Беспокойство - Николай Камбулов

— Га-га… Здравствуй, Алешка.

Сашко замигала ресницами.

— Я же говорю: дядя играет. Ну развяжите меня, больно рукам. Слышите, мне больно. Я буду плакать.

— Сейчас, сейчас.

Кайши вскочил, покружил возле Сашко и опять к Алешке:

— Ты это место знаешь? Где лучше пройти к границе?

— Ты Кайши? — спросил Алешка.

— Слышишь? Спрашиваю…

— Сто километров прямо, а потом кругом столько же. — Алешка отвернулся: чего я с ним буду разговаривать. И ты, Сашко, молчи. Он ищет путь для перехода границы. Это точно. В проводники думает нас взять. Похолодел от этой мысли и притих.

— А ты знаешь? — наклонился Кайши к Сашко. — Отвечай, далеко граница?

— Это секрет, дядя. Тайна. В такую игру мы не играем. Развяжите мне руки…

— А скажешь?

— А вы настоящий шпион? Или… понарошному?

— Ты, девочка, сошла с ума. Мне надо к Василию Ивановичу, к Добрыне. Поняла?

— Поняла…

— Молчи, Сашко!

Кайши подпрыгнул от Алешкиного выкрика. «Сын коменданта… Хоросо. Хоросо. В таком случае с тобой разговор один».

Он выхватил пистолет и нацелил его в Алешку.

— Вот так, скажешь?

Темный зрачок дула приближался медленно и застыл у самого переносья. Алешка смотрел на этот зрачок застывшим взглядом, спиной прижимаясь к шершавому стволу сосны: хотелось отодвинуться, но сосна не поддавалась, лишь почувствовал: вершина дерева качается, поскрипывает. Во рту стало сухо, и он с силой проглотил слюну.

Алешке было одиннадцать лет, и жил он поступками книжных героев да дыханием границы, ожиданием приключений. Сию минуту же все это — быль… Вот он, враг, перед ним, тот самый нарушитель границы, с которым Алешка в мыслях встречался не раз, выдумывая всякие необыкновенные истории. Только обелиск на могиле матери иногда как бы отрезвлял Алешку, чуть ослаблял фантазию и заставлял задумываться о жизни реальной и сложной, порой жестокой. Но только на миг, всего лишь на один миг.

Темный зрачок пистолета холодил переносье. Не выстрелит. Услышат в комендатуре. Разве он об этом не знает… Прибегут и свяжут. Их, наверное, уже ищут… Только бы Сашко не подвела. Она девочка… Уже плачет… Сашко, не плачь!

Но это лишь мысленно, а сказать ей Алешка ничего не может — язык вдруг стал деревянным. И лицо вспотело. Отчего бы это? Ведь так зябко, зубы постукивают.

— Не надо убивать! — закричала Сашко.

— Дурочка! Не разговаривай с ним!

Наконец-то язык отошел. Алешка уперся ногами в землю, скользя по стволу спиной, встал. Эх, если бы руки не были связаны! Придумал бы что-нибудь. А теперь что можно сделать… Закричать на весь лес…

— А-а-га-га-га!

И захлебнулся, как там, в траве, от противной шершавой ладони Кайши. «Га-га-га» — прокатилось по лесу. И Сашко приподнялась и тоже:

— А-а, га-га-га! Не трогайте нас! Отпустите!

Кайши схватил Сашко. Повернул лицом к Алешке. Крутит головой по сторонам. У Сашко бьется сердце — хук-тук-тук. И вся она дрожит.

— Уговор такой: вы меня проводите к границе, и я вас отпускаю. Только тихо, ни звука!

— Я демаскалуюсь. Видите, какие у меня волосы, они далеко-далеко заметны. Нас поймают.

Кайши подумал, действительно, у нее голова — подсолнух на зеленом фоне… Да, да, на километр заметна.

— Где твой платок? Ты его сбросила?

Не она, Алешка зубами стащил его при первой остановке, когда перешли речку и нарушитель менял обувь — ботинки на сапоги, и, наверное, другого размера. Об этом смекнул Алешка. Платок он снял, чтобы пограничникам легче было найти их. Сашко только сейчас догадалась. И она, конечно, не скажет, куда делся платок.

— Ты его сбросила?

— Я всегда хожу с открытой головой. Поэтому у меня волосы красные. Солнышко их красит.

— Когда ты его сбросила? Вспомни!

Да разве вспомнит, разве скажет! Кайши понял: не скажет. Только время можно потерять. Проклятый платок! Он наведет на след. Подальше от этого места…

Следы вели к реке. Они печатались на траве четко, и Турову не представляло особого труда определить, что тут прошел взрослый человек, не Алешка и не Сашко. Как быть: продолжать идти по следам или искать ребят? Собака натягивает поводок, просится вперед. И кому принадлежат эти следы? Прошел один, — значит, кто-то посторонний: в наряд не посылают по одному.

Теперь можно и выстрелить, услышат в комендатуре. Он нажал на спуск раз, второй… Горячим шибануло над головой: бах-ха-ха. Он еще раз выстрелил. Поторопил Дика:

— Вперед, вперед!

Через минуту, другую — стоп: крутой берег реки. Собака рванула в сторону, и он побежал за ней. Метров через сто закружил Дик, заметался то к реке, то от реки.

— Дик, след! Ищи!

След пропал. Мокрая от росы трава выпрямилась на солнце.

— Дик, след! Сле-е-ед! — закричал Туров, встревоженный беспомощностью собаки. Это как будто повлияло на Дика, он потянул к реке.

Значит, след там, за рекой. Но кто рискнет в такую чащобу идти, из нее знающему место и то трудно выбраться — непроходимый сплошняк. Пересекая в низовьях речку, лес тянулся к самой границе кудлатым овалом. Туров поколебался некоторое время и прыгнул с обрыва, поплыл к противоположному берегу. Вслед за ним рванулся и Дик.

Вот и берег. Десять саженей лужок, и сразу темная лохматая гора леса, молчаливая и таинственная. Дик шумно потянул носом и махнул с места громадным прыжком. Потом остановился, припал животом к земле. Туров приготовил пистолет, ползком приблизился к собаке.

— Что случилось?

Дик ждал команду, тело его чуть подрагивало. Туров охватил взглядом местность, ничего не заметил.

— Ищи!

Это был платок, мокрый, измятый. Туров рассматривал его как диковинку, хотя сразу опознал. Алешка и раньше давал его Сашко, чтобы та «не огнилась» в играх. Она охотно покрывала им свою голову и спрашивала: «Теперь я не похожа на подсолнух и не демаскалуюсь?»

«Эх ты, Алешка, Алешка, выдумщик великий. Хороший ты парень, да немножечко чересчур берешь».

— А-а, го-го…

Прислушался. В ответ глухое, шепотливое эхо.

— О-о, го-го…

Молчание, придавленная глухота.

В чащобу почти не проникает свет. Деревья переплелись, сквозь них нелегко пробраться. Возле высокой сосны, куда привел Дик, опять обнаружил отпечатки ног и Алешки, и Сашко, а рядом с ними след тех же ног в обуви сорок второго размера.

— Дик, что за чудо — не прилетели же ребята сюда по воздуху?

Даже посмотрел наверх: из-за ветвей небо не видно. Но все же как могло случиться — шел один человек и вдруг три следа?

— О-о, го-го-го-о-о-о! — вновь закричал Туров.

В ответ немота — придавленная, глухая. Далеко, значит, ушли, голос до них не долетит. Надо спешить. Он поторопил Дика и заметил: бока у собаки опали, и не та уже прыть, поводок не натягивается. Устал Дик — годы не те, и покормить нечем. Да и сам Туров не лучше — темно в глазах, земля качается под ногами.

Туров, держись! Туров, не сдавайся!

Впереди виднелось взгорье. С ходу подъем не одолели. Собственно, первым сдал Туров — ноги ослабли, подломились, и он чуть не сполз вниз. Дик придержал, ухватившись зубами за ремень. Когда укрепился подле коряги, переждал с минуту, лбом ткнулся в собачью морду. Спасибо, дружище!

Дик ощерился, чисто по-собачьи, как всегда, когда разговаривал с ним Туров, — во всю пасть… И тут же навострил уши, поднял голову. Туров шепотом, в самое ухо: Алешка! Слово, знакомое Дику. Вскочил и разом одолел кручу. Теперь Турову легче вскарабкаться. Пес уперся лапами и ждал, пока Туров не оказался рядом.

— Алешка! Ищи!

Дик поводил мордой и потянул вниз, к реке. Кособоко бежит, след держит. Туров, поспевай!

За рекой Кайши бухнулся на землю — ноша не так уж легка. Алешка и Сашко слетели с его плеч. Сашко вскрикнула от боли…

Решение пришло там, под сосной, созрело в один миг. «Хоросо, хоросо, командир! Кайши обязательно вернется. Га-га, Василий Иванович, рука не поднимается стрелять в сына». Алешку он будет вести впереди, а если потребуется, поднимет на грудь. Девочку приторочит к спине. Пойдет в открытую. Никто не выстрелит. А уж он, Кайши, к себе не подпустит — ни человека, ни собаку, сразит первой пулей.

Сашко плакала. Алешке хотелось чем-то помочь ей. Но так, чтобы Сашко не подумала, что ему, Алешке, тоже нелегко, что и он сам страшится этого бандита и готов расплакаться. Нет, нет, Алешка не таков! Он скривил рожицу, подмигнул:

— Аля-а, аля-ля, вышла кошка за кота…

— Мне нисколечко не страшно, Алеша. Я просто есть хочу. — Она смотрит на лежащего вниз лицом бандюгу. Алешка понимает: Сашко, наверное, просто храбрится, но и то хорошо.

Кайши перевернулся на спину, разбросал длинные руки, склонил голову и смотрит на ребят, прикидывая, как будет переходить границу. На виду у пограничников. Закричит ли Алешка? Надо, чтобы закричал: «Товарищи! Я сын Василия Ивановича. Не стреляйте!»