Красавица и чудовище - Эд Макбейн

— Что еще?

— Машину шерифа мы нашли, ту, что угнал Харпер, когда удрал из тюрьмы. Ее бросили неподалеку от поста дорожной полиции, у реки. У шерифа в машине на заднем сиденье всегда лежал автомат, Мэттью. Он исчез. Харпер забрал его с собой, а машину пустил под откос. А это означает, что в той инструкции, которая разослана по всем постам, сейчас написано: «Вооружен и очень опасен». Ты меня слушаешь, Мэттью?

— Да.

— Мы запросили списки всех угнанных в нашем районе машин с того дня, как Харпер сбежал из тюрьмы, — с прошлого четверга. Внушительный список, никогда бы не подумал, что столько ворья в таком милом тихом местечке, как Калуза. Так вот, мы разослали по всем полицейским участкам вместе с инструкцией номера этих машин. На тот случай, если Харпер украл еще одну машину, бросив шерифовскую. Итак, вот что у нас на сегодняшний день: мы разыскиваем человека, который скрывается от правосудия, которому предъявлено обвинение в убийстве первой степени, который, вполне вероятно, сидит за рулем украденной машины, вдобавок вооружен автоматом. Теперь представляешь, Мэттью, как все это выглядит?

— Да, Мори.

— Моя совесть чиста: я тебе все объяснил. Учти: в нашем штате встречаются такие тупоголовые блюстители порядка, которые не станут вежливо задавать вопросы, если им попадется черный как смоль «ниггер», вероятно, совершивший два убийства подряд, а вдобавок вооруженный нашпигованным свинцом автоматом. Все пытаюсь объяснить тебе, что для нас обоих сложилась крайне тяжелая ситуация. Я хочу, чтобы Харпер сдался добровольно, до того как совершит третье преступление. Ты заинтересован в том, чтобы он живым и здоровым оказался у нас, а не стал бы сам очередной жертвой.

— Мне все ясно, — сказал я, — организуй это телешоу.

— Спасибо тебе, — поблагодарил меня Блум.

— Но у меня к тебе две просьбы, — продолжал я.

— Говори.

— Мне хотелось бы осмотреть место происшествия.

— Которое?

— Дом Салли Оуэн.

— У нас там все еще выставлена охрана. Передам на пост твою фамилию, и тебя впустят. Мои люди и ребята из лаборатории уже закончили там работу, так что твое появление не повредит следствию.

— Кроме того, хотел бы заглянуть в гараж Харпера.

— Постараюсь достать ключи от его дома в тюрьме округа.

— Ты мне перезвонишь?

— Как только все улажу, — пообещал Блум. — Договорюсь с телевизионщиками, скорее всего выйдешь в эфир здесь, в Калузе, в шестичасовом выпуске новостей. И твое выступление запишут на пленку, чтобы вставить его в одиннадцатичасовой выпуск новостей в Тампе. Хочешь, пришлю за тобой машину? Понимаю, у тебя сегодня тяжелый день.

— Это было бы неплохо.

— Позвоню тебе позднее, — пообещал Блум и повесил трубку. Затем я позвонил Сьюзен, которая, как всегда, была само очарование.

— Ты что, хочешь сказать, что она поехала в Мехико с Дейл? — заорала моя бывшая супруга.

— Да, — подтвердил я, — и это была моя идея. Мне пришлось вернуться, но мне не хотелось портить Джоан каникулы только из-за того, что так неудачно сложились обстоятельства.

— А со мной ты не счел нужным даже посоветоваться? — спросила Сьюзен.

— Мне это просто не пришло в голову, — парировал я.

— Тебе не мешало бы ознакомиться с нашим бракоразводным соглашением, хотя бы раз внимательно прочитать его, забулдыга, — заорала Сьюзен.

Никогда еще она не называла меня так.

— Наизусть выучил все пункты нашего соглашения, — спокойно ответил я. — Там ни слова нет о том, что нужно консультироваться с тобой, пока Джоан «находится на попечении своего отца», черт бы тебя побрал! — Цитата из нашего бракоразводного соглашения прозвучала далеко на так спокойно, как начало фразы.

— Я позвоню своему адвокату, — пригрозила Сьюзен.

— Зачем? Хочешь, чтобы он потребовал экстрадикции[30] Джоан из Мексики? Ради Бога, Сьюзен, в субботу Джоан будет дома, осталось всего четыре дня. Клянусь тебе, Дейл…

— Слышать ничего не хочу о Дейл, — прервала она меня.

— Могу тебя заверить, что Дейл вполне достойна доверия, — спокойно продолжал я, взяв себя в руки, — и позаботится о Джоан, пока они будут в Мексике.

— Где будут питаться всякой дрянью, — продолжала вопить Сьюзен.

— Дейл этого не допустит, — возразил я.

— Если с моей дочерью что-нибудь случится…

— С нашей дочерью, — поправил я.

— Что и говорить, ты — прекрасный отец: бросил ее с незнакомой… — продолжала Сьюзен, не слушая меня.

— Дейл — не «незнакомая».

— В этом не сомневаюсь, — язвительно сказала Сьюзен.

— Сьюзен, — я тоже повысил голос, — я позвонил тебе, чтобы сообщить: я — дома, а Джоан — еще в Мексике. Она вернется в эту субботу, больше нам с тобой говорить не о чем.

— Элиот найдет о чем поговорить с тобой.

— Буду рад звонку этого слащавого подонка, — ответил я, кипя от ярости, и бросил трубку.

В Калузе найдется немало охотников доказать с цифрами в руках, что черным в нашем городе живется гораздо лучше, чем их собратьям в таких больших городах, как Нью-Йорк или Детройт. Вам с гордостью укажут на тот факт, что в Новом городе, где живут черные, многие дома стоят от сорока до пятидесяти тысяч долларов, — а это по карману далеко не всем белым, такое могут себе позволить только нижние слои среднего класса. Эти люди упорно не хотят замечать, что на выступлениях проповедников или известных общественных деятелей в зале на две тысячи мест присутствует не более восьми чернокожих. Такие вроде бы незначительные факты говорят о многом. Я на такие вещи обращаю внимание. Как и мой партнер Фрэнк.

Накануне ночью, в Пуэрто-Валларта, я почти не спал: звонок Блума, предстоящее объяснение с агентом из бюро путешествий, а также группа «марьячи», которая услаждала наш слух до двух часов ночи, — все это так подействовало на меня, что утром, когда Сэм подвез меня в аэропорт, в голове гудело, и я еле передвигал ноги, как сонная муха. И все последующее: два часа, проведенные в аэропорту Хьюстона, плохие известия, полученные от Блума, неприятный разговор со Сьюзен — не помогло вернуть бодрое настроение. Направляясь к дому Салли Оуэн, которая жила через три дома от Харпера, я пребывал в странном расположении духа: какое-то бредовое состояние, как у пьянчужки, который скандалит с добродушным барменом и в то же время сам подсмеивается над своей агрессивностью.

Дом Салли был обшит дранкой и выкрашен в белый цвет, участок обнесен изгородью. Полицейский у дверей тоже был белым. Высокий, плотный человек в синей форме и с пистолетом «маг-нум-357» в кобуре у пояса. Толстая красная физиономия усеяна веснушками, под мышками — пятна пота, рыжеватые бачки и хохолок, выбившийся из-под форменной фуражки. Он внимательно наблюдал, как я приближаюсь к нему по дорожке, ведущей к дому.

Табличка с надписью «Место преступления» украшала входную дверь, а громадный висячий замок надежно охранял ее от непрошенных посетителей.

— Не приближайся, приятель, — крикнул полицейский, помахивая дубинкой.

— Я — Мэттью Хоуп, — объяснил я. — Детектив Блум пообещал…

— Да, да, все в порядке, — сразу сменил тон страж порядка, — вы хотите осмотреть место происшествия, верно?

— Верно.

— Вы из отдела окружного прокурора?

— Нет.

— Тогда откуда же?

Мне не хотелось предъявлять удостоверение личности, поэтому я уклонился от ответа на этот вопрос.

— Блум ведь звонил вам?

— Передал по рации через патрульную машину, которая здесь курсирует.

— Значит, все в порядке, мне можно зайти, — сказал я.

— Конечно, — согласился полицейский и, вытащив из кармана ключ, отпер замок. — Только лучше ничего не трогать.

Я не стал объяснять ему, что, по словам Блума, полицейские закончили свою работу. Присутствие этого человека почему-то раздражало меня, возможно, виной тому был разговор с Блумом о некоторых тупоголовых блюстителях порядка, которые запросто могут пристрелить чернокожего.

Ощущение того, что здесь произошла трагедия, витало в воздухе. Я почувствовал это, едва переступив порог дома. В скудном свете, просачивавшемся сквозь небольшое окно в прихожей, я разглядел старинные напольные часы, они не были заведены. На полу валялось несколько конвертов, заброшенных в щель почтового ящика. Почтальон выполняет свою работу в любую погоду: идет ли снег, идет ли дождь, даже если выпадет град, — или совершается убийство. Через открытую дверь кухни на покрытом линолеумом полу видны были очерченные мелом контуры тела. Более мелкими линиями, проведенными красным мелом, обозначено местонахождение молотка, футах в трех от первого контура. Белым мелом обведено то место, где лежала Салли Оуэн, и зафиксировано положение ее тела.