Грешник Шимас - Шахразада

Разбойник был угрюмым и упрямым, но не вызывало сомнений, что у него не больше верности в душе, чем у любого из его породы.

— Что за отряд впереди?

— Не знаю я никакого отряда… Шимас поудобнее перехватил рукоять.

— Врешь, мерзавец. Я слышал, как вы уговаривались. Приставь-ка ему нож к глотке, — обернулся он к пажу Иосифа, — и, если на нас нападут, тут же ее перережешь. Да не скупись, режь поглубже, а то приходилось мне видеть людей с наполовину отрезанной головой, которые все еще оставались живы…

— А почему бы не прикончить его прямо сейчас? — рассудительно предложил толстяк.

— Не надо! — Вор был явно перепуган. — Я им ничем не обязан. Отпустите меня, я все расскажу!

План разбойников был прост: не нападать на мудреца посреди дороги, а выждать, пока он доберется до расположенного впереди постоялого двора. Это было естественное место для остановки. Небольшой купеческий караван тоже должен был заночевать там, и грабители собирались разделаться одним махом и с купцами тоже.

— Но ведь они сильны, и их там немало!

— И один из них наш брат, — пожал плечами пленник. — Все будут пить вино, и когда уснут…

Когда караванщики уснут от вина с подмешанным сонным зельем, разбойники всех перебьют. Привязав руки пленника к седлу, отряд Иосифа пустился в путь. Собирались тучи, и в воздухе чувствовалась надвигающаяся перемена.

Иосиф Севильский взглянул на Шимаса:

— Ты спас мне жизнь, — сказал он спокойно.

— Подожди. Может быть, я просто предупредил тебя о смерти. Неизвестно, что принесет ночь.

Мудрец кивнул — в самом деле, все было впереди.

С холма стали вырисовываться очертания обнесенного стеной приземистого здания постоялого двора — носящего, по словам изловленного разбойника, высокое имя гостиницы. Во дворе стояли верблюды и кони купеческого каравана. Четверо солдат в кольчугах сворачивали в ворота, но не видно было никого из той разношерстной банды, которая двигалась впереди.

Гостиница располагалась на открытом месте, и вблизи не было никакого укрытия. Но если внутри действительно есть сообщник, чтобы открыть ворота нападающим, то она окажется слишком тесна и практически не приспособлена для обороны.

Хасан, тот самый высокий юноша из отряда, будет драться хорошо — в этом Шимас не сомневался. Иосиф Севильский, пусть немолодой уже человек, в отличной форме, судя по виду… Да и в решительности ему не откажешь. Когда маленький отряд, принявший Шимаса, втянулся в деревянные ворота, подул свежий ветер и на путников пали первые, еще редкие, капли дождя. Ночь обещала быть темной и неспокойной.

Воздух в конюшне был спертый, пахло свежим сеном. Верблюды казались упитанными и сильными, и Шимас сказал об этом Хасану. Тот в ответ бросил презрительный взгляд:

— «Джамалы»… — Он пожал плечами. — Только и годятся, чтобы таскать поклажу. Видел бы ты наших верховых верблюдов — «батинийя» или «уманийя»!

И стал рассказывать Шимасу о знаменитых беговых верблюдах, которые могут покрывать за день сотню миль и не устают от бега в течение нескольких дней. Вошел высокий темнолицый солдат и указал на пустующее стойло:

— Не занимайте. Приезжает важный путешественник.

Он внимательно взглянул на Шимаса, чуть нахмурившись, словно лицо юноши показалось ему знакомым. Помешкал, будто хотел что-то добавить, но потом передумал и вышел.

Иосиф Севильский уже распорядился о трапезе. Перед ним лежала нога ягненка, от которой он отрезал куски мяса. Он знáком предложил Шимасу присоединиться. Юноша не отказался — да и глупо было отказываться после целого дня, проведенного в седле. Барашек был молодой, свежезажарерный и превосходный на вкус. К нему рис и кувшин вина. Чуть позже появился Хасан, готовый продолжить свою сагу о пустынных верблюдах и их повадках. Шимас слушал со всем возможным вниманием: все, что встречается по пути, когда-нибудь может пригодиться.

Иосиф Севильский говорил мало, но заметил, что один из кольчужных солдат подходил, чтобы расспросить о пленнике, — он явно хотел, чтобы того передали ему. Послушав беседу о верблюдах, вернулся к своим.

Иосиф налил вина из кувшина и с усмешкой проследил за его эволюциями. А потом обернулся к Шимасу, который, должно быть, все еще оставался для мудреца загадкой.

— Слыхал ли ты, — спросил он мягко, — о дьяволе, цитирующем Писание для своих целей?

— Дьявол-то и уцелеет, — ответил юноша.

— Значит, главное — это уцелеть? А нет ли более важных вещей?

— Прежде всего честь, потом победа, но уж если человек хочет учиться, то прежде всего он должен жить.

— Ты мудро поступишь, — проговорил Иосиф, — если отправишься в Толедо. Ученье есть лучшая из всех радостей. Деньги могут быть потеряны или украдены, здоровье и сила могут подвести, но то, что ты сообщил разуму своему, — твое навеки.

С этим было трудно спорить, но Шимас и не собирался.

«О мудрец, ты воистину прав! Разве не мои небольшие познания в мореходном деле освободили меня из цепей? Разве не знание арабского языка привело меня в Кадис? И более того. Уже то немногое, чему я научился, сделало мою жизнь богаче, помогло мне более точно оценить достоинство людей и вещей. Да, я отправлюсь в Толедо. Но после. Сейчас же мой путь — на полуночь, в Арморику!»

Путники вполголоса продолжали беседу. Один из кольчужных солдат уселся по соседству с ними, другой расположился неподалеку от купцов. Неразумным и странным казалось, что люди, путешествующие вместе, разделились и устраивались на отдых по отдельности…

Караванщики уже давно заснули.

Поев, Шимас вышел во двор помыть лицо и руки. Ветер усилился и гнал по небу тучи, словно морские волны. Молнии играли, разбрасывая зловещие тени над дальними холмами, деревья гнулись под сердитым ветром. В такую ночь зло царит повсюду…

Юноша мысленно вернулся на родину. Малышом он часто разгуливал по вересковым пустошам среди стоячих камней — древних священных камней народа матери. Интересно, подумал он, что бы сказал Иосиф Севильский, если бы знал, что в памяти его невольного защитника покоится священное знание друидов? Многие века назад сложили они правила ясного мышления для спора и обсуждения, собрали знания о море, о небе и звездах, а также о множестве тайных вещей, которые для непосвященных казались волшебством.

Сейчас, в темную ночь, в ожидании схватки, такие мысли многим показались бы странными. Но Шимас чувствовал, что встреча со знаменитым книгочеем неслучайна на его пути. И вновь перед ним встал вопрос — во что ему верить, принимать ли каноны какой-то определенной веры? Или оставить все как есть до лучших времен?