Работы разных лет: история литературы, критика, переводы - Дмитрий Петрович Бак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1830-е гг. – период достаточно интенсивного участия П. в лит. жизни в качестве переводчика и автора ориг. стихов (романтич. и медитативных): «Улыбка милой» («Галатея», 1830, № 4), «Тень Великого» (о Наполеоне; там же, 1830, № 35), «Чада солнца» («Молва», 1833, № 131) – филос. «мистерия», заставляющая вспомнить о П. Б. Шелли, «Пловец» («Молва», 1835, № 14).
Сам П. не относился к своим поэтич. опытам серьезно, уже в 1834 он писал Белинскому: «ради Бога не вздумай ты печатать чего-нибудь хранящегося у тебя из моих стихоплетений. Даже заклинаю тебя старой дружбою … украдь у Межевича “Джинны”, а не то проклятие на тебя – не хочу ничего печатать – нет – эта дурь уже прошла» (Белинский и его корреспондент. С. 226). Однако и в 40-е гг. он эпизодически пытался публиковать стихи под псевдонимами (РГБ, ф. 231, Пог./II, оп. 24, № 24, л. 11 об.) (не выявлены).
Переводные публикации П. 1830-х гг. типологически разделяются на две группы. Первую составляют журнальные переводы из Дж. Мильтона [ «Отрывок из Потерянного Рая» (посвящего В. Г. Б<елинскому>) («Галатея», 1830, № 22), «Из третьей песни Потерянного Рая» («Молва», 1833, № 85)], В. Гюго – «Джинны» («Телескоп», 1835, № 1). Переводы П. с европ. языков отличает тщательность стилистич. отделки, а также стремление к лингвистич. и версификационному эксперименту (ср. сведения о попытках перевести Дж. Байрона на персидский).
Так, для перевода из Гюго П. выбирает метрически исключительно сложное стих. из популярного в 1830-е гг. сб-ка «Восточные мотивы», в к-ром последовательно чередуются 1-ст. амфибрахий, 2-ст. хорей, 2-ст. дактиль, 2-ст. амфибрахий, 3-ст. ямб, 4-ст. хорей, 4-ст. ямб, 5-ст. ямб и далее в обратном порядке убывания длины стиха.
Любопытным примером совмещения «европ.» и «восточных» интересов П. в области худож. перевода может служить стих. «Магадэва и баядера. Индийская легенда (Из Гёте)» – «Магадэва, царь созданья…» (МН, 1838, ч. 16, март – апр.); в том же году в «Моск. наблюдателе», выполненный, видимо, в порядке творч. соревнования, появился перевод того же стих. И. В. Гёте К. С. Аксакова («Магадэва и Баядера») (1838, ч. 17, кн. 5). Н. Г. Чернышевский, желая создать идеальный рус. текст своего любимого гётевского стих. «Бог и баядера», использовал варианты обоих переводчиков (см. в кн.: Жирмунский В. М. Гете в рус. лит-ре. Л., 1981. С. 287–288, с ошибоч. инициалами – результат смешения П. и И. М. Петрова).
Другую группу переводных публикаций образуют переводы с вост. языков (гл. образом с санскрита), по б. ч. они носят науч. характер, снабжены примечаниями и комментариями, нередко специально рассчитанными для использования в ун-тском преподавании языка. В этой области П. выступает в роли первооткрывателя: «Песнь Налы, кн. 1» («Телескоп», 1835, № 7) – первый рус. стихотв. перевод из «Махабхараты», выполненный непосредственно с санскритского оригинала. Далее последовало «Похищение Драупадии» (также из «Махабхараты», прозой – ОЗ, 1841, № 12) – на три года раньше первого из многочисл. переводов К. А. Коссовича (см. в доп. томе). В 1835 в «Молве» (№ 24/26) Белинский опубл. «Газель (из Хафиза)» – П. «с персидского», извлеченный из петерб. письма П. от 22 авг. 1834 (Белинский и его корреспонденты. С. 237–238).
И здесь П. балансирует на грани версификационного эксперимента (адаптация газели к рус. стихосложению) и решения собственно худож. задачи. Перевод является первой «попыткой ввести в русскую литературу арабо-персидскую форму газели» (Эберман В. Арабы и персы в рус. поэзии // Восток. Журнал лит-ры, науки и иск-ва. 1923. Кн. 3. С. 113).
В 1838 П. направляется в поездку по Европе, где в течение двух лет работает с вост. рукописями в б-ках и музеях Берлина, Парижа, Лондона, знакомится с ведущими востоковедами Европы. Есть сведения, что П. «своими познаниями удивил даже знаменитого Ф. Боппа, который писал в Петербург, что Петрову … нечему учиться в Германии» [Барсуков, IV, 408; см. также публ. Погодина «Месяц в Париже» («Москв.», 1841, № 2, с. 451–52), в к-рой он рассказывает о встрече с П.].
По возвращении из Европы в 1841 П. должен был занять санскритскую кафедру в Акад. наук (академия в то время имела в своем составе учеб. кафедры), однако оказался не у дел: «кафедра моего предмета занята другим … мне едва ли не приходится выбрать другое поприще» (РГБ, Пог./II, ф. 231, оп. 24, № 24, л. 1). П. старается не падать духом, по крайней мере – не показать собств. отчаяния: «Как бы то ни было, но все-таки лучше быть на Руси… нежели в чужой земле – будем бороться с судьбой с последних сил» (там же, л. 5). 1840–41 – драматичное время для П.: «Ровно год не получаю от начальства ни копейки – живу Бог знает чем и как» (там же). В это время он публикует в недавно основанном «Москвитянине» переводы отрывков из «Махабхараты»: «Матсьопакьанам, или Сказание о рыбе»; «Сказание о Савитрии» («Москв.», 1841, № 8, 12). Известны планы Погодина привлечь П. для сотрудничества в «Москвитянине» в качестве рецензента и критика.
Остаться в Петербурге П. не удалось, в окт. 1841 он определен в Казан. ун-т на одну из учреждавшихся востоковедных кафедр (РГИА, ф. 733, оп. 37, д. 87, 1851 г., л. 173–174; оп. 42, д. 289, л. 1, 1 об.).
О возможной подоплеке служебной драмы П. упоминает Н. И. Веселовский: «По возвращении в Россию Петров должен был подвергнуться экзамену в Академии наук; но так как там экзаменовать
