И нет конца паломничеству - Варвара Мадоши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По этой-то причине Грач и попросил Риза заехать за письмами в собор Святой Елены — обычно почту забирал тосканец.
На кухне приготовления к ужину уже завершались.
— Не надо накрывать мне в столовой, Гастон, — сказал Риз повару — тоже глухому, но сносно читающему по губам. — Я поем позже. Лучше собери поднос хозяину.
— Хозяин тоже сказал, что не голоден, — промычал Гастон на своем с трудом различимом говоре Иль-де-Франс (по мнению Риза, на редкость варварский язык, но готовил парень отменно).
— А ты собери, — сказал Риз. — Или будешь со мной спорить?
Спорить Гастон, конечно, не собирался, а быстро приготовил поднос с любимым Грачом рыбным супом, хлебом утренней выпечки и жареной куропаткой: питался Грач просто.
До двери Грача поднос нес Тимми, другой слуга, и у Риза оставались свободными руки, чтобы постучать. Но когда Гарольд сказал: «Да-да, можешь войти», Риз отправил мальчонку восвояси и перехватил поднос самостоятельно.
Грач полусидел на множестве подушек в кресле — уговорить его лежать весь день так и не удалось — кутаясь в толстый пуховой платок. Кончик носа у него все еще нездорово краснел, глаза оставались заплывшими, но выглядел он куда лучше, чем вчера. Хоть и хуже, чем утром. К вечеру ему всегда становилось хуже.
— Принес, сэр Джон? — спросил Грач.
— Принес, — ответил Риз. — Но сначала ты поешь, милорд, а потом уже получишь письма.
— Я же сказал, что у меня нет аппетита, — голос Грача звучал брюзгливо, даже капризно.
— Полмиски, — ответил Риз. — Что сказал этот сарацинский лекарь? Что тебе нужны силы.
— Доктор Мадани, — вздохнул Грач, — не сарацин, а добрый христианин. И он отлично знает, что я всегда заболеваю в это время года.
«Но ты не становишься моложе», — Риз проглотил эту фразу.
Грач был старше его всего-то на… сколько? Лет на десять, должно быть. В молодости казалось, это целая вечность, но сейчас становилось ясно: они почти ровесники. Просто внутри Риза все время жило, царапалось ощущение хрупкости Грача. Оно поселилось в нем этой осенью — когда Грач второй раз на памяти Риза потерял сознание от видений (первый раз был накануне уорикширского турнира).
Третий раз был недавно — Гарольд упал и рассек бровь об упавшую со стола чернильницу. Крови было немного, Мадани подтвердил вердикт Риза, что даже шрама не останется. Грач уверял, что вообще не в виденьях было дело, а в жаре и в слабости от простуды, на которые видение наложилось. Может, он был и прав, но Ризу все равно это все крайне не нравилось.
Бросая на него недовольные взгляды, Грач все-таки покорился: так ребенок покоряется строгой кормилице. Он пододвинул к себе поднос, поставленный Ризом на его рабочий стол, и начал есть. Сам же Риз устроился в кресле напротив, излагая Грачу почерпнутые от Зои новости.
Грач кивал и мало-помалу доел весь суп — достижение, которое Риза не могло не радовать. «Ты превращаешься в глупую няньку», — сказал он сам себе, но радость никуда не делась.
— Ну, — произнес Гарольд совсем другим, начальственным тоном, — сэр Джон, я даже перевыполнил ваши условия. Мою корреспонденцию, пожалуйста.
Джон протянул ему закрытый пакет с письмами и поднялся, чтобы уйти. Грач, к его удивлению, удержал его.
— Здесь нет ничего из того, что ты не знаешь.
— Здесь, вероятно, письма от леди Грации, — сказал Риз даже не вопросительным тоном. — Ты, конечно, хочешь остаться с ними наедине.
На лице у Грача появилось сложное, грустное выражение.
— Не только, — сказал он. — Еще я жду донесений из Тулузы.
Про леди Грацию Риз знал от Фаско: так звали богатую вдову, с которой у Грача был роман где-то во Флоренции, а может, в Венеции — Фаско как-то очень путано изъяснялся на этот счет. Грач порвал с ней при туманных обстоятельствах; она была уверена, что он ушел в монастырь, и обменивалась с ним длинными письмами пару раз в год. «Как Пьер и Элоиза[36], - сказал Фаско, — хотя ее никто в монастырь не отправлял».
О Пьере и Элоизе Риз слышал в Париже, где эта история, еще сравнительно недавняя, уже составила часть городских преданий. Он подумал тогда, не намекал ли таким образом Фаско, что Грач каким-то образом утратил свою мужскую натуру, подобно Пьеру Абеляру. Но оказалось, дело не в этом.
Грач все еще любил свою вдову Грацию и любил нежно: это становилось ясно при одном взгляде на его лицо, когда он получал новое письмо из церкви Святой Елены на нескольких листах.
У самого Риза при этом возникло в груди сложное чувство. Если бы Джессика была жива…
— И все же я тебя покину, — сказал Риз. — Мне следует привести в порядок мой доспех.
— Пока тебя не было, я задремал днем. Сон повторился опять, — заметил Грач. — И кровавая волна была на этот раз больше. Она залила всю полуденную часть Аквитании, перехлестнулась на Пуату и Бретонь, задела Англию и Шотландию… Белый дрок мок в крови, львы встали на дыбы, вепрь… — Грач замолчал. — Я говорю, как сумасшедший пророк из легенды о Мерлине, не так ли? — с горечью спросил он. — Правда в том, сэр Джон, что мне никогда раньше не являлись видения такого масштаба! И такой… я бы сказал… аллегоричности.
— Ну, это значит только, что нам следует отправиться в Гиень, не дожидаясь вестей о короле Генрихе. Ведь в Гиени же центр этого всего?
Грач неохотно кивнул.
— Два дня, — добавил он. — Два дня мне хватит, чтобы выздороветь.
— Не сомневаюсь, — согласился Риз, а про себя подумал, что нужно выждать как минимум неделю. — Ну, тем более, кольчуга ждет меня. На континенте она понадобится.
Грач вздохнул.
— До завтра, сэр Джон.
Глава 12. Под красным флагом
Увы, им удалось отбыть только через месяц. Дело было вовсе не в здоровье Грача: дня через четыре он уже довольно твердо стоял на ногах, а дней через семь вполне способен был выдержать морское путешествие. Просто из-за зимних штормов не нашлось капитанов, согласных отвезти их во Францию.
За это время Риз спас еще несколько лондонцев. Пожалуй, причудливее всего была история свечника: в видении Грача некий мастер лежал мертвым на полу в собственной лавке, а из всех
