Студия пыток - Лиза Уэлш

– Добро пожаловать в мотель Бейтса, – громко сказал я. – Туалет и ванная смежные.

Я поднял воротник пиджака и бегом промчался от машины к дому. Джимми Джеймс мгновенно открыл дверь.

– Ага, добрался-таки.

– Кажется, да.

От дома, в котором я был три дня назад, остался один скелет. Красивый стол и протертые бухарские ковры исчезли.

– Значит, ты получил мое сообщение. – Я вспомнил про сигнал мобильного, хоть и поздно. – Ну и дерьмовое у нас тут утро.

– Что случилось?

– Лучше спроси, чего не случилось.

Торопить его было бесполезно. Жизнь Джимми Джеймса протекала неспешно и размеренно. Все несчастья были равноценны, будь то убийство президента или смерть воробья. Каждое неприятное событие только еще раз доказывало, что мир – скверное место, а в каждом успешном мероприятии скрывается дьявол. Одно лишь пьянство могло расшевелить Джеймса, да и то редко. Он был слишком стар для носильщика и слишком беден, чтобы уйти на пенсию. Сейчас он поежился и вытер нос.

– Ты принес холод с улицы. Мне с таким трудом удавалось согреться, кругом хлопали двери. Погода совсем не подходящая для бесконечных входов и выходов.

От него несло виски, а в голосе звучали жалобные нотки. Я напомнил себе, что он пожилой человек, и мягко спросил его:

– Ну что у вас приключилось?

– Мы все закончили. Это место очищено.

Он отвернулся и стал взбираться по лестнице. Я пошел за ним, подстраиваясь к его медленной поступи. Гулкое эхо наших шагов возвещало, что работа действительно закончена. На стенах, где еще недавно висели картины, теперь оставались прямоугольные тени. Может, и фотографии были всего лишь напоминанием о чем-то давно минувшем, рентгеновскими снимками, привидениями, которые уже не смогут ничем навредить?

Он провел меня в бывшую музыкальную гостиную. Остатки его бригады безжизненно тусовались вдоль стен. Работа закончена, но обычного радостного оживления почему-то не наблюдалось. Лица выглядели апатичными и усталыми. Все взгляды были обращены ко мне – блудному сыну. Я вынул из бумажника пачку денег и не считая протянул Джимми Джеймсу. Я точно знал, сколько там – триста фунтов, десятками, специально отложенные для такого случая.

– Значит, дом пуст?

– Да.

– Молодцы.

Он подержал пачку в руке, пытаясь по весу определить, сколько там. Я сказал:

– Здесь не все. – С Джимми я рассчитаюсь позже. – Когда выгрузите, своди ребят в бар за мой счет.

– Ты присоединишься?

– Наверное.

Он кивнул носильщикам, и те направились к двери. Сейчас они отвезут последнюю партию вещей в аукционный дом и пойдут в паб. Джимми Джеймс подождал, пока они все не выйдут.

– Я послал тебе сообщение на мобильный.

– Я не читал.

– Как обычно.

Он стоял неподвижно, опустив слезящиеся глаза, смиренный и несчастный, как промокший терьер. Я знаю Джимми двадцать лет. В пятьдесят лет он был не более жизнерадостным, чем сейчас, в семьдесят. Всегда приходилось из него все вытягивать. Видимо, это мой крест, наказание за грехи.

– Ну, выкладывай, я жду.

– А мы все думали, где же ты пропадаешь… На тебя это не похоже – так руководить процессом.

Я посмотрел на него, подыскивая подходящий ответ, потом нашел его.

– Тут появились кое-какие дела.

– А…

– И что ты хотел сообщить мне по телефону?

– Ей вдруг стало нехорошо.

– Кому, Розе?

Я с удивлением обнаружил, что живот свело тревожной судорогой. Джимми нервно потряс головой.

– Да нет, этой старухе. Ей стало плохо сегодня. Хорошо еще, что мы были здесь.

Мой живот совсем скрутило. На меня широкими шагами надвигалось невезение.

– И что, насколько серьезно?

– Мы вызвали «скорую». Я пытался тебе дозвониться, но ты не отвечал.

Чувство вины усилило мое нетерпение.

– Это ты уже говорил, вот я здесь. Начни сначала. Где ей стало плохо?

– Если ты собираешься меня допрашивать, давай хотя бы сядем. Даже в гестапо людям разрешалось сидеть на допросе.

Он прошел к окну и с тихим стоном опустился на скамеечку. Семьдесят. Возможно, он ненамного старше Клиффа Ричарда. Я неуклюже уселся рядом.

– Я уверен, что ты прекрасно справился с ситуацией. Извини, что я не смог быть здесь в нужный момент. Просто дело было неотложное.

– Да ну… – Судя по тону, он сильно сомневался в моих словах.

– Ну, расскажи конкретнее, что именно произошло.

Он печально вздохнул:

– Она вышла из той комнаты, на первом этаже, где-то в одиннадцать. Может, почувствовала себя плохо и хотела, чтобы мы ей помогли, я не знаю.

Джимми Джеймс сжал руки на коленях. Я смотрел на них, пока он говорил. Дряблая кожа, восковые складки и морщины, пронизанные вздутыми венами. Они казались руками другого, более крупного мужчины, украденными у кого-то и натянутыми на Джимми. Словно перчатки с чужой руки, с задубевшими, потрескавшимися ногтями. После его смерти я спокойно мог бы отполировать эти ногти и выдать их за черепаший панцирь.

– Ее закачало в коридоре. К счастью, пара наших мальчиков в этот момент вытаскивали какие-то вещи на улицу. Они укрыли ее пледом и позвонили в больницу.

– Она упала в обморок?

– Не удивлюсь, если ее доставят обратно уже в ящике.

– Да уж, Джимми, ты у нас, как всегда, веришь в лучшее.

– Но ты же не видел ее. А я видел. Она совсем не походила на картинку из журнала «Красота и здоровье». – Джимми вынул из кармана заскорузлый носовой платок и высморкался. В эту минуту он скорее всего думал о своей собственной смерти, которая тоже не за горами. Он повернулся ко мне: – Что теперь будет с распродажей?

– Не знаю, все может сорваться. – Я рассеянно поглаживал ладонью сиденье, размышляя не только о распродаже. Возможность упущена. – Все зависит от того, насколько тяжело ее состояние. Возможно, выкарабкается и захочет продолжить, почему бы и нет? Мне показалось, что она довольно здравомыслящая старуха. Если нет, нам нужно будет просто подождать. Выясним, кто у него еще есть из родственников. Будем плясать от этого. Вот блин, я ведь так и знал – слишком уж все хорошо начиналось. В какой она больнице?

– В «Лазарете». Ребята из «скорой» сказали, что можно позвонить, если хочешь узнать, как она.

– Да, я позвоню.

Он поднялся со скамьи и потер поясницу.

– Ладно, конечно, это нас всех касается. Но я сделал свою часть работы. Так ты присоединишься к нам или останешься здесь?

– Побуду здесь немного.

– Как хочешь. – Он в последний раз обвел комнату взглядом: – Хотя я тебе не завидую. Это местечко слегка пугает меня.

Я постоял у окна. Джимми спустился с лестницы, согнал Ниггла с переднего сиденья фургона и сам туда уселся. Фургон тронулся, оставив. Ниггла стоять на тротуаре. Мальчик побежал за ним, догнал, машина притормозила, он заколотил в дверь, машина снова набрала скорость, и он снова закричал. Я мог легко представить, как Джимми Джеймс ворчит на водителя. В конце концов ребятам надоело дурачиться, задняя дверь фургона открылась, и хохочущие друзья Ниггла втащили его внутрь. Машина исчезла за холмом.

Я осмотрел первый этаж. Ботинки гулко стучали из комнаты в комнату, туда и обратно по коридору. Я нащупал в кармане ключи от чердака, подошел к окну и стал смотреть на сгущающиеся сумерки. На улице было пусто, только деревья покачивались на ветру, с осуждением грозили пальцами дому и человеку, стоящему у окна, – мне.

Тишина.

Мне хотелось положить конверт со снимками обратно в коробку, туда, где я их нашел. Пусть кто-нибудь другой беспокоится. Или не беспокоится, а зажжет спичку, поднесет к бумаге и будет наблюдать, как конверт темнеет, съеживается и превращается в прах. Я сам удивился своей одержимости, вспомнил ту мертвую девушку, лежащую на соломе, и еще одну женщину, умершую много лет назад, которую я пытался и не смог спасти. Я думал о людях, которых знал. Как странно: мертвые для меня дороже живых. Мертвые не меняются и никого не судят. Они любят тебя наперекор времени, пусть даже не могут обнять тебя, и пусть даже рая не существует.

Закончив обход дома, я сел на полу в спальне и закурил, поглядывая на чердачный вход. Мне вдруг захотелось позвонить Дереку и пригласить его где-нибудь выпить со мной. Интересно, он согласился бы? И если да, то как далеко зашло бы наше общение?

Папиросная бумага кончилась. Я потушил свет во всех комнатах и вышел из темного дома в темноту улицы.

16. В тени некрополя

На заднем плане Королевского лазарета виднелись могильные памятники и кресты. Когда-то это было первое «санитарное» кладбище в Глазго – его основали в начале девятнадцатого века, чтобы остановить распространение холеры и трупного яда, который просачивался в город из плохо выкопанных могил и вызывал в нем сильный переполох. Кладбище и лазарет соединяет удобная дорога через Мост Вздохов. Джон Нокс,[14] гордо возвышаясь на холме, грозил пальцем нам, грешникам. Выше него было только небо. Я растопырил пальцы галочкой, послав ему знак победы, и въехал во двор Лазарета.