Затворник. Почти реальная история - Сергей Кузнецов

– Справились тогда, – пробормотала она, – справимся и сейчас...

Мелькнула мысль об Оксане, ее бегстве, но Елена Петровна тут же одернула себя, решив, что не имеет права ее судить. «Все выяснится, лишь бы поправился Костя...»

– ...И не суетись, – сказала Вика, когда Оксана поведала ей, что собирается уходить от Кости. – Кто гонит? Куда спешишь? А если он через месяц выйдет на работу, станет получать нормальные бабки...

– Никуда он не выйдет, – с досадой сказала Оксана, доставая из Викиной пачки сигарету и закуривая. – Единственная его работа – дурацкая книга, которую он пишет.

– Почему ты так уверена? Он ездит на собеседования? Резюме рассылает?

– Ездит. Рассылает. И все без толку уже полгода. Хотел бы работать – давно бы вышел. Было много неплохих предложений, от которых он отказался, посчитав непрестижными и малооплачиваемыми, и несколько отличных, после которых уже отказывали ему...

– Почему?

– Ведет себя слишком независимо. Надо уметь... ну... – Она щелкнула пальцами, подбирая слово.

– Поняла, – кивнула Вика. – Надо. Но он пока не сказал тебе, что будет заниматься только писательством... Кстати, ты читала то, что он сочиняет?

Оксана кивнула.

– И как?

Оксана состроила презрительную гримасу и пожала плечами.

– Ну, то, что книга не нравится тебе, вовсе не означает, что это действительно чушь несусветная. – Поймав удивленный взгляд подруги, пояснила: – Я просто стараюсь быть объективной! Что, если это новый Головачев, или, я не знаю... Улицкая?

Оксана рассмеялась.

– Немного зная Костю, – сказала Вика, – в том числе по твоим рассказам, сомневаюсь, что он стал бы тратить столько времени на нечто заведомо провальное. Блажить. Он неглупый, твердо стоящий на земле обеими ногами мужик. Я уверена – он разберется, что нужнее. И не надо на меня так смотреть! Сказала же: стараюсь быть объективной! Но я твоя подруга, а не его!

– Твоя объективность переходит границы, – заметила Оксана. – Хочешь, забирай его и целуйся с ним.

– Не понимаю одного, – сказала Вика. – Откуда в тебе это взялось? Вы так любили друг друга, вас все считали идеальной парой! Да вы и были такой парой! Почему вдруг все рухнуло? Кто виноват?

– Кто виноват... – хмыкнула Оксана. – Угадай с трех раз. Наверное, Санчо прав: Костя социальный неудачник. Это в нем заложено.

– Кобель твой Санчо.

– Кобель, – согласилась Оксана, – но элитной породы. Я, конечно, дура, что переспала с ним. Но вины перед Костей не чувствую. Подсознательно все было решено гораздо раньше, а сексом с Сашкой я только поставила жирную точку. Видишь ли, Вика... У нас с Костей нет детей. В чем – или в ком – причина, непонятно. Тысячу раз я просила, уговаривала и умоляла его провериться! Но он не хочет. Ему не нужно. У него уже есть сын.

Вика потрясенно молчала.

– А мне ведь тридцать два, – продолжала Оксана. Сигарета в ее руке дрожала. – Это за границей, в Европе и Америке, бабы рожают чуть не до пятидесяти. А в России первого ребенка родить в этом возрасте... – Она сделала неопределенный жест рукой с сигаретой. Теперь дрожали и губы, хотя глаза были сухими. – Но для того, чтобы родить, надо по крайней мере залететь! Не хочу. Все. Надоело.

– У тебя есть кто-то? – негромко спросила Вика.

Оксана помотала головой.

– Я прошу тебя только об одном, – сказала Вика. – Не торопись. Уходить в пустоту, да с такими настроениями, очень страшно, знаю по себе. Подожди. Поговори с ним последний раз. Дай еще шанс человеку...

Оксана глядела в сторону.

– Как хочешь. Ты взрослая девочка, все понимаешь сама. Будешь домой звонить? – Оксана мотнула головой. – Тогда давай укладываться...

– ...Привет, – сказал Костя и слабо улыбнулся. – Кажется, мне лучше. Ничего не помню. Я был плох?

– Самую малость, – сказала мать.

– А где Оксана?

– В командировке.

– Звонила?

– Вчера, – солгала она. – Сказала, скоро вернется... Если ситуация не изменится и ее не попросят задержаться...

– Какое сегодня число?

– Пятое сентября.

– Здо́рово... Девять дней...

– Напугал ты меня, Костик, – сказала Елена Петровна. – Немножко...

– Ничего не помню, – повторил он. – Тела не чувствую. Слабость. Помоги встать.

Сразу подняться не получилось. Несколько минут он сидел на постели; в глазах было темно, в ушах шумело. В комнате стоял тяжелый дух болезни.

– Все будет хорошо, – сказал Костя больше для себя, чем для матери. – Если я девять дней с температурой сорок... и поправляюсь, значит, мы победили. Правда, мам?

– Правда, – сказала Елена Петровна.

– Вот только не работал я долго... Скверно...

– Не работал? – переспросила мать.

Он посмотрел на нее.

– В смысле, переговоры, резюме... Там, где меня ждали, уже наверняка людей нашли.

– Ты об этом не думай, – сказала мать. – Нужно окончательно поправиться, а там видно будет.

Но до окончательного выздоровления было еще далеко. К тому же Елена Петровна опасалась повторения кризиса, не веря, что болезнь отступает. Даже уходя в магазин или аптеку, она старалась вернуться побыстрее.

Глотать и говорить Косте по-прежнему было тяжело. Правда, теперь он сам мог полоскать горло и прыскать из пульверизатора. Но спал ночами еще целую неделю беспокойно, метался и вскрикивал.

Начало проходить горло – появился сухой кашель, рвущий обессилевшее в борьбе с болезнью худое Костино тело. Матери хотелось плакать: болезнь доканывала ее сына, а она, мать, ничего не могла с этим поделать, только пытаться противостоять. Врача она так ни разу не вызвала: Костя прежде неоднократно жаловался на районную медицину, обвиняя ее в вымогательствах и непрофессионализме, – последнее он терпеть не мог. К тому же Елена Петровна все еще была убеждена, что сможет выходить сына сама, без вмешательства врачей. Она только опасалась, что, когда поправится Костя, заболеет сама, – в таком невероятном и незнакомом ей в последние годы напряжении прожила она эти недели. Надо постараться успокоиться, внутренне выровняться, чтобы здоровы были оба – мать и сын.

Оксана вернулась после пятнадцатого, когда Костя был практически здоров. Она чувствовала себя неловко, и это ощущение усилилось после того, как ни Елена Петровна, ни Костя не задали ей ни единого вопроса, а общались так, будто она выходила на полчаса в магазин. Сперва она даже собиралась обидеться на то, что муж не поинтересовался, как прошла командировка, почему она не звонила, – версия была подготовлена. (Она не знала, что у матери с сыном была игра: Елена Петровна говорила, что Оксана звонила, когда Костя спал, а он делал вид, что верил.) Но быстро поняла, что обижаться в ее ситуации не стоит.

Медленно и неуклонно чувство неловкости сменилось чувством вины.

– Костя, прости меня, – сказала она вечером, когда Елена Петровна готовила ужин на кухне.

– Бог простит, – сказал он после паузы. Он был бледен, изможден и худ, глаза лихорадочно блестели... но, черт побери, как притягателен! Что-то изменилось в нем после болезни. А может, дело не только в болезни.

Оксана с трудом сдерживалась, чтобы не накинуться на него немедленно.

– Давай отпустим маму, – предложила она. – Ну, я дома, после командировки у меня есть несколько свободных дней. Буду ухаживать за тобой. А она устала, ей необходимо отдохнуть...

– Ты считаешь?

– Конечно!

Он опять помолчал.

– Мама уедет, когда захочет сама.

– Костя, я очень соскучилась! – громко прошептала она, придвинувшись к нему.

Он посмотрел на нее спокойным взглядом и сказал:

– Я тоже.

– Дети! – позвала мать с кухни. – Ужинать!

Ольга Дружинина приехала в этот маленький украинский приморский городок ранней весной.

Она приехала сюда умирать.

Все для себя решив и определив еще в Москве, она предприняла все необходимые действия: быстро и довольно удачно продала квартиру, распределила деньги, распродала и раздарила некоторые вещи и драгоценности, не вполне внятно мотивируя для подруг и знакомых свои действия тем, что уезжает в длительную командировку за рубеж. Написала родителям письмо с просьбой не искать ее и отправила это письмо с вокзала в день отъезда. Из вещей взяла с собой только самое необходимое, не планируя задерживаться. Созвонилась с женщиной, к которой ей посоветовали обратиться бывшие сослуживцы; та ответила: «Приезжайте, я вас жду».

Кажется, все.

Ее никто не провожал.

Посадочная суета, попутчики, дорога, разговоры, остановки – все было как в тумане. Восприятие окружающего было блокировано; она с огромным трудом заставляла себя видеть и слышать людей, с которыми ехала в одном купе и вагоне. Можно было, конечно, купить билет в спальный вагон, да еще и оплатить оба места, чтобы ехать одной, но ей казалось, что последние месяцы она непременно должна быть среди людей.

Почему она вбила это себе в голову?