Секториум - Ирина Ванка

Самолет болтало в воздухе. Чтобы не стучать зубами от страха, я укусила себя за рукав.

— Это ж детские качели, — утешал Юстин. — Токо не обосрись на лету. А… хоть и обосрись, мягче сядешь. Сколько весишь-то? Килов шеесят небось? Да ты… Ладно те! Я повыше подымуся — сядешь, только ногами лишнего не размахивай.

Куда мне надо было сесть и чем размахивать, я перестала соображать, как только открылся люк. Да и спрашивать было поздно, рев двигателей сделал бессмысленными разговоры. Юстин оторвал от ушей мои оцепеневшие руки, заставил крепко взяться за канат, столкнул меня вниз, и я не почувствовала страха, потому что точно знала, я — покойник, а покойники не должны бояться высоты. Покойники не должны чувствовать ни холода, ни света, ни звука, но уши разрывались от машинного рева. Я висела на канате, ногами в петле, и вибрировала в такт двигателям, пока рядом не упала куртка и не распласталась на камне. Только тогда и увидела, что вишу в полуметре от грунта на резиновом канате, торчащем из люка. Юстин, задрав «кишку» в салон, грозил мне кулаком и жестикулировал, чтобы я убиралась из-под машины на три буквы. Луч прожектора сполз вниз и ослепил меня. Раскаленные жгуты нагрели воздух так, что он покатился волнами. Я снова зажмурилась и сделала попытку вынуть ноги из петли. Сверху упала пустая сумка из-под фруктов. Надо было спешить. Петля так сильно сжала ноги, что ее невозможно было растянуть. Стало ясно, что освободиться без посторонней помощи мне не удастся; что, не погибнув от высоты, я поджарюсь на двигателях, когда до грунта можно дотянуться рукой. Чем отчаяннее были попытки освободиться, тем сильнее затягивалась петля, тем горячее становился воздух, тем чаще бил по глазам прожектор, а уж маты Юстина, надо полагать, выстроились в небоскребы. «Это конец», — подумала я и в следующий момент стукнулась о камень. На голову рухнул канат. В глазах потемнело. Машина взмыла вверх. «Сотрясение мозга», — показалось мне, а с другой стороны, разве человек с мозгами стал бы подвергать себя такому безумству? Просто я заново родилась, а это, видит бог, не всегда случается с согласия новорожденного.

Когда небо утихло, я простила Юстину все. Меня ждала новая жизнь, в которой не было места обидам. В этой жизни мне предстояла интересная работа. Может быть, самая важная и нужная работа, на которую способен человек во имя человечества. С этой мыслью я встала, отряхнулась и двинулась к светящимся куполам.

В цирке уже сидела небольшая компания. Я поздоровалась. Они, как ни странно, ответили, хотя вряд ли узнали. Я устроилась повыше, но один из присутствующих тут же указал мне место возле арены. Цирк медленно заполнялся. Треск «вертушек» сливался в монотонный вой. Лучи прожекторов полосовали сумерки над входом. Я вынула из кармана доклад и еще раз повторила тезисы, сформулированные универсально, как атомное ядро. Среди приходящих попадались старые знакомые. Тощего внесли на руках и разложили по косточке на верхотуре. Длинный с биноклем на глазах прошуршал мимо меня подолом, сделанным из тончайшей клеенки. Существо в песочном плаще с капюшоном меня явно узнало. Еще бы! Он то и выпихнул меня на арену в прошлый раз. Теперь опять пристроился за спиной тремя рядами выше. Уселся и уставился на меня желтыми глазами.

— Драсьте… — сказала я, и существо кивнуло в ответ.

На арене возник коренастый уродец с нежно-розовой кожей. Он начал гудеть в нос, ритмично дергаясь и балансируя, как канатоходец. Я хотела спросить желтоглазого, когда мой выход, но представление началось. Публика впала в транс и стала дергаться, подражая артисту. Спрятаться было некуда. Осталось только опустить глаза.

Погудев с минуту, гуманоид исчез. Наступила заминка. Я решила все-таки обратиться к желтому, но, обернувшись, увидела, что он приблизился ко мне на ряд, и так же пристально пялится. На арене возникла новая компания существ, любителей погудеть носами. Гудели хором. От этих звуков у меня зачесалось под ребрами и желание выступать пропало. Публика задергалась, словно у всех чесались ребра. Отдельные личности даже залегли верх ногами и стали елозить по трибунам. Я снова решила обернуться, но испугалась. Почему-то мне казалось, что желтый уж дышит в спину, и я рискую совсем близко увидеть его безобразную рожу. Такую перспективу следовало обдумать. Через минуту сомнений не осталось. Его приближение я почувствовала спиной, уловила биолокатором…

Когда выступающие закончили, наступила тишина. Желтый опустился на ступень рядом со мной. Его тканый балахон приятно пах микстурой. Глаза сияли песочной желтизной, гармонируя с цветом одежды. Кожа, красная как у индейца, сложенная складками от век до подбородка, напоминала шарпея, а нос, на азиатский манер, был почти размазан по лицу.

— Вы не подскажете, когда мой выход?

Желтый промолчал, словно не понял вопроса, но у меня не было склероза. Я точно помню, что он говорил со мной один из первых и наиболее грамотно, в отличие от прочих любителей общаться на незнакомых языках.

— Мне надо сказать нечто важное, — намекнула я и показала стопку мятых листов за пазухой, — но не знаю, когда выйти. Я здесь вообще ничего не знаю.

— Не надо выйти, — сказал желтоглазый.

— В смысле… совсем?

— Совсем, — подтвердил он, и положил огромную ладонь на мое колено.

Пока выступал следующий циркач, мы молчали. Только тепло его руки медленно растекалось по телу. Через минуту на мне уже дымился ботинок. Я сбросила куртку. Отодвинуться от этого субъекта было невозможно. Что означает в Хартии подобное поведение, я не знала. Меня предупреждали, ни в коем случае не щупать гуманоидов, но никто словом не обмолвился, что делать, если гуманоиды сами станут распускать «щупальца».

— У всех землян торчит такой нос? — спросил желтый, когда наступил антракт.

— Бывает, что гораздо больше торчит, — ответила я.

— Закрываться надо. Не показывать голову. Надо иметь костюм. Закрыть голову, шею, тело. Ты даешь информацию, о которой не просят. Так не надо делать.

— Спасибо за совет. В следующий раз буду иметь в виду.

На арену вылез новый «клоун», и мы замолчали. Действительно, вокруг не было ни одного существа с подчеркнутой формой тела. Все были одеты по-разному, но каждый норовил спрятаться в широкой одежде. Только я, как нудист на комсомольском собрании, в джинсах и обтягивающем джемпере, для удобства перемещения на Юстиновых «торпедах». Очень медленно и осторожно я снова натянула куртку.

На арене все время кто-нибудь выступал. Сменяли друг дружку почти одинаковые существа с одинаково непонятными репризами. Желтый держал меня то за руку, то за ногу. Наверно, опасался моего спонтанного вылета на арену. Я старалась угадать его возраст, но боялась промахнуться лет на сто. Скоро все закончится, придется серьезно думать о посадке в самолет и о том, что сказать Веге. По какой такой причине мне не пришлось в этот раз рта раскрыть? Ладонь желтоглазого накрыла руку от запястья до локтя. Как раз тут, провожая меня в дорогу, Миша написал несмывающимся карандашом коды коммутационных узлов, где меня без труда распознают, если вдруг придется заплутать, а заодно и наш портальный код Лунной Базы, чего категорически не следовало делать. «Неужели он считывает информацию? — осенило меня. — Не надо бы ему позволять…» В моих инструкциях никаких прямых указаний на этот случай тоже не было. Вот если бы он пригласил меня с собой куда-нибудь, допустим, выпить, закусить и сплясать под музыку, следовало бы сказать решительное «нет». Также твердо, как Юстину было сказано насчет «торпеды». Сила моего возражения блестяще прошла тест, но мягкая натура не устояла перед соблазном выброситься из самолета верх тормашками. Я еще раз поймала себя на том, что готова убить Юстина, но вовремя вспомнила, что простила его и постаралась отвлечься.