Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
БЕЗВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ
Наши опасения тотчас подтвердились, как только мы остановились в Магавызе. Несчастья подстерегали нас на нашем пути от дома. В селе вспыхнула и стала распространяться какая-то страшная болезнь, название которой никто достоверно не знал; одни говорили, что это тиф, другие — холера. Кибитки и шатры стояли тесно друг к другу, люди, ели за одной скатертью, спали рядом, и потому болезнь от одного передавалась другому, и приостановить заражение никто не мог.
Узнав, что большинство вюгарлинцев, которые раньше пришли в Магавыз, больны, отец тут же велел нам двигаться дальше.
Мы снова вышли на дорогу. Теперь наш путь лежал в Минкенд. Ночной привал мы устроили у мельниц на берегу реки Минкендчай. Утром на мельницу с мешком зерна пришла одна из вюгарлинских девушек. Она мне рассказала, что и в Минкенде есть больные, и среди них — Гюллюгыз. Она находится в бессознательном состоянии и в бреду называет мое имя.
Не сказав ничего ни отцу, ни матери, я бросился искать кибитку семьи Гюллюгыз.
У постели больной, была только ее мать. Едва увидев меня, она заплакала:
— Будаг, сынок, плохо моей Гюллю, совсем плохо. — Она смочила водой запекшиеся губы девушки и, наклонясь к ней, громко сказала: — Гюллю, дочка, вот и Будаг пришел. Открой глаза, послушай, что он тебе скажет.
Но Гюллюгыз ничего не слышала. Она металась в постели, волосы прилипли ко лбу, щеки были пунцовыми.
— Доченька моя, открой глаза, посмотри, кто к нам пришел. Это же Будаг, он нашелся, а ты волновалась!..
Наступило тягостное молчание, только слышно было прерывистое дыхание Гюллюгыз, Мать вышла, чтобы переменить, воду, а я прижался губами к пылающим губам Гюллюгыз. Мне показалось, что ресницы ее дрогнули, веки затрепетали. Но, наверно, только показалось.
Вернулась, запыхавшись, мать Гюллю.
— Напрасно ты пришел, сынок! — сказала она. — Это страшная болезнь, и ты можешь заразиться… Так близко не стой, отойди, чтобы ее дыхание не коснулось тебя.
Я молчал. Увиденное потрясло меня. Я подумал, что, если с Гюллюгыз что-нибудь случится, я не переживу. Без нее моя жизнь не будет иметь смысла, я живу только для того, чтобы добиться ее любви.
Бедная женщина была не в силах сдержать слезы. Пытаясь облегчить состояние дочери, она смачивала ее горячие губы, натягивала одеяло, которое та сбрасывала.
— Всю ночь твое имя не сходило у нее с языка, — говорила мать.
— Я бы давно вас нашел, но я думал, что вы… что с вами ее жених…
— Ее жених? Откуда ты это взял?
— Мне сказали, что вы просватали дочь.
— Ну да, отдали замуж нашу Фирюзу. Ее сверстницы давно уже имеют по нескольку детей, а тут Рза захотел ее взять.
— И свадьба была?
— Будаг, какая свадьба по этим временам? Отдали девочку по воле аллаха.
— А я думал… — И умолк: какое теперь это имело значение?! Отчаяние охватило меня.
Неожиданно Гюллюгыз открыла глаза. Взгляд у нее прояснился. Я наклонился над ней, и она узнала меня. Губы ее тронула слабая улыбка.
— Гюллю! Гюллю! Я пришел, видишь, я пришел!..
Но веки ее снова смежились, и она потеряла сознание. Я решил, что буду сидеть у ее постели, и если ей что-нибудь понадобится, я все сделаю. А может, она захочет что-то сказать мне?.. Оставить ее в такую минуту я не мог. Я не спускал глаз с ее лица, на котором было написано страдание. Как только мать выходила за чем-нибудь из кибитки, я улучал момент, чтобы поцеловать мою Гюллю.
Послышались шаги, и в кибитку вместе с матерью Гюллюгыз вошел Рза, а за ним Фирюза. Рза поздоровался со мной за руку и спросил, как мы. Оказывается, за последние несколько дней от болезни умерло сто пятьдесят человек. Фирюза даже не смотрела в мою сторону. Но мне было все равно, что она думает обо мне.
Рза посетовал на то, что Гюллюгыз заболела. В Минкенде жил сводный брат покойного мельника, и вся семья намеревалась обосноваться здесь. И вот — болезнь.
— Говорят, что тиф не так протекает. Наверно, это холера.
Едва Рза произнес эти слова, как тело Гюллюгыз стало сводить судорогами. Грудь ее часто вздымалась, но было видно, что ей не хватает воздуха. Пылавшее минуту назад лицо стало пепельно-серым, она заметалась, судороги все усиливались, рот открылся, словно она хотела заглотнуть побольше воздуха, и вдруг все затихло.
Меня душили слезы. Не сдержавшись, я упал головой на грудь Гюллюгыз, стал целовать ее лицо и к ужасу своему ощущал, как холодеет она. Только сейчас я понял, что моя разлука с Гюллюгыз — навсегда.
Не было людей, кто бы вырыл могилу. Не было ни кирки, ни лопаты. После долгих поисков нам удалось раздобыть и то, и другое. Мы с Фирюзой вырыли могилу. А Рза вместе со своими братьями пошел за камнем для надгробья.
К сожалению, мы не могли найти человека, который бы выбил надпись на камне. Так могила осталась безымянной.
Саваном для Гюллюгыз послужила ее юбка из красного ситца, которую она сама себе сшила. Мать и Фирюза хотели, по обычаю, насыпать песок на прикрытые веки Гюллю, но я воспротивился:
— Что хорошего видели глаза Гюллюгыз на этом свете, что вы еще засыпаете их песком? Ее жизнь, так и не начавшись, кончилась!..
Мы отнесли Гюллюгыз к вырытой могиле. На раздольной поляне алели головки цветущих маков. Справа журчал ручеек, слева бурлил источник. Гора Ишыглы, окутанная туманами, будет оберегать это место от ветров и селя. И всегда над могилой будет звучать свирель пастуха.
Мать Гюллюгыз принесла хворост, и над могилой разожгли костер. Потом мы вернулись в их кибитку, и до утра я просидел там в молчании. Снова пошел на могилу, поцеловал камень, взял горсть земли и завязал в платок. Не прошло и недели, как вюгарлинцы поселились здесь, а уже образовалось большое кладбище.
Возвращаясь к месту, где расположилась наша семья, я плакал и пел баяты, которым меня учила Гюллюгыз. Было жарко, очень жарко, меня мучила жажда. Когда увидел родник, сразу же припал к нему губами, но жажду утолить так и не смог. Тогда я сунул голову в воду, но огонь, сжигавший меня, не проходил.
Наконец я добрался до мельницы, рядом с которой должны были быть
