Бей первым! Главная загадка Второй мировой - Александр Никонов

Гитлер и Сталин – два темных деревенских огрызка Средневековья, выброшенные революционными кипениями XX века с темного провинциального дна на самую поверхность технически оснащенной городской современности. В их головах причудливо мешались модерн и пасторальные пережитки, легкие для понимания лженаучные теории с совершенно дремучими представлениями о мире. Только у Гитлера была мешанина из хаусхоферовщины, черной мистики, вечного космического льда и полой Земли, а у товарища Сталина в голове был весьма прогрессивный, но псевдонаучный марксизм-ленинизм плюс дремучие, времен Ивана Грозного, представления о принципах управления людьми.

В рейхе Гитлера к заключенным применялись страшные средневековые пытки. И в империи Сталина применялись страшные средневековые пытки. И не только пытки, а кое-что и похуже. Пыток обычно никто не выдерживает, и потому люди в сталинских застенках наговаривали на себя черт знает что. Но бывали отдельные исключения. Так, например, фанатично преданный коммунистической идее Станислав Коссиор, несмотря ни на какие пытки, не хотел подписывать бредовые обвинения, которые подсовывали ему следователи. Тогда доблестные чекисты привели в камеру 16-летнюю дочь Коссиора и на глазах отца изнасиловали ее. Коссиор сломался и все подписал. А дочь позже покончила с собой… Эх, хорошо в стране Советской жить!..

Все диктаторы похожи. Насилие как инструмент управления формирует вокруг диктаторов неспорящую, трусливую, нерешительную, несамостоятельную, ловящую каждое слово Хозяина среду. И в результате этого дефицита самостоятельности управленческие нити начинают постепенно сходиться вверх. Диктатору приходится во все вникать самому и решать кучу самых мелких вопросов. И ему нравится решать кучу этих мелких вопросов! Его талантов и энергетики, которые позволили ему всплыть и передушить, пережрать соперников, как маленькие акулы пожирают друг друга еще находясь в утробе матери… так вот, его талантов и энергетики вполне хватает на то, чтобы за все хвататься самому, во все вникать. И это наполняет жизнь диктатора огромным смыслом и чувством собственной значимости и нужности. Ему нравится чувствовать себя специалистом во всем.

А становясь специалистами по всем вопросам, диктаторы автоматически становятся в собственных глазах отцами нации. И действительно, от них все зависит! В результате не только диктатор, но и все его окружение может вполне искренне печалиться: кто же после смерти Вождя будет решать, какой формы лопатки для авиационной турбины нужно ставить? Кто отдаст очередное мудрое указание? Некому! Осиротеет народ!..

«Осиротели», – это одно из самых часто звучавших в СССР слов в первые дни после смерти Отца народов.

Наполеон вникал во все мелочи. Он лично отсматривал архитектурные проекты и высказывал по ним дельные замечания, писал законы, распоряжался усилить систему крепления нагрудного солдатского ордена, учил газетчиков писать, а актеров играть.

Гитлер тоже вникал во все мелочи. Он лично отсматривал архитектурные проекты и высказывал по ним дельные замечания. Он вникал в разные конструктивные мелочи, ему показывали проекты нового вооружения. С ним советовались специалисты.

И Сталин вникал во все мелочи. Он отсматривал архитектурные проекты и высказывал по ним дельные замечания. Он решал, нужно или не нужно ставить в таком-то театре такую-то пьесу. Он вникал в вопросы языкознания. По решению Сталина поменяли направляющие лопаток центробежного нагнетателя в авиационном моторе АМ-35, а из штатного состава запчастей и принадлежностей танка Т-34 исключили брезент и один домкрат.

Судостроители несли к нему расчеты.И шли с верфей рабочие к нему.Шли люди, посылаемые флотом,К сиянью звезд, прорезавшему тьму.А он вникал и в чертежи линкоров,И в ход работ, и в планы наших баз.…………………………………………..Клянутся командиры, уверяя,Что Сталин вел эскадры по морям.«Откуда он такие вещи знает,Которые ясны лишь морякам?»А инженеры говорят: «Да что там,Он должен знать науку штурманов,Но где же обучался он расчетамНепотопляемости крейсеров?»И говорят рабочие: «Мы знали,Что труд ему привычен и знаком,Но так он знает обработку стали,Как будто он работал за станком».

Такие вот весьма точные по сути стихи в 1939 году посвятил всезнающему и во все вникающему Вождю поэт Алексей Лебедев.

Хорошо быть диктатором. Но очень трудно. К тому же надо постоянно оправдывать свою диктатуру великими свершениями. Красный царь Советской империи свое диктаторство оправдывал вполне. Как человек, хорошо знающий историю, он имел исторический взгляд на вещи и смотрел далеко вперед, за пределы своей жизни. И свое предназначение видел в восстановлении и расширении Российской империи.

И это так глупо.

Потому что экстенсивно.

Поясню.

На том самом любвеобильном конгрессе, с которого я начал эту главу и на котором съехавшиеся много говорили о мультикультурализме, толерантности, сохранении своей самобытности, поисках национально-культурной идентичности и прочей ерунде, столкнулся я с одним московским раввином. Я подсел к нему за столик в ресторане, где еврей в своей смешной шапочке поглощал бесплатные дары устроителей, запивая их халявным пивом.

– А пиво-то кошерное? – подколол я раввина.

Рабби внимательно посмотрел на меня своими мудрыми глазами и сказал:

– Ах, молодой человек! Я давно живу и заметил, что всякая вкусная еда – кошерная.

– Что, и свининку употребляете?

– Бывает, и свининку. Она ж все время в колбасе присутствует.

Это ли не толерантность? Вот всем бы так свою самобытность соблюдать, идентичность национальную блюсти! Без особого фанатизма. Это по-нашему! По-городскому. Потому что фанатизм – исчадие деревенской простоты.

Чуть позже к нашему столику подсел московский корреспондент французской газеты, освещавший этот конгресс. Зашла речь о Сталине. И тут же о Гитлере. Потому что они – близнецы-братья. И потому что многим запомнилась фраза американского либерального профессора о том, что никак нельзя сравнивать этих диктаторов, ведь один евреев уничтожал, а другой русских, а последнее – вполне простительно.

Раввин все удивлялся:

– Надо же! В просвещенной Европе вдруг возникло такое чудище как фашизм. И культурные европейцы вдруг словно с ума сошли. А ведь к тому времени уже жили и творили такие люди как Бах, Эйнштейн, была создана великая культура.

А я сказал раввину:

– Представьте себе, что вы перенеслись в Древний Рим эпохи Калигулы и с ужасом смотрите на весь этот кровавый хаос. А ведь к тому времени на свете уже жили Архимед и Гомер, была создана великая греческая культура, Эратосфен вычислил диаметр Земли.

Дело не в качестве отдельных носителей культуры, которые демонстрируют взлеты человеческого духа. А в их количестве. В том, сколько в обществе малокультурных, диковатых людей, которых можно раскачать на фашизм, доносительство, охоту на ведьм. Культурность общества – это его урбанизированность. Тот, кто читал мои книги, уже знает об этом.

В середине XX века даже в Европе было слишком много деревенского элемента. А для деревенщика первая ценность – земля. Вот что писал об этом Гитлер: «Пока нашему государству не удалось обеспечить каждого своего сына на столетия вперед достаточным количеством земли, вы не должны считать, что положение наше прочно. Никогда не забывайте, что самым священным правом является право владеть достаточным количеством земли, которую мы сами будем обрабатывать».

Деревенщик Гитлер не любил город, относясь к нему с подозрением. Потому что город, который, собственно, и есть производитель цивилизации как таковой, представляется традиционному патриархальному сознанию великим разрушителем. Гитлер так и писал об этом в своей установочной вещи «Майн кампф»:

«Бурный рост народонаселения в нашем государстве выдвигал уже до начала войны проблему достаточного пропитания Германии и ставил эту проблему в центре всех наших политических и экономических задач… Наш отказ от политики завоевания новых земель в Европе и избранная нами вместо этого безумная политика так называемого мирного экономического завоевания земли неизбежно должны были привести к вредной политике безграничной индустриализации. Первым и очень тяжким последствием этой политики было вызванное ею ослабление крестьянства. В той самой мере, в какой таяло крестьянское сословие, в этой же мере неудержимо возрастала численность городского пролетариата. В конце концов утеряно было всякое равновесие.

К этому прибавился рост неравенства – резкая разница между богатством и бедностью. Нищета и изобилие жили теперь в такой непосредственной близости друг к другу, что результаты неизбежно должны были быть печальные. Нужда и частая безработица начали играть человеком, усиливая недовольство и озлобление в рядах бедняков. Результатом всего этого было усиление политического раскола между классами. (Здесь Гитлер рассуждает, как классический марксист! Во времена его юности марксизм был самым модным течением мысли и избегнуть его влияния будущий фюрер немецкой нации не мог. Отсюда и название его партии – „социалистическая“. – А. Н.) Несмотря на то, что страна переживала эпоху экономического расцвета, недовольство кругом становилось все больше и глубже. В конце концов, всюду утвердилось убеждение, что „долго так продолжаться не может“. (А это уже не совсем марксизм. Здесь хочу обратить ваше внимание на то, на что указывал еще в книге „Апгрейд обезьяны“[3] – социальные революции происходят после бурного экономического роста, а не из-за обнищания масс. Мать революций – зависть, а не страдания. – А. Н.)