История Французской революции с 1789 по 1814 гг. - Франсуа Минье

Перед народом, как перед властелином, заискивали все партии. Религия оказалась недействительным средством воздействия, — пришлось искать другого; таким, и притом могущественным средством в то время являлись клубы. Клубы в то время были частными собраниями, где спорили о мерах правительства, государственных делах, декретах Собрания. Их постановления пользовались известным влиянием, хотя и не имели никакой фактической силы. Первый клуб был основан бретонскими депутатами; они еще в Версале собирались вместе, чтобы согласовать свои действия. Когда Национальное собрание было перенесено из Версаля в Париж, то бретонские депутаты и их сторонники стали вести свои заседания в старом монастыре якобинцев, откуда клуб и получил свое название. Вначале эти заседания были приготовлениями к работе в Собрании, а затем, согласно мировому закону — все, что существует, развивается, — Якобинскому клубу показалось недостаточным оказывать влияние только на ход дел в Собрании. Клуб захотел оказывать воздействие на общество, на народ и ради этого допустил в число своих членов простых граждан. Его организация стала значительно шире, влияние возросло; обо всех его заседаниях писалось в газетах; он открыл отделения в провинции, и рядом с законной властью появилась другая власть, которая началась с советов первой, а кончила тем, что стала почти ею править.

Якобинский клуб, теряя свой первоначальный характер и становясь все более и более народным собранием, лишился нескольких из своих основателей. Они составили ядро нового клуба под названием Клуба 89 года. Во главе его стояли Сьейес, Шапелье, Лафайет и Ларошфуко, а в Якобинском — братья Ламеты и Барнав. Мирабо участвовал в обоих клубах, и оба одинаково искали его поддержки. Эти клубы, из которых один господствовал в Собрании, а другой в народе, были сторонниками нового порядка, хотя в различной степени. Аристократы, желая напасть на революцию своими собственными силами, стали открывать роялистские клубы, в противовес клубам народным. Первый клуб, названный „внепартийным“, продержался недолго, так как не представлял собой ничьих мнений. Возродившись под именем „монархического“, он собрал в число своих членов всех, разделявших его стремления. Желая быть популярным у народа, члены клуба стали раздавать народу хлеб, но народ, видя в основании клуба ловушку контрреволюционной партии, отказывался от всякой помощи, срывал его заседания и заставил несколько раз переменить места собраний. Наконец, ввиду того, что деятельность этого клуба служила частым поводом к вспышкам мятежа, городские власти принуждены были в январе 1791 г. его закрыть.

Недоверчивость народа была напряжена до высшей степени. Отъезд королевских теток, значение которого было сильно преувеличено, заставил возрасти его беспокойство и навел его на подозрение, что готовится еще одно бегство. Подозрения эти не были лишены совершенно основания; они вызвали вспышку мятежа, которым пожелали воспользоваться контрреволюционеры, чтобы увезти короля. Этот проект расстроился благодаря ловкости и решительности Лафайета. В то время, как народ бросился в Венсен, чтобы сломать там башню, по его мнению, соединенную подземным ходом с Тюильрийским дворцом и могущую помочь бегству короля, более шестисот вооруженных людей явилось в Тюильри и убеждало короля искать спасения в бегстве. Лафайет, посланный в Венсен во главе Национальной гвардии, сначала рассеял собравшуюся толпу, а затем обезоружил контрреволюционеров в самом дворце. Первая мера должна была бы подорвать к нему доверие народа, но оно было восстановлено второй.

Эта политика еще более заставила бояться бегства Людовика XVI. Когда через некоторое время он захотел переехать в Сен-Клу, народ и его собственная стража воспрепятствовали ему это исполнить, несмотря на все усилия Лафайета, хотевшего заставить уважать закон и свободу короля. Собрание, со своей стороны, установив неприкосновенность особы короля, определив, что регентство принадлежит ближайшему в мужском колене наследнику престола, объявило, что бегство монарха из пределов королевства ведет его к лишению престола. Усиление эмиграции, не скрываемые нисколько ее намерения да и угрожающее положение европейских кабинетов — все заставляло бояться, как бы король не принял подобного решения.

Тогда-то Собрание в первый раз хотело приостановить декретом все усиливающуюся эмиграцию, но издать такой декрет было почти невозможно. Наказывать тех, которые покидали королевство, значило бы нарушать основные начала свободы, определенные Декларацией прав человека. Ничего не делать против эмиграции — значило бы подвергать Францию опасности, так как дворяне уезжали с надеждой насильно ею завладеть потом. В Собрании, за исключением партии, сочувствовавшей эмиграции, одни видели в ней только право, а другие только опасность и, сообразно своей точке зрения, были за или против карательных мер. Далее, требовавшие принятия подобных мер желали, чтобы они не были суровыми; действительными же могли быть меры только подобного рода, и, к счастью, Собрание отступило перед ними. По предложенному, но не принятому закону беглец приговором комитета из трех членов мог быть присужден к гражданской смерти и конфискации имущества. „Дрожь, пробежавшая по Собранию при чтении этого постановления, — сказал Мирабо, — показала, что оно пригодно лишь для законов Дракона, а не может стать рядом с постановлениями Национального собрания Франции. Я заявляю, что буду считать себя освобожденным от всех клятв верности к тем, кто имеет столько позорной смелости назначить диктаторскую комиссию. Народная любовь, к которой я стремлюсь и которой пользуюсь, вовсе не слабый тростник. Я хочу, чтобы она укоренилась на земле на основе справедливости и свободы“. Внешнее положение не было еще настолько тревожным, чтобы следовало ввести подобную меру во имя охраны и безопасности революции.

Мирабо недолго наслаждался народной любовью, в которой он так был уверен. Это заседание было для него последним; через несколько дней его жизнь, истощенная страстями и работой, прервалась. 2 марта 1791 г. его не стало; его смерть была принята как общественное несчастье. Весь Париж провожал его гроб, Франция носила по нему траур, и его останки были погребены в здании, посвященном „благодарной нацией своим великим людям“. Ни в могуществе, ни в любви народа у Мирабо не было преемников; после его смерти часто во время дебатов взгляды всего Собрания обращались туда, откуда слышалась прежде властная речь, оканчивавшая всякие споры. Мирабо умер вовремя — он помог революции своей смелостью во время тяжких испытаний ее и своим могучим умом после ее победы. В его голове гнездились глубокие планы; он хотел укрепить трон и упрочить революцию — две вещи, в подобное время совершенно несовместимые. Королевская власть, если бы он сделал ее независимой, непременно захотела бы подчинить себе революцию, революция в случае победы не могла не поглотить власть короля. По-видимому, совершенно невозможно претворить старую власть в новое политическое устройство; может быть, революции нужно время, чтобы стать законной, а трон затем в обновленном виде должен приобрести интерес новизны, свойственный всякому новому установлению.

Начиная с 5 и 6 октября 1789 г., вплоть до апреля 1791 г., Национальное собрание продолжало переустройство Франции; двор изощрялся в мелких интригах и в планах о бегстве, привилегированные классы искали новых средств могущества, так как все прежние привилегии были у них отняты. Они отыскивали всевозможные предлоги для смуты и пользовались ими, чтобы напасть на новый порядок и восстановить старый при помощи анархии. При уничтожении провинции они взывали к сословиям, после образования департаментов сделали попытку произвести новые выборы депутатов; когда истек срок депутатских полномочий, они требовали роспуска Собрания; после введения нового военного закона — склоняли офицеров к измене, но, видя, что все эти средства не приводят ни к чему, дворянство стало уезжать из страны, чтобы поднять Европу против революции. В свою очередь духовенство, недовольное потерей своего имущества и преобразованиями церкви, вело усиленную пропаганду с целью поднять народ на борьбу против нового порядка. Итак, все это время партии все более разъединялись, и классы, враждебные революции, подготовляли гражданскую и внешнюю войны.

Глава IV

С апреля 1791 г. по 30 сентября, т. е. до закрытия Учредительного собрания

Политика Европы перед Французской революцией, система союзов, принятая различными государствами. — Общая коалиция против революции; мотивы каждого государства. — Конференция в Мантуе и ее декларация. — Бегство в Варенн; арест короля, отстранение его от престола. — Республиканская партия впервые отделяется от конституционной монархической партии. — Эта последняя восстановляет короля. — Пильницкая декларация. — Король принимает конституцию. — Конец Учредительного собрания; его значение.