станцией метро и была оснащена почти профессиональной по тому времени записывающей аппаратурой. Сначала — в декабре 62-го — записи были сделаны на профессиональный портативный магнито­фон «Репортер» на квартире Алексея Владимировича. Это был со­лидный массив — более тридцати «блатных» песен, но собственно авторских было только десять. Через некоторое время они сделали несколько повторов записи, расширив немного репертуар, размес­тившийся на трех катушках. Авторство некоторых «чужих» песен Высоцкий узнает позже, а часть песен так и останутся народными. Но в то время эти все песни были песнями ВЫСОЦКОГО!

В конце весны 63-го года Алексей Владимирович принес катуш­ки в кинолабораторию и переписал их на профессиональном маг­нитофоне «МЭЗ», позволяющем получить довольно качественное воспроизведение. Так был записан первый «мастер» (оригинал для размножения), и лето 63-го года стало началом триумфального ше­ствия песен Высоцкого по стране. Этот процесс не был постепен­ным, это не было медленным завоеванием доверия народа — Вы­соцкий появился сразу и навсегда. Люди стали собирать и пере­писывать друг у друга, ловить на концертах новые песни, которые немедленно тиражировались на всю страну.

«Магнитиздат» набрал силу и тираж, несравнимый ни с каким государственным тиражом. Официальный справочник «Народное хозяйство СССР» приводит такие цифры: в 1960 году было выпу­щено 128.000 магнитофонов, в 65-м — 453.000, в 69-м — 1.064.000. В 1970 году количество выпущенных аппаратов составляло 1.192.000.

«Магнитиздат» обладал и еще одним достоинством — песни не пи­сались с оглядкой на цензуру. В магазинах вдруг стали случаться перебои с магнитофонными пленками — в стране начиналась маг­нитофонная эпоха.

Во время съемок «Штрафного удара» на встречах со спортсме­нами Высоцкий исполнял свои и чужие песни и неизменно поль­зовался успехом. На официальном банкете по поводу сдачи филь­ма участники съемочной группы собрались в гримерной студии им. Горького и там Высоцкий пел. «Концерт» продолжался около часа. В.Трещалов уговорил звукооператоров студии записать его. Эта за­пись распространилась по Москве со скоростью пожара.

Выступая на концертах, Высоцкий не раз отмечал то лестное для него и в то же время досадное обстоятельство, что героев его лирики неискушенная публика склонна отождествлять с их созда­телем. Каждая его песня — это моноспектакль, где Высоцкий был и драматургом, и режиссером, и исполнителем. Как исполнитель он входил во внутреннее состояние персонажа, о котором пел, и, может быть, поэтому у зрителей возникало убеждение, что Высоц­кий пел каждый раз про себя. И, кроме того, людьми, не способ­ными отделить поющего автора от персонажа, эти песни воспри­нимались как нечто наполовину, если не полностью, «антиобщест­венное». Ходила масса слухов о его судимости, о том, что кто-то с ним вместе воевал... Слагались легенды, над которыми сам Высоц­кий посмеивался.