Зеленые человечки - Кристофер Бакли

Банион чувствовал себя на седьмом небе. В другой ситуации он непременно начал бы психовать. Много ли народу в ресторане узнало его? Не хуже ли его столик, чем у председателя правления Федеральной резервной системы? Достаточно ли внимательны официанты? Но теперь он не мог ни о чем думать, кроме как о великолепном, неземном создании, сидящем напротив него, аккуратно подцепляющем ложечкой черную икру, – и, глядя на то, с каким изяществом она это делает, он млел, его сердце то замирало, то колотилось как бешеное. Она была похожа на античную камею – прекрасную, соблазнительную, безупречную. Все остальное – суета. Остановись, мгновение, ты прекрасно…

Он едва не вздрогнул, когда она заговорила – словно камея вдруг ожила.

– А вы не думаете, что это могла быть галлюцинация?

– Да. И, полагаю, в данный момент я тоже грежу.

К столику синхронно подплыли двое официантов с очередными деликатесами.

– Филе морского черта с фисташковой корочкой и суфле из пастернака с кориандром.

– Мне неприятно об этом говорить, – сказала Роз, – но с некоторых пор я начала сомневаться в том, что некоторые наши читатели были на самом деле похищены. Видения, галлюцинации могут быть результатом какой-нибудь серьезной психической травмы. Или же это случается потому, что вы так хотите. У немцев есть для этого специальное определение: «вундерзухт» – жажда чуда.

– У немцев, – отвечал Банион, промокнув губы салфеткой, – есть специальное определение на все случаи жизни. Ну, как вам филе морского черта?

– Превосходно. А вы уверены, что у всех, кто занимается уфологией, порядок с головой?

– Скажите, нам обязательно сегодня об этом говорить?

– Нет. – Она улыбнулась. Их пальцы переплелись над столом. Интересно, есть ли у немцев определение для этого? Ему вдруг захотелось немедля затащить ее наверх, содрать с нее всю эту шелковую чепуху и терзать до самого утра.

– Давайте поговорим о вас, – откашлявшись, пробормотал Банион. Боже, да что на него нашло? Ни один вашингтонский хлыщ никогда не станет так бездарно выражаться. – Я ничего о вас не знаю, Роз. Расскажите мне о себе.

Она наклонилась и нежно коснулась пальцем его щеки. Ее рука источала тонкий аромат духов. Розы. Милостивый Боже, какое блаженство…

– Я тайный агент, посланный правительством, чтобы соблазнить вас.

– Я так и знал. Ну и как успехи?

– Контакт установлен. Это было совсем нетрудно. У меня бывали задания и потруднее.

– Я бы мог специально усложнить его для вас.

– Не сомневаюсь.

Банион покраснел.

– Возможно, мне придется перейти к плану «С».

– К плану «С»? – Банион снова закашлялся.

– Это самая крайняя мера.

– И как же он работает?

– Очень просто. Наклоняешься через стол, заглядываешь объекту прямо в глаза и шепчешь: «Не могу больше ждать. Хочу заняться с тобой сексом».

Банион смущенно заерзал на стуле.

– Да… и в самом деле действует.

– Знаете, он всегда срабатывает.

Боже, впереди еще целых пять блюд. Кой черт его дернул заказать ужин «табльдот»? К столику подошли официанты с новыми изысканными кушаньями. Но теперь Баниону было не до еды: он только и мечтал, чтобы поскорее принесли десерт.

– Филе-миньон из оленины в ежевичном соусе, – объявил официант. – И ризотто с трюфелями.

– А какую цель преследует правительство, желая меня соблазнить? – осведомился Банион бесстрастным тоном, каким он обычно брал интервью в телеэфире.

Она подняла глаза и улыбнулась. На ее щеках появились ямочки.

– Направить вашу одержимость в другое русло. Видите ли, Джек, ваша деятельность доставляет правительству немало хлопот. – Она снова наклонилась, едва не коснувшись грудью филе, разложенного на тарелке, – счастливая оленина! – Вы слишком много знаете.

– Понятно, – Банион вылил остатки вина в бокал, – тогда сопротивление бесполезно, верно? Может ли слабый человек противостоять правительству?

– Правильно. Вы окружены. Сдавайтесь.

– Да, – Банион улыбнулся. – Думаю, у меня нет выхода.

Так они сидели, прихлебывая вино, обмениваясь молчаливыми рукопожатиями, пока не прибыл очередной официант с сооружением, похожим на шоколадный торт, увенчанный маленьким пластмассовым куполом.

– Это от Рениры, – промолвил официант, с грациозным поклоном ставя сооружение на стол, – обычно мы называем его «шоколадный декаданс». Но сегодня, специально для вас, мы назвали этот торт «Послание из космоса». Ренира сказала, что вы поймете. Она также послала вам это, – к столику приблизился сомелье с бутылкой дорогого шампанского.

– Еще она велела передать вам, что ей не хотелось бы, чтобы вы после ужина торопились домой, так что если угодно, она забронировала для вас комнату наверху. Это одна из наших лучших комнат, с ванной «джакузи».

– Звучит заманчиво, – сказала Роз, когда он ушел.

– Я… Честное слово, я не… – Банион залился краской.

– Ладно, так и быть. Можете спать на кушетке. А я устроюсь в «джакузи».

Скраббс вернулся в гостиницу. Никакого удовольствия он не получил, вдобавок его мучила изжога от пары хот-догов, съеденных на углу Конститьюшен-авеню.

Автор брошюры о Баскуате, воспевая «непревзойденное мастерство художника» и «его вклад в современную культуру», даже его самоубийство от передозировки героина в возрасте двадцати семи лет умудрился подать как сакраментальный акт. Скраббсу все эти рассуждения показались туманными и маловразумительными. Но, с другой стороны, поход в галерею «Фриппс» сыграл свою положительную роль. Именно там его осенила гениальная мысль: надо уехать из города и начать все сначала. Небольшая пластическая операция, новый номер социального страхования, новое окружение… Он подумал о Майами. Да, Майами – идеальное место для изгнанников. Отдыхать в тенечке под пальмой. Что может быть лучше? Тем более для таких, как он… Лето круглый год, масса возможностей для тех, кто не привык сидеть сложа руки. Так чего ждать у моря погоды? Он может быть там уже сегодня вечером.

Собирая свои нехитрые пожитки, Скраббс включил телевизор. Передавали репортаж о запуске «Селесты», который должен был состояться ровно через месяц. Само собой, президент будет при этом присутствовать, чтобы, нажав кнопку «пуск», отправить в космос венец творения американской космической инженерии, предоставив своему оппоненту сколько угодно возмущаться по поводу того, что Америке, дескать, больше нужны высокоскоростные поезда. Вся кампания свелась к единственному лозунгу: «Мое вступление в двадцать первый век круче твоего».

Подавитесь вы своим двадцать первым веком, а я сваливаю в Майами. Впервые за долгие годы Скраббс почувствовал прилив свежих сил. Встав на колени, он отодвинул половицу, чтобы извлечь свои сбережения. И похолодел.

Его деньги… Толстая тугая пачечка стодолларовых купюр теперь походила на паклю. Новенькие хрустящие банкноты были немилосердно изгрызены крысами – целым полчищем крыс! – которые заодно осквернили их своими испражнениями. Скраббс оторопело таращился на изодранные портреты Бенджамина Франклина – целых двадцать Франклинов! – испещренные крысиным дерьмом. Около двух тысяч долларов, и ни одна из купюр не может быть представлена как законное платежное средство.

Бедняге Скраббсу оставалось только последовать советам психотерапевтов и выплеснуть свое негодование. Если крысы сожрали все твои сбережения, зачем сдерживаться? Изрыгая проклятия, он оторвал несколько соседних половиц. Крысы, естественно, давно убрались – забились куда-нибудь в укромный угол, чтобы переварить свою добычу. Скраббс пнул ногой в стену с такой силой, что висевшее над раковиной зеркало упало и разбилось вдребезги.

Скраббс подсчитал оставшиеся деньги. Девять долларов с мелочью. Этого хватит, чтобы доехать до аэропорта. Но потом ему придется показать кредитку и удостоверение личности.

– Я освобождаю номер, – сказал он ночному портье, сидевшему за пуленепробиваемым стеклом в фойе «Маджестика». Первоклассный отель можно легко распознать по плексигласу, отделяющему от постояльцев стойку портье, и ряду звонков у двойных дверей в вестибюль. Напустив на себя беспечный вид, Скраббс протолкнул в щель ключ от номера и кредитку.

Портье был заядлым курильщиком: запертый в своей будке из плексигласа, он буквально плавал в сигаретном дыму. Этот парень смахивал на экспонат торгово-промышленной ярмарки табачных изделий. Не хватало только таблички с надписью:

«ЕСЛИ КУРЕНИЕ ТАК ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ, ТО ПОЧЕМУ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ДО СИХ ПОР ЖИВ?»

Не отрывая взгляд от экрана телевизора (показывали передачу про акул, пожиравших зазевавшихся морских птиц), портье ткнул пальцем в плакат, на котором было написано: