Начало - Денис Абсентис

Я промолчал и решил не развивать тему. Глобальные построения Алика по-прежнему вызывали у меня большие сомнения, нострадамовщина какая-то. При чем здесь загадочно погибшая группа Дятлова, библейские перепела и саранча, я также не понял.

Тем временем мы уже въехали в Страсбург и вскоре добрались до Старого города. Средневековый дух витал над этими узенькими улочками и старыми домами, которые немцы называют «фахверк». Уют, спокойствие, цветы на подоконниках. Трудно было представить, что в этом очаровательном месте в 1518 году несчастные горожане гибли один за другим загадочной смертью во время очередной вспышки «танцевальной чумы», получившей название «пляски святого Витта». Они одержимо танцевали целый месяц и не могли остановиться, умирая от сердечных приступов или просто от истощения.

— Интересно, что до сих пор находятся ученые, отрицающие связь этой танцевальной мании со спорыньей. Многие утверждают, что эти безумные пляски были вызваны хореей Хантингтона, — сказал Алик, задумчиво глядя на кафедральный собор, которым восхищался еще Гете. — На мой взгляд, это прекрасно показывает, насколько люди не умеют и не хотят думать. В научной статье РАН, которую я как раз проглядывал накануне, в одном и том же абзаце утверждалось, что средневековые «пляски Витта» и пляска в Страсбурге в частности — это хорея Хантингтона, которая есть заболевание генетическое, а частота его появления — несколько человек на сто тысяч. Мне даже стало интересно, сколько человек, по мнению авторов, проживало в средневековых городах, если там одновременно плясали сотни и даже тысячи людей?

— Я бы на их месте попробовал вывернуться и выдвинуть гипотезу, что действие спорыньи активировало отвечающий за хорею ген — ведь сам Джордж Хантингтон изучал хорею в штате Коннектикуте, от границы которого до Сейлема в Массачусетсе с его ведьмами — километров семьдесят.

— Увы, никто из ученых об этом не писал ни слова. Может, и зря.

Мы поселились в невзрачном с виду отеле в самом центре Старого города, где обнаружились на удивление просторные и светлые номера. После ужина я зашел к Алику. Он сидел за компьютером и сосредоточенно что-то искал.

— Одарил ли Страсбург тебя вдохновением? Мысли какие-нибудь появились?

— Угу, — отозвался Алик. — Только они совсем не о плясках Витта. Я вдруг задумался об известном химике Джордже Баргере. Помнишь такого?

— Я уже множество материалов перелопатил по спорынье, и не знать об авторе основной монографии на эту тему просто не мог бы. Но к чему ты клонишь?

— По общепринятой версии, Альберт Хофманн синтезировал ЛСД из спорыньи два раза. В 1938 году препарат почему-то показался ему «неинтересным», а в 1943 году вдруг стал очень привлекательным.

— У тебя есть какие-то сомнения в общепринятой версии?

— Конечно, есть. В своей книге Хофманн писал, что его новое вещество не вызвало интереса у фармакологов и врачей, поэтому испытания были прекращены.

То есть какие-то неназванные фармакологи и врачи это вещество якобы проверяли. Как проверяли? На ком? Даже кошки ведут себя под ЛСД так неадекватно, что это должно было заинтересовать любого ученого. Кстати, здесь как раз ключ к тому, почему кошки в средние века считались порождением дьявола. Достаточно было поделиться с ними хлебом или молоком, и перед тобой возникало создание ада с взъерошенной шерстью — так называемая пилоэрекция — и совершенно безумное. Они даже вовсе переставали ловить мышей и кидались на стены. Неудивительно, что кошек сжигали как ведьм и бросали с колоколен. Да и у мышей под ЛСД проявляется двигательное беспокойство и изменения в манере облизываться. Такие эффекты не могли не заинтересовать.

— Не заинтересовать — не значит быть неинтересным. В контексте разработок лекарств — а ведь именно этим занималась фирма Сандоз — «неинтересность» могла означать просто отсутствие перспектив коммерческой выгоды.

— Могла, если мы уверуем в официальную версию о том, что корпорация Сандоз искала лишь средство от головной боли или что-то подобное. Вот только ее история давно связана с наркотиками. Конечно, они тогда считались просто лекарствами, но тем не менее.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Ты, конечно, слышал о «Дне велосипеда», который вспоминают каждый год любители психоделиков? Полагаю, вся эта знаменитая история с велосипедом, на котором ехал галлюцинирующий Хофманн, произошла на самом деле именно в 1938 году, а вовсе не пять лет спустя, когда Хофманн вернулся к препарату, поскольку у него было якобы «странное предчувствие». Это все шито белыми нитками. С гораздо большей вероятностью стоит предположить, что во время первых испытаний препарата случилось нечто непредвиденное, из-за чего на эти пять лет Хофманну о своем ЛСД просто пришлось забыть.

— Просто догадка с потолка?

— Ну, не совсем. Для начала стоит подумать, кто мог быть этими неведомыми экспертами, которым, как пишет Хофманн, препарат якобы не приглянулся. Если Хофманн действительно столкнулся с действием ЛСД в ноябре 1938 года, как он сам утверждал в своих статьях и письмах, то кому бы он мог в первую очередь продемонстрировать синтезированный им препарат? Кого бы он поставил в известность о своем открытии? Кто тогда был ведущим исследователем спорыньи?

— Упомянутый тобой Джордж Баргер, надо полагать. Именно он выделил эрготоксин из спорыньи еще в 1906 году, то есть в год рождения самого Хофманна. Или нобелевский лауреат 1936 года Генри Дейл, он тоже работал вместе с Баргером над алкалоидами спорыньи.

— Именно так. При этом Баргер не только алкалоиды выделил, но также написал лучший по сегодняшний день трактат о спорынье и исторических эпидемиях. Они вместе с Дэйлом занимались спорыньей еще с самого начала 20-го века, когда начали работать на крупную фармацевтическую компанию сэра Генри Вэллкома, который, кстати, тоже написал неплохую работу о спорынье. В своей книге Хофманн ссылается на монографию Баргера несколько раз. Так если бы Хофманн увидел в своем ЛСД-25 что-то необычайно интересное, кому бы он показал бы это в первую очередь, как не старине Баргеру? Но вещество действительно должно было быть необычным, чтобы заставить Баргера примчатся в Швейцарию из Глазго, где он тогда работал. Так что мою умозрительную догадку можно было легко проверить. Если бы нашлись сведения о том, что профессор Баргер в конце 1938 года посетил Хофманна, то вряд ли бы это было бы случайностью. Хофманн, как известно, работал в фирме Сандоз в швейцарском кантоне Золотурн. Только вот о встрече с Баргером в книге Хофманна, естественно, нет ни слова.

— И ты нашел такие сведения?

— Сведения оказались для меня несколько неожиданными. В ноябре 1938 года, когда Хофманн впервые синтезировал свой знаменитый ЛСД-25, Баргер, недавно ставший профессором королевской кафедры университета Глазго, был очень занят. Лондонским Королевским обществом в это время Баргеру за выдающиеся достижения в химии вручалась медаль Дэви — престижная награда, которой удостоился, например, Менделеев в 1882 году. Но месяц спустя, как только к рождеству лекции в университете закончились, профессор Баргер, ничего не сказав коллегам, неожиданно отправился в Швейцарию.

Алик выдержал драматическую паузу, достойную актера второразрядного театра, и развернул ко мне компьютер.

— Вот тебе для ознакомления номер журнала «Обзоры физиологии, биохимии и фармакологии» от 1939 года с некрологом:

Новость о неожиданной и преждевременной смерти профессора Джорджа Баргера 6 января во время короткого визита в Швейцарию — это серьезный шок для многих его друзей и поклонников во всех частях мира. Баргер, можно сказать с уверенностью, занимал уникальное положение в международной науке… Химики все во всем мире будут испытывать чувство непоправимой потери…

— Можешь к этому что-то добавить? — спросил я.

— Внезапная смерть настигла Джорджа Баргера в швейцарском кантоне Золотурн.

— В кантоне, где расположена фирма Сандоз… Какая была официальная причина смерти?

— Сердечный приступ. Некоторые источники, правда, пишут, что он умер 5-го числа.

— Есть какая-то разница?

— Пока не знаю, вроде никакой. Разве только то, что 5 января было полнолуние. Умер Баргер в тихом маленьком поселке Эше. В общем, можно было бы предположить, что они Хофманном специально уехали на природу подальше от города, потому что Хофманн решил дать ему попробовать новый препарат, но не учел дозу или обстановку. В результате — бэд трип, закончившийся для Баргера сердечным приступом. После чего Хофманн с перепугу отложил публикацию об открытии на пять лет.

— Можно еще много всяких версий выдвинуть. Например, что Хофманн ЛСД и вовсе не изобретал. Ведь нам это известно только с его слов, нет никаких доказательств, а дневник его опытов мог быть написан задним числом. Как в старой шутке о том, что Библия верна потому, что так написано в Библии.