Женатые холостяки - Эльмира Нетесова

— Эх-х, Тоня! А ты такая же, как все! Я думал, что хоть немного любишь. И снова просчитался. Только выгодой живешь, — вздохнул человек и отодвинулся.

— Никита! Ну, конечно люблю! А как иначе? Я всегда думаю и помню о тебе. Ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь. Вон другие наши девки, с двумя, а то и с тремя крутят. С каждого тянут. И со всеми оттягиваются. Я же только с тобой. Все знают, что ты мой хахаль, а скоро станешь мужем. Разве не так?

— Тоня! Не наезжай. Я с самого начала ничего тебе не обещал. Не объяснялся в любви и не звал в жены. Мы с тобою дружим. Нам хорошо вместе. Как сложится дальше, увидим. Я не хочу брать на себя поспешные обязательства. Говорил, что был женат, очень круто ошибся и нынче не тороплюсь. И ты меня в хомут не загоняй. Если что-то решу, сам скажу. Ну, а на нет и разговора нет. Если нынешние отношения не устраивают, ты свободна как ветер.

— Никита, ты же умный человек. Бесконечной неопределенности никто не выдержит. Я девка. И ждать долго не смогу. К тому же скоро защита диплома. Если мы не распишемся до того времени, я получу диплом на свою фамилию, — глянула на человека многозначительно.

— Ишь, как погоняешь! Я же сказал тебе, не торопи! — начал раздражаться Никита. Тоня, заметив изменившееся настроение, сменила тему разговора. Человеку не хотелось спешить с новой семьей. Ведь до сих пор не давала покоя первая жена. Она звонила даже по ночам и все требовала денег для дочери:

— Наташке сапоги и джинсовый костюм нужен. Ты знаешь, сколько они теперь стоят. Я не в состоянии обеспечить ее запросы. А девчонка уже большая, ей не хочется выглядеть хуже всех. Сам понимаешь, фамилия обязывает ко многому. Не затягивай, дочь нервничает…

Никита давал деньги. А через месяц опять звонок. Дочери понадобился крутой мобильник.

— Слушай! А куда ты свои деньги деваешь? Я каждый месяц отстегиваю тебе. А ведь и мне нужно одеваться, питаться. Ты же получаешь алименты, укладывайся в них.

Нонка бросала трубку, но через месяц звонила снова:

— Наташке нужна куртка. Она присмотрела! Купи ей ко дню рождения, ведь твоей дочери скоро шестнадцать лет. Уже взрослая, совсем большая. Ты б навестил, посидим, отметим по-семейному ее день. Наташка так мечтает, чтоб мы помирились и жили все вместе, как прежде, своею семьей.

— Как прежде? Только ни это! — положил трубку на рычаг. Ему так не хотелось вспоминать то семейное прошлое.

Никита до сих пор не мог насладиться свободой. И хотя не обходился без женщин, ни с одной не хотел связывать свою судьбу. Каждая из них вольно или невольно проявила себя.

— Неужели нынешние бабы утратили даже элементарные зачатки любви. Какую ни возьми, либо выгода или похоть. Нет ничего бескорыстного. За все и про все свой навар снимают. А я как глупый романтик, все ищу в этом бурьяне розу. Да откуда ей взяться, коли юные девчонки расчетливее старух стали. Вон, Тонька, что отмочила неделю назад, — вспомнил девчонку, пришедшую на последнее занятие. Она подошла, когда все студенты вышли из морга, и они остались наедине.

— Никита, этот разговор конкретный. Я не могу больше ждать.

— В чем дело? — спросил удивленно.

— Ты собираешься жениться на мне? Я говорю о росписи, семейной жизни. Я устала быть твоей подружкой. Хочу, чтоб все меж нами сложилось по-человечески. Если так будет, я остаюсь работать в городе. Коли нет, дальше заброшенного поселка рассчитывать не на что. Слово за тобой, — глянула в глаза настойчиво.

— Тоня! В этом случае решает мужчина! Я не готов ответить конкретно.

— Тогда не обижайся. Я выхожу замуж за другого. За своего однокурсника. Мы с ним давно знакомы. Он из хорошей семьи и обещает мне поддержку во всем. Жаль только время, какое потратила на тебя впустую. Мы больше не увидимся. Ты хороший хахаль, но трусливый мужик, боишься своей тени, а потому еще не раз погоришь. Ну, да ладно. Порхай мотылек, пока не все цветы на лугу завяли. Только помни, что и к мотылькам приходит неминуемая старость, а с нею и сожаления от упущенном. Прощай! — повернулась  резко и подошла к парню, ожидавшему ее во дворе морга. Уверенно взяла его под руку и пошла не оглядываясь, в ту же минуту забыв о Никите. Тот сел на скамейку во дворе, задумался. Сам себя ругал за нерешительность. Ведь вот упустил девчонку, а нравилась, хорошей подружкой была. Как внезапно все оборвалось, — вздохнул человек, и вспомнил, как быстро нашла ему замену девушка.

— Выходит, не любила. Лукавила. Значит, и не стоило с нею всерьез связываться, — заметил старого деда, сторожа кладбища, расположенного неподалеку от морга.

— Чего один горюешь? Разлетелись твои пташки-канарейки? Закончил с ними занятия?

— Ну да! Скоро самостоятельно работать начнут. Удачно ли у них сложится? — вздохнул тяжко.

— А ты не переживай! У кого не получится, тех прогонят. Не дадут люд губить. Нынче плохого держать не станут. Вона даже меня этой весной заставили привиться от гриппа. Беспокоятся, чтоб покойников не заразил кашлем и насморком. Во будет смеху, коль все мои мертвяки начнут чихать! Ни ограды, ни заборы того не выдержут и посыпятся в труху. А главное, ни один засранец на погосте не появится. Ить надо как оборзели, друг другу могилки засирают! Опять нынче поймал такого, совсем малец, а уже безбожник. Словил мальчонку прямо за ухи и мордой в говно натыкал. Чтоб уразумел, каково покойнику его дерьмо нюхать.

— Чью ж могилу отделал?

— Свово отца! За то, что колотил его при жизни нещадно. И не токмо его, мамку и бабку бил, всех подряд, чтоб никому обидно не было. Его дома худче зверя боялись. Когда помер, весь страх прошел, и злоба на него проснулась. Малец к ему на могилку кажен день приспособился бегать. Во, пострел сопатый. Ну, такое про родителя поведал, аж я заплакал. Изгалялся тот жутко. Вожжами шкуру со всех снимал. Видать Господь узрел и прибрал мужика, чтоб больше не озоровал серед живых. А малец никак простить его не мог. Вот и злыдничал, что еще утворил бы! Когда носом его натыкал, долго ревел. Потом я ему воды дал умыться, к себе в сторожку привел за самые ухи. Усадил дурного под образа, поесть дал. Узрел, что голодный. Картох положил, хлеба да луку, рыбы дал. Поел все подчистую. Вот тут вздумал вразумить его, уже на сытое пузо, — усмехнулся дед, увидев, что Никита внимательно слушает, продолжил:

— Вот и говорю мальчонке, что забижать мертвого грех неотмоленный. Покуда живой был, могли с им брехаться, а с покойником не моги. Он уже пред самим Господом стоит и пред Ним ответ держит за все грехи земные. Потому судить его только Бог может, а не человеки. И мы виноватые по макуху, и с нас спросится в свое время. Кто на могилы гадит, тот здоровьем платится и беды приносит семье и роду своему. Такое не уходит безнаказанно никому. От них все отвернется, здоровье и радость, покой и удача. Ни одно дело не сладится, все меж пальцев водой убегит. А потому что нет в свете судьи выше Бога. Неможно человекам лезть в дела Господни и вершить свой суд, — откашлялся старик.

— От того в семье вашей и по сей день лиха беда живет, что грешишь всяк день, и никто до сих пор не остановил и не образумил. Хотя уже и сам не маленький, небось слышал, что вслед мертвым плохих слов не говорят. А коль так, гадить на могиле навовсе неможно! Тебе бы нынче, почистив могилу, встать перед нею на коленки, да испросить прощенья за глумленье свое, покаяться перед Господом за скудоумие и озорство. Дать слово, что никогда не повторишь такого. А еще надо, чтоб не просто пообещать, а сдержать слово. Заместо говна посадить на могиле цветы в знак прощенья и примиренья. А когда молишься, поминай родителя словом добрым, проси для него у Бога землю пухом, мир праху, царствия небесного душе родителя. Мальчонка тот вдруг заплакал. Я спросил его, с чего проняло? А малец и ответил:

— Дедунь, чтоб все так сделать, я должен насовсем простить отца. А как смогу, если и теперь душа от обиды плачет!

— Когда простишь, душа и сердце перестанут плакать. Выздоровеют мамка с бабкой. В дом, в семью вашу покой и благоденствие придут. Светло и радостно заживете…

— Поверил он тебе? — спросил Никита.

— Видел я, как молился он перед часовней. На колени встал. Внутрь войти не решился, а может, на свечку денег не было. Но долго стоял в поклоне, уткнувшись в землю головой. Может, Господь увидит и простит глупство хлопца.

— А это, правда, что Бог карает паскудников могил?

— Ну, Никита, про то всем ведомо. Вон Анька Еремина во зле могилу свекрухи изгадила. Да еще бахвалилась всем. Полгода не прошло, как у ней рак объявился. И ни где-то, а на прямой кишке. Сделали операцию, а он, тот рак снова объявился. Всю жопу изнутри сожрал и снаружи точить стал бабу. Ни врачи, ни знахарки не помогли, так и померла Нюська. А перед самой смертью свекруха привиделась. Напомнила и сказала причину кончины невестки. Троих внуков не пожалела. А только ли она? Вон Митька Козлов нажрался самогону на Радуницу и нассал на могилу теще. Не со зла, спьяну. Та покойница при жизни была стропой бабой и наказала зятя за глумленье. У него мужское навовсе в отказ ушло. Поначалу раздулся как арбуз, аж в штаны не помещался. Все деревенские глазели как на выставку достижений народного хозяйства. И все гадали, особо бабы, что ж это у Митьки выросло? Можно ли от него забеременеть нынче? Но вскоре стало усыхать и превратилось в сухую, вялую морковку. А мужик то еще молодой. Вот так-то глянула одна на воду и сказала Митьке, в чем дело. Он цельный год к теще на могилу ходил, просил прощенья. Все свечи за нее ставил. И обошлось, простила зятя. Так вот оно, Никитушка! Мы помышляли раней, будто помер человек и, нет его больше. Да только покойники и нынче над нами свою власть имеют, забижать их никак нельзя. О чем просили перед смертью, выполнить надо непременно. Они там у себя дома, а мы все в гостях, — вытер человек слезящиеся глаза и спросил: