Традиции свободы и собственности в России - Александр Горянин

Нередко можно прочесть, что Дума была упразднена Петром I в 1711 году. Это неверно. Указа об упразднении Думы не было, Дума перестала существовать потому что была расщеплена и растащена на другие учреждения. История предсмертных метаморфоз Думы поучительна, она ясно показывает, насколько любому государству необходима исполняемая конституция, Основной закон. Без него ни один государственный институт, даже самый древний и почтенный, не гарантирован от произвольного с собой обращения.

Начав заниматься государственными делами, Петр почти постоянно находится вне Москвы. После начала, в 1700 году, Северной войны из Москвы выбывает и все больше думных людей — командовать полками, управлять областями, смотреть за постройкой кораблей. С 1703 года власть и вовсе раздваивается: теперь Дума — боярское московское правительство, а в Петербурге возникает новая столица со своими центральными учреждениями, носящими необычные имена. По списку 1705 года из 59 бояр, окольничих и прочих думных чинов в Москве находилось всего 28. Дума руководит из Москвы внутренним управлением, между тем как царь ведет дела войны и внешней политики. «Из учреждения законодательного — пишет В.О. Ключевский, — Дума все более превращается в учреждение распорядительное», т.е. выполняющее волю Петра, первого истинного самодержца.

В сентябре 1708 г. на заседании Думы под председательством царевича Алексея присутствует всего-навсего 14 членов Думы, но зато большинство из них — главы разных приказов. Именно поэтому в письмах Петра и в актах того времени они именуются министрами, а Дума — «конзилией» (советом министров). Находясь в походах, Петр сам настаивал, чтобы управители отдельных ведомств обо всем писали прямо в конзилию, прибавляя (в 1707 году): «а мне из Польши ничего делать невозможно, токмо к ним же посылать, и из того кроме медления ничего не будет». В письме из Вильны Петр предписывает князю Федору Ромодановскому, главе Думы, объявить «всем министрам, которые в конзилию съезжаются, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали, и каждый бы министр своею рукой подписывал, и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет».

Сенат также учреждался «для всегдашних в сих войнах отлучек» государя, но учреждался в 1711 году уже в Петербурге. Думу, как было сказано, постепенно «растащили» на части другие учреждения. Вдобавок, Петр I перестал «сказывать боярство», то есть пополнять список бояр, и естественная убыль членов Думы постепенно привела самый древний русский институт, Думу, вместе с боярством, к исчезновению.

Можно ли, вслед за А.Л. Яновым, автором ряда работ по русской истории XIV-XVII веков, назвать Думу «парламентом Московского государства»? Данная мысль достаточно подробно развивается этим автором не раз, поэтому процитирую место, где она выражена наиболее сжато: «Дмитрий Донской говорил перед смертью своим боярам: "Я родился перед вами, при вас вырос, с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых". Он завещал своим сыновьям: "Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте". Долгий путь отделяет этот завет от статьи 98 Судебника 1550 года, налагавшей юридический запрет на принятие государем законов без согласия бояр. Почти два века потребовались вольным княжеским дружинникам, чтобы его пройти, но они справились с этим успешно. Они заставили власть считаться со своей аристократической организацией, превратив Боярскую Думу во вполне европейский парламент Московского государства»96.

Не хочется спорить с историком, но и встать на его точку зрения трудно. О каком «вполне европейском парламенте» образца 1550 года может идти речь, где был такой? Само это словосочетание рисует образ усеянной добродетельными парламентами, купающейся в правах человека Европы, до уровня которой неожиданно (и ненадолго) дотянулась Россия. Такая картинка скорее вводит в заблуждение.

О том, какой парламент был в тюдоровской Англии, речь у нас уже шла: королевская власть сама издавала законы (ордонансы) и возражений не терпела. Правда, к 1550 году главного тирана, Генриха VIII, уже три года как не было в живых, на троне сидел подросток Эдуард VI (мы его помним по «Принцу и нищему»), но террор против католиков не ослаб, головы энергично слетали с плеч. Даже «отказ от заблуждений» не спасал горемык: их принимали в лоно англиканской церкви, после чего вели на плаху, предположительно счастливыми. За короткое время были обезглавлены и два регента при малолетнем короле — правда не за католицизм: одного, дядю юного короля, казнили за то, что он убил любимого пса своего племянника, другого — непонятно за что, но формально «за государственную измену». В 1549 году специально созванный парламент принял «Акт о единообразии» (вероисповедном). Зато когда в 1553 году трон заняла королева Мария Кровавая97, посыпались головы протестантов (не путать с бессчетными казнями через повешение на основании «Статута против бродяг и нищих» — эти казни не были связаны с религиозными увлечениями монархов и совершались своим чередом, во вполне фоновом режиме, без особых усилений и спадов). 283 человека, включая архиепископа Кентерберийского, сожгли — видимо, для разнообразия. Заодно новая королева умертвила свою 16-летнюю (побежденную!) соперницу в борьбе за престол, да не одну, а с юным мужем. В общем, Марии тоже было не до парламента.

Где же в Европе того времени имелся образцовый парламент, на который могла бы равняться боярская Дума? Может быть, это были французские Генеральные штаты? Правда, Etats Generaux вообще были мало похожи на парламент, французские короли созывали их от случая к случаю, а точнее — когда им позарез была нужна поддержка в сословиях (etats — сословия). Хотя первый созыв в 1302 году отделяют от последнего, в 1615-м, три с лишним века, суммарное число созывов совсем невелико. Возьмем интересующий нас век: Людовик XII (правил в 1498-1515) собрал Генеральные штаты лишь однажды, в 1506 году; Франциск I (1515-1547) не собирал совсем; Генрих II (1547-1559) сделал это один раз, в 1548 году, причем многих депутатов назначил сам.

Что до испанских кортесов, они хоть и старше английского парламента, и вплоть до середины XIV века опережали его в своем развитии, да вот беда: стоило кортесам проштамповать в 1348 году законы, укрепившие королевскую власть, как начался их закат. Их созывали все реже, лишили тайны прений (тем повысив уровень осторожности дебатов). Впрочем, короли хоть и считались с кортесами все меньше, на всякий случай настояли на принятии последними (в 1445 и 1469 гг.) деклараций о божественном происхождения королевской власти. Хотя хиревшим кортесам нельзя не отдать должное за то, что в 1510-22 гг. они постарались смягчить свирепство инквизиции и ограничить привилегии иностранцев, а во второй половине того же века даже предприняли попытки умерить произвол Филиппа II (кстати, мужа вышеупомянутой Марии Кровавой), нельзя не признать: по состоянию на 1550 год это был вполне бессильный институт, опасавшийся своего упразднения.

Показательна и судьба португальских кортесов. Они также старше английского парламента, учреждены в 1254 году, просуществовали 444 года и за это время их собирали 122 раза на период от двух недель до нескольких месяцев. Кортесы состояли из трех сословий: духовенства, знати и горожан. В период расцвета городов от последних зависело, принять или отвергнуть королевскую просьбу о субсидии на войну, на королевское бракосочетание или об изменении содержания драгоценного металла в монетах. Но парламентом кортесы не стали. С усилением королевской власти их значение, как и в Испании, падает. За весь XVI век кортесы собирались десять раз. Португальские кортесы XIX века — вновь учрежденный орган, получивший старое название.

Конечно, погрузившись в анналы европейской истории, можно отыскать около 1550 года (в одной из итальянских или северогерманских городских республик, в голландских Соединенных провинциях, в ландтаге какого-нибудь немецкого княжества, а особенно — в сеймах Чехии и Польши) элементы будущего великого явления, именуемого европейским парламентом. Но лишь элементы. Чтобы такое явление возникло, всей Европе и прежде всего Англии — ее авангарду в делах демократического представительства — предстоял без малого трехсотлетний путь. Не только к XVI-му, но в равной степени к XVII и XVIII векам словосочетание «вполне европейский парламент» просто неприложимо. Мы к этому еще вернемся.

Не было парламента или не было слова «парламент»?

Отказываясь видеть в Думе парламент, мы вместе с тем не должны забывать, что в допетровской Руси имелся сословный и при этом выборный представительный орган, имелись низовые выборные демократические учреждения. Речь о Земских Соборах и о земском управлении.

Установить дату начала русской традиции сословных соборов (совещаний) не представляется возможным. Князья удельной Руси время от времени собирались на «снемы» (съезды) для коллегиального решения общих дел, привлекая представителей сословий. В 1096 году Святополк II, князь Киевский и Владимир Мономах, князь Переяславский, пишут Олегу Гориславичу, князю Черниговскому: «Приезжай в Киев урядиться о Русской земле перед епископами, игуменами, мужами [боярами либо дружинниками] отцов наших и людьми городскими».