Один сон на двоих - Татьяна Владимировна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лера стояла перед камином, придумывая или вспоминая, как управляться в этом сне. Где-то там, в глубине зала, должны быть высокие готические окна. На широких каменных подоконниках хорошо смотрятся розы в высоких хрустальных вазах. Розы очень красивые, но совершенно не пахнут…
Из темноты, которая еще не вытянула из Лериной памяти никаких воспоминаний и оставалась непроглядной, послышалось тихое бряцанье металлом о камень. Словно бы к Лере приближался невидимый узник, гремя цепью и кандалами. Невидимый узник приближался, а Лера отступала, пятилась все быстрее и быстрее, пока темнота не вспыхнула парой красных огней, пока не разразилась тихим не то урчанием, не то рычанием.
Так же, как до этого сырая земля, темнота выталкивала из себя монстра. Огромного черного пса: клыкастого, красноглазого, остроухого, с хвостом, похожим на длинный кнут. Монстр ощерился, щелкнул хвостом по каменным плитам и, кажется, приготовился к прыжку.
На сей раз Лера не стала кричать, на сей раз Лера просто бросилась бежать! Она мчалась по темной анфиладе комнат, босыми ногами чувствуя, как дрожит каменный пол под огромными лапами монстра, слыша щелканье змееподобного хвоста и нетерпеливое урчание.
Если у нее хватит сил, она успеет добежать до входной двери. Должен же быть выход из этого чертова кошмара! Из любого своего кошмара она находила выход. Всегда!
Наверное, она бежала слишком медленно или просто устала, потому что, убегая от одного врага, проморгала появление другого. Он появился словно из ниоткуда, шагнул прямо ей навстречу из бесконечной арки бесконечных анфилад. Он не был монстром, он был человеком.
Парень, высокий, загорелый, взъерошенный, в белой льняной рубахе, в драных джинсах и такой же босой, как и сама Лера. Он мог бы показаться симпатичным и неопасным, если бы не схватил ее за руку. Сначала схватил, а потом с силой притянул к себе.
В этом мире и у Леры была сила. Не физическая, но какая-то другая. Ее мир – ее правила! И она воспользовалась своей силой – парень отлетел на несколько метров, упал на каменный пол, застонал, а потом сказал с обидой:
– Лера, ты охренела?!
Она охренела! Наверняка, охренела, если ее кошмары сделались такими пугающе-красочными и такими разнообразными.
– Где ты? – спросил незнакомец, вставая на четвереньки и совсем по-щенячьи мотая лохматой головой.
Она тут, в ловушке собственного кошмара, который благодаря этому лохматому начинает превращаться в фарс. Лера обернулась, вглядываясь в темноту. Никого – никаких монстров!
– Ты кто? – Глупо разговаривать с и у собственного больного сознания, но, если больше не с кем поговорить, а монстр потерял к ней интерес, отчего же не поболтать?
– Я кто?! – в голосе незнакомца послышалось изумление. Быстро и довольно ловко он принял вертикальное положение, пригладил растрепанные волосы. – Я Мирон. Лера, что с тобой?!
Он хотел было сделать шаг к ней, но Лера предупреждающе вскинула руки. Не надо к ней подходить! И трогать ее тоже не надо!
– Что со мной? – спросила она с истеричным каким-то весельем. – У меня шиза, Мироша! Шиза и глюки! Вот ты, к примеру, глюк весьма симпатичный…
– Спасибо, польщен. – Он улыбался, но смотрел очень внимательным, вызывающим тревогу взглядом. Словно она была букашкой под увеличительным стеклом, а он ее изучал.
– Я бы с тобой поболтала, но мне, знаешь ли, некогда.
– Лера, подожди! – Он нервничал, этот ее новый глюк по имени Мирон. – Лера, мне нужно знать, как тебя найти!
– Какая прелесть… – В темноте снова послышалось бряцанье железом об металл. – Скажи, ты боишься монстров?
– Каких монстров?
– Черных, красноглазых. За мной как раз охотится один такой…
Лера попятилась, готовая снова сорваться с места.
– Черный, красноглазый? Лера, это же Цербер!
Вот и у второго глюка появилось имя. Жаль, что ей от этого нисколечко не легче.
– Цербер. – Она отступила еще на один шаг. – Прекрасно! Буду знать, кто нас с тобой сожрет!
Темнота больше не была темнотой. Темнота превратилась в красноглазое дьявольское отродье. Отродье материализовалось прямо между ней и Мироном. Если ей повезет, Мирона оно сожрет первым. Но отродье никуда не спешило, оно смотрело то на Леру, то на Мирона. Кончик узкого хвоста нервно подрагивал.
– Хорошая собачка, – сказала Лера шепотом.
Отродье склонило голову на бок. Появилась робкая надежда, что в собственном кошмаре можно научиться управляться даже с монстрами. Ее сон – ее правила. Но вот что-то не хочется проверять…
– Это твоя собачка, Лера! – сказал Мирон. Он был глуп и бесстрашен. Настолько глуп и бесстрашен, что сам шагнул к адскому псу. Шагнул и спросил растерянно: – Цербер, что с ней? По ходу, она нас не помнит.
– А должна? – спросила Лера, делая еще один маленький осторожный шаг в сторону, подальше от этих двоих.
– Не помнит, – повторил Мирон задумчиво. – Вот такая вот посттравматическая амнезия. Я тогда кратенько, тезисно. Ок?
– Ок. – Что угодно, любая глупость, лишь бы огнеглазое отродье оставалось на месте.
– Ты была в коме.
– Тоже мне новость.
– А я был твоим лечащим врачом.
А вот это новость! То-то он ей кого-то напоминает…
– У нас с тобой, Лерочка, связь.
– Физическая? – Она внимательнее присмотрелась к Мирону. Симпатичный. Даже весьма. Такой славный глюк.
– Духовная. – Усмехнулся тот, – но от физической я бы тоже не отказался. Ты, по-моему, тоже.
– Охренеть, какие откровения! За себя говори, Мироша! Я тебя вообще не знаю!
– Узнаю, нашу Лерочку! Похоже, выздоровление тебя не изменило, только память снова отшибло. Вот беда! Да, Цербер? – Огнеглазая псина тихо рыкнула, а потом мигнула. – Это означает «да», – тут же пояснил Мирон. – Средство коммуникации. Если мигнет дважды – это «нет».
– А если трижды?
– А это тебе лучше не знать, детка! Это только между нами – мужчинами. Ладно, вводный инструктаж ты прошла. Давай теперь к делу. – Мирон, до этого безбашенно-легкомысленный глюк, вдруг посерьезнел. – Где я могу тебя найти? В обычной жизни, я хотел сказать.
– Зачем тебе меня находить?
– Затем, что ты в опасности. За тобой сейчас присматривает Цербер, но в реальном мире он не особо… реальный.
– Какой-то ты витиеватый, Мироша. – Лера улыбнулась. Ей нравился и этот глюк, и его умение усмирять красноглазое отродье.
– Не витиеватее тебя, Лерочка! Я не знаю, сколько у нас времени. Тут всегда все по-другому. Где тебя искать?
– Какая опасность мне грозит?
– Черт! – Полным отчаяния жестом он взъерошил волосы. – Когда ты была в коме, ты нравилась мне гораздо больше! Не расскажешь об этом в двух словах, Лера! А начну рассказывать, ты скажешь, что я чокнутый.
– Это я чокнутая. – В собственных снах собственному глюку говорить правду легко и приятно. – У меня даже справки соответствующие есть. Чокнутая и слегка наркоманка.
– Еще и наркоманка… – Мирон осуждающе покачал головой.
– А как без колес, когда вокруг тебя с детства вот это все? – Лера взмахнула рукой, и на каменном полу, очерчивая вокруг них троих круг, вспыхнул синий огонь.
– Значит, с детства. Я ж не знал, ты не рассказывала. Ну, это служит лишним доказательством твоей исключительности. Не принимай дурь, Лера! Где бы ты сейчас ни была, не принимай!
– Почему? – спросила она, и пламя, лишенное ее внимания, с шипением погасло.
– Потому что не поможет. Вот это все – не плод твоего больного мозга.
– Как интересно! А что же это?
– Как бы тебе объяснить? Скажем так, это особенности твоей… родословной.
– В моем роду не было никого с психическими отклонениями. Я первая.
– Да нормальная ты!
– Угу…
– Ты просто ведьма. И это не описание твоего характера, чтобы ты понимала!
– Давай я лучше буду просто шизанутой, Мироша!
– Не называй меня Мирошей!
Он разозлился, а ее словно что-то царапнуло. Этакое далекое чувство дежавю. Она уже называла его так, а он уже злился?.. В каком-то из других ее снов?
– Хорошо, не буду.
– Спасибо. Давай теперь к делу. Ты в порядке? Я имею в виду, ты в порядке в реальной жизни?
– Вроде бы, да. Только слабость и головная боль.
– Это нормально. Пройдет. Ты сейчас одна?
– В смысле? – Это ж надо, какой допрос учинило ей ее собственное подсознание.
– В прямом. Рядом с тобой сейчас кто-то есть? Ты уехала из Гремучего ручья сама, по доброй воле?
– А могли быть варианты?
– Черт! Лера, просто ответь на вопрос!
Он злился, и то ли злость, то ли Лерино
