Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл

Я устала, и мне вдруг стало жаль себя. Боюсь, ты меня возненавидишь. Мой образ испорчен ужасными черными пятнами. Он страшен. Я правда люблю тебя, Бен Констэбл. Прости, если из-за моих записок ты грустишь.

Я проверил IP-адрес. Письмо было отправлено из Нью-Йорка три часа назад. Я распечатал текст и взял с собой. В кафе я пришел с двадцатиминутным опозданием, пристыженный, но Беатрис оказалась в радужном настроении. Она улыбалась, сидя на террасе в больших солнечных очках.

– Как дела? – спросила она.

– Хорошо, спасибо, а у вас? Простите, что опоздал.

– Ничего страшного. Извините за прошлый раз, – сказала Беатрис, потягивая прозрачный напиток через соломинку. – Я себя не очень хорошо чувствовала.

– Ничего страшного.

– А сегодня, кажется, вам не очень хорошо, – заметила она.

– Сомневаюсь, что со мной весело.

– Не можете же вы сыпать шутками каждый день. Выпейте.

– Я подумываю, не вернуться ли поскорее в Париж.

– Вы сделали все, что планировали?

– Не знаю.

– Хотите побыть один? У меня всегда найдутся дела. Я не обижусь.

– Нет, я бы хотел пообщаться с вами. Впрочем, сначала кое-что надо сделать. Насколько я понимаю, это где-то неподалеку.

Я протянул ей распечатанное письмо, и Беатрис быстро просмотрела его.

– Да, приятное место. Но, по-моему, вам нужно отдохнуть. Как только сделаете свое дело, пойдемте в Центральный парк. Там красиво, никак не связано с Бабочкой и совершенно в нью-йоркском стиле. Каждый приезжий должен побывать в Центральном парке как минимум раз.

– Звучит неплохо. – Я улыбнулся. – Мне можно сначала выпить или мы сразу пойдем?

– Пейте, – разрешила Беатрис и окинула меня взглядом с головы до ног. – А, смотрю, прибыл ваш багаж.

– Да, – с улыбкой произнес я.

– У вас вид гораздо более свежий.

– Спасибо, вы тоже выглядите не так уж плохо.

По пути в сад на пересечении Шестой улицы и авеню Б мы миновали парк на Томпкинс-сквер.

– Вы что-нибудь нашли в моей старой школе? – спросила Беатрис, словно набравшись наконец смелости.

– Да. Ничего особенно сложного.

– Снова труп?

– Ну да…

Вообще-то я не собирался говорить вот так в лоб.

– Это как-то связано со мной?

– Вас она не упомянула. Погиб ее бывший учитель английского.

– А. И когда же? – Беатрис говорила спокойно, но ей явно было не все равно.

– Году в девяносто седьмом.

– А.

– Она упомянула одну девочку, – продолжал я, – младше себя, по имени Джейн. Вы знали в школе какую-нибудь Джейн? Судя по записям, она ничем не выделялась, но у нее был роман с тем учителем – до убийства, разумеется.

– Разумеется… – повторила Беатрис и некоторое время молчала, и я наконец обернулся к ней. Она улыбнулась за линзами огромных очков. – Может быть, я лучше сама прочту?

Мне не очень хотелось показывать Беатрис запись, но я ведь взял книжку с собой. Наверное, я предвидел, что позволю ей прочитать, потому никаких других причин таскать заметки Бабочки в сумке мне не представлялось.

– Один из наших учителей действительно пропал вскоре после моего выпуска. Не хочу показаться назойливой, но, как я уже сказала в прошлый раз, ваша охота за сокровищами затрагивает мою личную жизнь, и мне как-то не по себе. Если можно, покажите то, что написала Бабочка. Я успокоюсь, если точно буду знать, что в вашей истории я просто проходной персонаж, а не ключевая фигура.

– Ладно, – согласился я, достал записную книжку из сумки и протянул Беатрис.

– Вы взяли ее с собой?

– Да.

Беатрис взяла книжку – и распрощалась с хорошим настроением.

Мы нашли вход в сад – разумеется, там было много густой тенистой зелени, гораздо более раскидистой, чем в общественных садиках в Париже. Над нами вздымалась довольно зловещая шестидесятифутовая деревянная башня, с которой свисали потерянные куклы и другие игрушки.

– Это чтобы отпугнуть детей? – понизив голос, спросил я у Беатрис.

– Извините, пожалуйста. – Она, не обращая на меня внимания, обратилась к женщине, которая сидела на корточках и вскапывала крошечную цветочную клумбу. – Мы ищем Айрис. Она сейчас не здесь?

Я страшно удивился. Ведь это я искал сокровища. С какой стати Беатрис взяла командование на себя?

– Айрис Гюнтер? – уточнила женщина. – Да, она вон там.

Мы оба посмотрели в ту сторону, чтобы убедиться, что старушка, на которую она показывает, и есть наша Айрис.

– Айрис! – крикнула женщина. – Вас ищут!

Айрис оказалась высокой, красивой, с седыми волосами, собранными в пучок. Одевалась она полностью в белое; высокий воротник блузы, видимо, скрывал впадину на горле, шаль на плечах была спереди сколота брошкой в форме бабочки.

Я жестом попросил Беатрис помолчать, но она и так беззвучно смотрела на Айрис.

– Меня зовут Бенджамин Констэбл, – представился я, – а это моя приятельница Беатрис.

Айрис убрала секатор в карман юбки и осторожно сняла рабочие перчатки. Она улыбнулась и пожала руку сначала мне, потом Беатрис.

– Я друг Томоми Ишикава. Она просила вас что-то передать.

Женщина улыбнулась и кивнула. Из другого кармана она достала блокнот и показала нам страницу с надписью «Извините, я не могу говорить, у меня нет голоса», сделанной изящным молодым почерком.

– Я знаю, – произнес я, улыбнувшись. – Бабочка предупреждала.

Айрис непонимающе взглянула на меня, и я объяснил:

– Томоми Ишикава.

Женщина улыбнулась и кивнула.

Она глазами и жестом попросила нас следовать за ней – немного по-детски, как будто, заменив язык жестами, превратилась в маленькую девочку. Айрис подошла к маленькому прямоугольному коврику, который она расстелила на земле, чтобы не пачкать колени, хлопоча над клумбой, где теснились цветы в горшках и росла сирень, покрытая фиолетовыми кистями цветов. Рядом с ковриком лежали инструменты, вынутые из старой кожаной сумки, – кухонные ножницы, вилка, лопатка. Оттуда же Айрис достала конверт и протянула мне.

Я широко улыбнулся.

– Спасибо.

Это не был блокнот или записная книжка – в конверте лежало что-то достаточно объемное и хорошо завернутое. Несколько долгих мгновений мы молчали. Я смотрел на Беатрис, слегка удивленный ее молчанием. Она пристально изучала Айрис, а затем на секунду отвела глаза и взглянула на меня. Мы с Айрис снова пожали друг другу руки.

Беатрис пришлось буквально тащить к выходу. Я повернулся и помахал Айрис, когда мы выходили в ворота.

– Господи, она просто прелесть, – сказала Беатрис.

Я разорвал конверт, и мы заглянули внутрь. Я предложил Беатрис первой сунуть руку внутрь, но она отстранилась почти с мелодраматическим ужасом, поэтому я сделал это сам. В конверте оказалось нечто, завернутое в пупырчатый полиэтилен и перетянутое резинкой. Две металлические ложки, три купюры по одному доллару и маленький желтый стикер.

Записка гласила:

Вот исчерпывающее руководство, как полакомиться необычным йогуртом (если пригласишь девушку, ей обязательно понравится). Ступайте в закусочную на Элизабет-стрит, между Бликер и Хьюстон, купите черничный йогурт, потом идите в сад Альберта на Второй Восточной улице, съешьте йогурт ложками, которые прилагаются здесь, посидите на скамейке и насладитесь простотой этого скромного сокровища.

Целую,

Я протянул листок Беатрис. Она прочла записку и перевернула ее, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь на другой стороне.

– С чего она взяла, что вы будете с девушкой?

– Не знаю.

– У вас много знакомых девушек?

– Есть какое-то количество.

– Давайте никуда не пойдем, – попросила Беатрис.

– Почему?

– Мы же решили погулять в Центральном парке. И я знаю место, где можно купить чудесный йогурт.

– Но, полагаю, сокровище – это не йогурт. Кто-то в закусочной что-нибудь мне даст.

– Не исключено, что яд. Бен, не надо. Ну же. Вы уже большой мальчик и не обязаны делать то, что говорит ваша мертвая Бабочка.

Я промолчал.

– Вы сказали, что хотите отдохнуть. Даже она сама говорит, что вам нужен перерыв. И я больше не хочу ничего, связанного с этой вашей охотой за сокровищами. Не упрямьтесь. Пойдемте в другое место.

Я улыбнулся.

Мы сели в метро на Второй авеню – там, где я вышел четыре дня назад, впервые попав на Манхэттен. На Сорок второй улице Беатрис схватила меня за руку.

– Быстро, выходим, – велела она, и я повиновался. – Сегодня отличный день, и здесь сотни интересных вещей. Мы погуляем. А я буду гидом.

И мы пошли по Пятой авеню, разговаривая, и то и дело Беатрис мне что-нибудь показывала.