Звук. Слушать, слышать, наблюдать - Мишель Шион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5. Обсуждение однопричинной схемы
5.1. Понятие причины контекстуально. Многопричинность звука
Давайте стукнем ручкой по столу. Какова причина этого звука? На этот вопрос можно дать десяток разных ответов в зависимости от того, что называть причиной. Можно сказать, что это ручка, но также, что это рука. Что это стол и ручка или кончик ручки. Также можно утверждать, что причина этого стука – верберация, колебательная волна, достигающая уха, но и наш жест или наше желание нечто выразить.
Каузалистская схема, предлагаемая психоакустикой, безосновательно фокусируется на физическом аспекте сигнала. То есть причина – это вопрос исключительно выбора логики, в которой мы готовы рассуждать.
Возьмем пример знаменитого хайку Басё:
Старый пруд!
Прыгнула лягушка.
Всплеск воды88.
Он многое может сказать: с одной стороны, он «разрушает» представление о однопричинности звука (шум – это шум воды, однако поэт мог бы с тем же успехом сказать «шум лягушки»), с другой стороны, он подрывает сам каузализм. Вопреки тому, что можно было бы подумать по некоторым переводам, японский оригинал воздерживается от формулировки какой бы то ни было причинно-следственной связи или даже связи следования между действием лягушки и шумом. Соответственно, переводы «когда лягушка ныряет» или «поскольку лягушка ныряет» – это две интерпретации, связывающие каузальную нить, искажая дух хайку.
Таким образом, шум, о котором идет речь в этом классическом хайку, в зависимости от намерений гуляющего, ловца лягушек или же художника, можно рассматривать в качестве шума «воды» или «лягушки», а на логическом уровне он оказывается всем этим одновременно.
В то же время большинство языков поддерживают и подкрепляют миф об однопричинности звука, а потому культурное вытеснение двупричинности или многопричинности должно анализироваться в его идеологических и символических аспектах.
Примечательно, что проведенное Д. Фридом в 1990 году исследование, целью которого было установить, определят ли слушатели различные барабанные колотушки при ударах по четырем кастрюлям разного размера, пришло к выводу: «Выявить акустические инварианты, свойственные палочке, не удалось. Необходимо провести много других исследований инвариантных признаков, которые позволят слушателям характеризовать и распознавать по отдельности резонаторы и источники их возбуждения»89. Но дело в том, что здесь уже признается существование таких инвариантных признаков, так что делается ставка на то, что существует и определенная категория причин: кастрюля «как таковая», а также палочка «как таковая», и при этом для той и другой рисуется свой фоторобот в сфере звуковых признаков. Соответственно, это исходно ложный эксперимент, ведь мы заставляем кастрюлю и палочку производить типичные звуки, звуки-кастрюли и звуки-палочки, не задумавшись о неявном уподоблении звука-кастрюли и звука-от-кастрюли или звуков-палочки и звуков-от-палочки.
5.2. Звуковой каузализм
О звуковом каузализме можно говорить, когда звук редуцируется к какой-то вещи, которая фундаментально отличается от него и является его причиной или причинами – будь то реальные, предположительные или воображаемые причины, или же место, обстоятельство, рамка его производства и т. д., – и когда такая редукция превращается в доктрину, представляющуюся «естественным фактом». А также когда она является стратегическим и коммерческим выбором, позволяющим продавать определенный художественный, терапевтический или иной продукт.
Каузализм встречается в разных формах:
• сциентистской, когда звук опрокидывается на физический феномен, который дал ему рождение;
• «обычной» (или повседневной, когда говорят о естественной причине);
• наконец, экологической, когда говорят о «звуковом ландшафте».
Сколь бы разными ни были их формы и цели, все эти виды каузализма строятся на одной и той же неверной оценке, намеренной или ненамеренной, к которой часто склоняют фигуры речи.
Выгоды, которые многие находят в сохранении каузализма, очевидны: он позволяет экономить внимание (в современном состоянии культуры всегда проще выявлять и описывать причину, как только она установлена, чем звук). К тому же общество все равно бы не оценило повышенное внимание к звуку, ведь звук для него выступает лишь указателем на причину или же носителем смысла, и сам по себе он не является предметом потребления.
С другой стороны, каузализм подкрепляет привычные схемы, а также позволяет некоторым артистам прибегать к манипуляции причиной (вот звук, исполненный на историческом инструменте или созданный на самом современном компьютере, я записал его в последнем из сохранившихся на планете девственных лесов и т. д.).
Такой каузализм имеет много негативных последствий для познания, науки и творчества: слушатель, ученый и композитор «упускают» богатство и многообразие звуков, заслоняемые единством распознанной причины (поговорка «Кто слышит только один колокол, слышит только один звук»90 неверна), и в то же время остаются глухи к тождеству других звуков из‐за разнородности их источников. На самом деле они слушают не звуки, а лишь их причины.
5.3. Звуковой натурализм
Мы называем звуковым натурализмом господствующую доктрину, скрыто присутствующую в большинстве современных дискурсов, а также технических, культурных, социальных и иных практик. Ее можно назвать так потому, что она полагает, обычно даже не задаваясь самим этим вопросом, что звук находится со своим источником в отношениях тождества, подразумевающих изоморфию, перенос на звук условий, в которых он произведен, сохранения в нем достоинств и качеств места, в которых он был записан, и т. д. В частности, звуковой натурализм опирается на миф о стихийной нарративности звука, который якобы сам рассказывает о своих причинах, переносит или отражает среду, из которой вышел и в которой, якобы, существовал в естественном или подлинном акустическом состоянии, для которого звук записанный (фиксированный по нашей терминологии) оказывается поддельным или искаженным следом.
Натуралистическая позиция, выступающая дополнением к каузалистской, особенно ярко выразилась в довольно известной книге «Звуковой ландшафт» (The Tuning of the World, 1979) Рэймонда Мюррея Шейфера91, на которую во Франции и в других странах по-прежнему ссылаются многие инициативы и проекты «звуковых урбанистов». Она примечательна не столько термином «шизофония», которым Мюррей Шейфер предлагает обозначать современную ситуацию, где звук отделяется от своего первоначального источника и обстоятельств записью и/или трансляцией на расстоянии, сколько мотивом, побудившим Шейфера создать этот термин: «Придумав этот термин, я хотел подчеркнуть паталогический характер (курсив наш. – М. Ш.) этого феномена. Я считаю его родственным шизофрении и наделяю его тем же значением искажения и отрыва от реальности»92. Автор, не принимающий во внимание те случаи (например, диски, кино, видео и электроакустическую музыку), когда звук производится именно для записи, по-видимому, видит в отрыве звука от среды его происхождения первородный грех записи.
6. Всегда ли звук – звук чего-то?
Хотя осознание разъединения звука и причины остается основополагающим актом в теории звукового объекта и общей акуслогии, вряд ли мы можем слышать звук иначе, чем в модусе звука чего-то… Даже в том случае, когда процесс, следствием которого становится звук, подобно тому как дым – следствие огня, а тень – тела, на самом деле не существует и никогда не существовал, как это случается с большинством звуков конкретной музыки, а также со многими звуками, используемыми в кино с фигуративной целью, когда они производятся путем обработки записанного сигнала.
Точнее говоря, звук, созданный последовательностью действий с записанным сигналом (который первоначально «был» оттиском определенного акустического феномена или просто электрическим колебанием), протяженных во времени, очень быстро перестает быть звуком своей исходной причины – в том двойном смысле, в каком он был одновременно ее следствием и представлением.
В случае нарративного кино в этом нет никакой проблемы. Звук, который может быть продуктом
