Слезы на льду - Елена Вайцеховская

– У вас изменились отношения со Станиславом Жуком после того, как от него к вам перешли Ирина Роднина и Александр Зайцев?

– Конечно. Тот уход ведь был не рядовым. Вопрос решался на уровне спортивного министра и министра обороны. Ушли-то они от знаменитого на весь мир мэтра – к девчонке. Мне было двадцать пять лет, и я до последнего момента не подозревала о планах ребят. Ко мне их привел Саша Горелик и даже не в эту квартиру – в родительскую. Стас, царство ему небесное, очень рано ушел из жизни. Хотя последние годы у него не получалось сделать результат. Возможно, сам делал что-то не так и репутация дурацкая была, но мастером он был выдающимся. Я всегда очень уважительно относилась к профессии тренера. Сама очень много перестрадала и хорошо понимаю, какая тяжесть просто работать. Что касается отношений, то на высшем уровне они между тренерами всегда слегка натянуты.

– Почему? Вам ведь, например, совершенно нечего делить с Москвиной.

– А хоть бы и было что делить. К Москвиной я отношусь особенно. Это – часть моей биографии. Мы всегда были в хороших и ровных отношениях, и ей я могу сказать то, чего не скажу никому другому, – будь то минуты радости, отчаяния или каких-то сомнений. И не только потому, что мне нравится ее работа и ее ученики.

– Вы как-то сказали: «От Тамары я никогда не взяла бы фигуриста».

– Да. Я отдаю себе отчет, сколько Тамара сделала для развития парного катания. Она сделала в нем революцию – открыла совершенно новый уровень. Одушевила его. Когда-то это было – во времена Белоусовой и Протопопова. Но Москвина сделала это на совершенно ином витке истории, где появились такие сложные элементы, которые практически невозможно сочетать с умением выразить музыку, создать образ.

– Когда к вам от Виктора Кудрявцева ушел Илья Кулик, со стороны складывалось впечатление, что отношения между вами и бывшим тренером фигуриста резко похолодели.

– Неправда. Мы же продолжали тренироваться на льду у Кудрявцева, и он сам меня пригласил. А это – показатель. Другое дело, что ему говорили окружающие. Когда уходит ученик – это больно и тяжело. Я это знаю. Но в этом случае тренер всегда тоже виноват. Значит, сам сделал какую-то ошибку. Думаю, понимал это и Виктор. Во всяком случае, наши отношения, которые складывались годами, оказались выше того, взяла я Кулика или не взяла.

– А какие отношения были у вас с Натальей Дубовой?

– Никаких. Я до сих пор считаю, что когда Климову и Пономаренко на российских соревнованиях в Москве вывели вперед Наташи Бестемьяновой и Андрея Букина, это было преждевременно и несправедливо. В этом активно участвовала наша федерация, которая никогда меня не любила, но я никогда не пойму тренера, который неправомочно пользуется такими методами. Тренер не имеет права обещать спортсмену незаслуженные победы.

Когда же Климова и Пономаренко перешли ко мне, наши с Дубовой отношения ухудшились исключительно на почве ревности. Более преданных Дубовой людей, чем Марина и Сергей, трудно себе представить. Но она сама вынудила ребят уйти. А я просто сделала с ними ту работу, которую должна была сделать Дубова.

– Но разве в танцах незаслуженные победы – редкость?

– Разное случается. Но никогда олимпийские чемпионы не были ненастоящими.

– Неужели вы думали точно так же в восьмидесятом году, когда на Играх в Лейк-Плэсиде ваши Ирина Моисеева и Андрей Миненков проиграли Линичук и Карпоносову?

– Сложный вопрос. Моисеева и Миненков были слишком далеко в обязательных танцах. А танцы – это троеборье. Венгры не могли выиграть у советской пары. Класс был не тот.

– Но стали же они чемпионами мира через год.

– Да. За выслугу лет.

– В те времена, помню, многих очень волновал вопрос ваших отношений с Еленой Чайковской. Иногда складывалось впечатление, что вы даже не разговариваете.

– Это как раз нормально. Многие тренеры на соревнованиях как бы отделяются от действительности, от тех, кто стоит рядом, и полностью сосредотачиваются на учениках. Это, наверное, и правильно. Нельзя отвлекаться на разговоры, расплескивать эмоции. Когда я вывожу человека на лед, то вообще не вижу ничего вокруг. С Чайковской у нас бывали разные отношения. Но Лена – мой педагог. А у приличных людей принято помнить своих учителей и почитать их всю жизнь. Благодаря Чайковской я стала тренером, полюбила театр, узнала его изнутри, научилась очень многим вещам и никогда этого не забуду. К моим работам Чайковская всегда относилась предельно строго, и я ей за это благодарна.

– Какой период в ваших отношениях был наиболее тяжелым?

– Когда соперничали Моисеева—Миненков и Линичук—Карпоносов. Я была очень молода, одинока, до всего доходила своим умом и не с кем было даже посоветоваться. У Лены же был муж, который всегда и во всем ее поддерживал. Наверное, тогда я просто не была готова соперничать с ней как тренер. Линичук и Карпоносов не были талантливыми фигуристами. Их победа – это прежде всего талант Чайковской.

– А как вы воспринимаете Линичук-тренера?

– Она – сильный тренер. Грамотный. Очень много времени проводит на льду. Это уважительно. Другое дело, что ее постановки могут нравиться или не нравиться.

– Почему вы не приглашаете к себе нескольких учеников, как это делают многие из ваших коллег?

– Не считаю нужным. Хочу вкладывать свои знания и силы в то, чтобы делать штучный товар. С группами я поработала достаточно. Может быть, поэтому спортсменам со мной очень тяжело. Когда я работала с театром или до этого – с группой, где было два десятка человек, то распределяла все силы между ними. А теперь наваливаюсь всей своей энергией на одного.

– Насколько знаю, это было одной из причин, по которым от вас ушел Кулик, став олимпийским чемпионом?

– Наверное. Я до сих пор не люблю обсуждать эту тему. Я очень его любила и рада, что помогла ему сделать то, на что он был способен. Помогла и себе осуществить мечту – войти в мужское фигурное катание и добиться результата. За время работы с Ильей я очень многое узнала и благодаря ему не боюсь тренировать одиночников любого уровня…

В домашней обстановке я впервые по-настоящему наблюдала Тарасову именно в период ее работы с Куликом в американском Мальборо. Сама я попала туда почти случайно – возвращалась из хоккейной командировки через Бостон, и Тарасова, узнав о моем маршруте, предложила на три дня заехать к ней погостить.

В доме тренера в тот период жили Марина Климова и Сергей Пономаренко, Елена Чайковская, из Нью-Йорка то и дело наезжали друзья, по соседству обитала семья замечательного тренера Эдуарда Плинера, трижды в день из дома напротив приходил столоваться Кулик. Готовили по очереди, убирали тоже. Мне отвели диван в проходной гостиной, и в один из дней я проснулась от странных, едва ощутимых прикосновений к лицу. Открыв глаза, поспешила их закрыть, в полной уверенности, что за ужином явно перебрала со спиртным: по всей комнате от пола до потолка густым покрывалом колыхался белоснежный шлейф из бабочек-капустниц. В эту же минуту откуда-то сверху раздались истерические икания: по лестнице, давясь от смеха, в пижамных панталонах спускалась Климова:

– Это же капуста декоративная, которую Татьяна Анатольевна вместо домашних цветов купила… Я еще неделю назад заметила, что ее почти всю гусеницы сожрали… А сейчас они, получается, вылупились…

Открыв балконную дверь и гоняя бабочек по комнате, чтобы успеть навести порядок в доме к возвращению Тарасовой с утренней тренировки, мы обе чуть не угодили под здоровенную и порядком гнилую хеллоуиновскую тыкву, рухнувшую на нашу территорию со второго соседского этажа.

Наконец все было вычищено, но дню, видимо, было предназначено стать анекдотичным до абсурда: после обеда Тарасовой пришло в голову завезти нас с Чайковской в огромный стоковый магазин всевозможного барахла, чтобы шопингом убить время, которое сама Татьяна должна была провести на катке с Куликом. В огромном и совершенно пустом от посетителей помещении типа ангара, уставленного бесконечными стеллажами и вешалками, Чайковская принялась примерять шляпы, забыв о том, что на макушку надеты солнцезащитные очки. В какой-то момент очки упали на пол вместе с очередным головным убором, следом туда же свалилась вся вешалка.

Картина получилась живописной: ползая на четвереньках по полу в поисках очков, Чайковская без передышки сыпала комментариями в свой же адрес:

– Вот дура-то старая, совсем из ума выжила! Ну это же надо такое устроить!

Отдельные фразы были настолько шедевральными, что я могла только с тоской констатировать, что никогда в жизни не решусь опубликовать их даже частично. Когда очки наконец были найдены, а их взмыленная и разлохмаченная хозяйка, тяжело пыхтя, поднялась с пола, мы обе вдруг заметили совершенно обалдевшую, средних лет американку по другую сторону стеллажа. Частично оправившись от шока, она вдруг сдавленно воскликнула по-русски: