Князь механический - Владимир Ропшинов

– Латиницей пишется Koldewey, Robert Koldewey. Он ученый.

– Еще есть данные? – спросил унтер.

Князь покачал головой.

– Сделаем, не впервой, – пробормотал себе под нос дежурный.

Одним пальцем, долго целясь, он набрал на аппарате имя и фамилию, после чего вся комната пришла в движение. Бешено завертелись барабаны – то все разом, то по очереди, натянутые между ними тросики стали сокращаться, дергая какие-то щелкавшие внутри переключатели.

– Это электромагнитный адресный стол? – спросил князь, вспоминая разговор, слышанный им в театре.

– Да куда там, – вздохнул комендант, – электромагнитные только в столицах есть. Они вмиг что хочешь найдут. А у нас простой, электромеханический.

Через полминуты из похожего на телеграфный аппарата, стоявшего рядом с печатной машинкой, поползла тонкая белая лента с отпечатанными на ней буквами.

– Voila! – распираемый от гордости за не подведшую его технику, совсем расслабился комендант.

Князь взял ленту. «Robert Koldewey, мещанин города Берлина. Постоянного адреса не имеет. Работает в Pergamon Museum, проживает, по имеющимся данным, там же».

Князь скомкал ленту и сунул в карман.

– Ну как, есть ли польза? – спросил комендант.

– Да, благодарю, надеюсь, это тот, кто мне нужен, – сказал Олег Константинович, – не окажете ли вы мне услугу – довезти меня до Пергамон музеум?

– О, конечно, с превеликим удовольствием, – заулыбался комендант, – сейчас же распоряжусь подготовить автомобиль. Музей хоть и рядом, а пешком я вас, ваше высочество, не пущу.

XX

Пергамский музей стоял нетронутым. Антанта забрала у Германии в виде контрибуции почти все золото, откопанное немецкими археологами в Передней Азии, оценив их находки по цене металла, но камни брать постеснялась: уж слишком это походило бы на грабеж. Остались в музее и Пергамский алтарь, и ворота Иштар, и все многочисленные непонятные каменные боги, по-хозяйски свезенные немцами в свою столицу со всего Ближнего Востока.

Два французских военных полицейских в касках Адриана[25] стояли на часах перед входом в музей и молча пропустили внутрь офицера, приехавшего на автомобиле с флажком русского коменданта.

Пол внутри был покрыт пылью, касса пустовала, и билеты на входе никто не проверял. Романов подумал, что он тут один.

– Эй, кто здесь? – громко крикнул он, и эхо отразило от стен звуки его голоса.

Никто не ответил, и князь зашагал, гулко ступая своими коваными сапогами по каменному полу. За каким-то из каменных средиземноморских идолов Романов, как ему показалось, увидел мелькнувшего человека. Он подбежал туда и действительно встретил музейного смотрителя. Заросший бородой смотритель, уже давно, наверное, не получавший жалованья за свою работу и остававшийся на ней только потому, что эти идолы захватили его рассудок, уставился на князя безумными глазами.

– Где я могу видеть господина Колдевея, археолога? – спросил князь по-немецки.

– Я покажу вам, покажу, только не убивайте меня и не лишайте места. Сейчас так трудно найти работу, а я к этому так привык, мне здесь все так нравится, – залепетал смотритель, уводя князя за собой в глубь музея.

Романов порылся в планшете и вытащил шоколадку, взятую им из цеппелина. Он пожалел, что не взял больше, – Колдевея, если он в таком же состоянии, следовало бы угостить в первую очередь. Но смотритель был так жалок…

Археолог жил в музейном подвале с низкими кирпичными стенами и сводчатыми потолками, но довольно просторном. Из мебели в нем были только узкая походная кровать, резной деревянный стол, вытащенный, видимо, из какого-то кабинета музейного начальника, и умывальник. Посредине, уходя трубой дымохода в вентиляционный канал, стояла давно не топленная буржуйка. Все остальное пространство было завалено клинописными табличками, расшифровка которых, видимо, занимала все время Колдевея. Но не было чистой бумаги: археолог писал карандашом на старых документах, между строчек печатной машинки. Электричество не работало, свет давала глиняная средиземноморская масляная лампа, вполне возможно, что из музейных экспонатов.

Колдевей действительно был похож на смотрителя, такой же запущенный и взлохмаченный. Правда, борода у него была ровная и гладкая, как будто она являлась единственной частью его внешнего вида, за которой он следил.

Князь представился подполковником русской армии и прямо спросил про поднятую в Вавилоне машину. Колдевей не удивился ни его появлению, ни вопросу. То ли он давно ждал, что победители придут к нему с расспросами о военных секретах побежденных, то ли жизнь в подвале музея в разбомбленном Берлине лишила его возможности удивляться. Он только предложил князю сесть на единственный стул, а сам опустился на большую, в сажень длиной, каменную клинописную табличку.

– Я расскажу вам все, что знаю. Мы раскапывали Вавилон больше 10 лет, с 1903 года и почти до самого конца войны. Я был начальником экспедиции. Мне принадлежит слава открытия этого великого города. Я обнаружил зиккурат, известный всему миру под названием Вавилонская башня. Я поднял и отреставрировал ворота богини Иштар, находящиеся сейчас в этом музее, у нас над головами. Я вернул миру великую цивилизацию – и вот, посмотрите, какую жизнь я веду теперь.

Я веду ее заслуженно, потому что все эти годы я трудился не ради науки. Деньги на экспедицию давал один человек – Густав Крупп[26], – и давал он их не для того, чтобы в учебниках по истории Древнего мира появилась новая глава. Он верил в Вавилонскую башню и поставил передо мной задачу: найти ее и узнать, какими силами она была построена. Он полагал, что в ходе этих раскопок могут быть обнаружены предметы и знания, которые помогут ему лить еще больше стали и делать из нее еще больше пушек. Вы сочтете, что это безумие, но это не безумие, а тонкий расчет дельца. Именно так они скупают открытия никому не известных изобретателей, по 100 марок за каждое, не глядя, и пусть 999 из 1000 открытий, которые они купили, окажутся бессмысленным бредом – но одно будет гениальным, и оно даст им доход, с лихвой компенсирующий все понесенные убытки. Если Крупп оставлял хоть 1/10 процента на то, что я найду ему знания, он готов был платить.

Нельзя сказать, что он действовал совсем наугад. В некоторых античных и средневековых герметических текстах[27] есть упоминания про вавилонских жрецов, которые с помощью специальных молитвенных аппаратов заставляли посвященных богам рабов работать без отдыха днем и ночью. Но все же вероятность найти что-нибудь была минимальной. Однако я нашел!

Он повернулся к Романову. В этой затхлой комнатенке, освещенной светом одной только масляной лампы, Колдевей со своей черной всклокоченной бородой и искрами безумия в глазах был похож на первохристианина в катакомбах. И князь подумал, что он, сидящий на низком стуле и сжимающий эфес шашки, чтобы куда-то деть руки, при таком распределении ролей не иначе как римский солдат, пришедший тащить несчастного на съедение тиграм, но заслушавшийся его проповедью.

– Я нашел… Погодите, тут нужно знать историю. Вы знаете «Когда вверху»?

Романов нахмурился, решив, что не понимает какой-то немецкой грамматической конструкции, и огорчившись этому факту.

– «Когда вверху» – это название вавилонского космогонического мифа. У него нет собственного имени, поэтому называют по первым словам. «Когда вверху неназванным небо висело» и так далее. Это архетипический миф, он так или иначе отражен в каждой культуре. Победа новых, личностных богов над старыми богами-стихиями.

Когда вверху неназванным небо висело,И внизу земля под ним неназванной стояла,Апсу-Всеотец и Великая мать ТиаматВоды свои воедино мешали, проникнув друг в друга.

Не было судеб еще предначертано в книге,Чистыми были таблицы грядущих знамений,Не были выбиты подвиги славных героев,И имена их еще никому не известны.

Мать Тиамат в своих водах носила приплоды.Время пришло разрешиться. О, древние боги!Сколь многочисленным выдалось ваше потомство,Тысячи глаз и ноздрей вы на свет породили.

Ноги их матери чрево все время колеблют,Рты извергают слова, недостойные уха.В пиршествах время проводят и славное имяДревнего бога Апсу без нужды повторяют.

«Смерти предам их», – подумал Апсу в страшном гневе.«Как порожденье свое уничтожим? – богиня вскричала. —«Пусть недостойны, прости им», – она умоляла.Но непреклонен отец и войска снаряжает.

Младшие боги тотчас заметались во страхе,Пиршество бросили, ждут приближения смерти,Только лишь Эйя спокоен один и творит заклинанье,В голову Апсу он мечет его и отца повергает.

Царствовать стал над богами Всемудрейший Эйя.Первую между всех дев он красавицу выбрал.С ней он в чертоге возлег на супружеском ложе,Жертвенник им воскурили все младшие боги.

Сына она родила ему именем Мардук.Выше богов остальных красотой он и силой.Вчетверо глаз он глядит и столькими ж ушамиСлышит. Из рта его черное пламя исходит.

Радостны мать и отец, в ликовании боги,Только одна Тиамат дышит злобой великой.Страшную месть за убийство супруга готовит.Смерти предать хочет всех, кто к нему был причастен.

Армию демонов лютых она породила,Ядом тела напитала, клыки из базальтаИ когти из бронзы дала, чешуею покрыла.Кингу, с которым чертог свой делила, дала в полководцы.

«Кингу мой милый, иди, разорви им тела их,Выпей всю кровь, меж ветвей растяни весь кишечник,Кости пускай, как тростник, по земле разлетятся,Кожей их будем с тобой от жары укрываться».

Судеб таблицы ему на груди укрепила,Ими он демонов лютых привел в подчиненье,Вышли на битву, всю землю собой сотрясая,В страх впали боги, узнав, что такое свершилось.

К Мардуку всем своим сонмом они обратились.«Если спасу вас – какая мне будет награда?» —«Будешь ты первым средь нас, мы тебе поклонимся,Царствовать станешь над нами отныне навеки».

Лук свой тяжелый он взял и вступил в колесницу,Два злобных ветра конями запряг он в оглоблю.Двум же другим приказал за собою помчаться —Так собирался на битву прославленный Мардук.

Вихрем помчалась по небу его колесница.Демоны в страхе своими махали крылами.Клювами щелкали, чуяли смерть свою близко,Только одна Тиамат изготовилась к битве.

Сотней тысяч зубов пасть осклабив, она развернулась.Поглотить хочет Мардука, кости его сокрушая,Ядом капают слюни, язык уж петлей изогнулся,Растопырились когти, готовые в плоть ему впиться.

Но с небес своих Мардук увидел раскрытую бездну.Взял он ветер из тех, что летел за его колесницей.И швырнул его в пасть Тиамат, поджидавшей добычу.Развернулась в ней буря, не могут уж зубы сомкнуться.

Он стрелою из лука тогда поразил ее в чрево,Забурлила в ней кровь и исторгнулась черным потоком,Задрожали конечности, крылья забились.Так закончились дни Тиамат, первоматери мира.

Видя смерть Тиамат, ободрились все младшие боги,Разом ринулись в битву, помчались в своих колесницах,Растоптали всех демонов, кости и крылья сломали,Рассекли черепа их и кровью заполнили небо.

Они Кингу пленили и судеб таблицы сорвали,Они Мардуку их поднесли, преклонили колени.«Ты – великий, да будешь ты царствовать миром».Так возвышен был Мардук над всеми иными богами.

Он чертог, весь из золота, выстроил в горнем просторе,Ему младшие боги служили и гимны воспели,Благовоньями воздух чертога они пропитали,Но им тяжко служить ему, хочется к пиру вернуться.

«Сотворю я людей, – сказал Мардук, – чтоб вы отдохнули».Из соломы и глины он вылепил первую пару.Но не знает, как их оживить он, как душу в них вдунуть,И велит привести из темницы он демона Кингу.

Привели к нему Кингу в цепях, с головою поникшей,Мардук вынул свой нож, со стола взял для пиршества чашу.Запрокинул он голову Кингу и шею разрезал,Всю, до капли, собрал в чашу кровь, что из раны струилась.

Этой кровью тела пропитал, и они шевельнулись.Поднялись, поклонились ему и владыкой признали.Мардук дал им заветы, как жить, как ему поклоняться,Научил сочинять себе гимны, святилища строить.

Они в землю спустились и стали над нею царями,Подчинили зверей себе, стали возделывать пашни,На больших кораблях переплыли огромное море,В городах возвели зиккураты, чтоб Мардука славить.

Так богами завещано: род человеческий долженНеустанно молиться им, в башнях, высоких до неба,Поклониться владыке, воспеть его грозное имя.Для того были созданы люди из праха земного.

Мы копали днем, при свете солнца, и ночью, с прожекторами. У нас было мало времени, мы понимали, что скоро будет война. Арабы работали плохо, проще было копать самому, чем следить за ними. Поднятый нами Вавилон больше всего был похож на кладбище. Огромное, до самого горизонта, на сколько хватает глаз кладбище, над которым осколки стен домов стоят, как могильные памятники. Потом мы копали дальше и докопались до мощеных улиц. Мы были уже внизу, и эти осколки возвышались над нами, как скалы. Как расчерченные на ровные квадраты кварталов, сложенные из глиняных кирпичей скалы. Мы находили много всего, даже золото, если его не успевали украсть наши рабочие. Двоих из них, пойманных за воровством, я велел повесить. Они висели целый день, ночью я ушел спать, а наутро их тела были исклеваны птицами. Помните, как фараонов хлебодар рассказал Иосифу, сидевшему с ним в темнице, свой сон: вот на голове у меня три корзины решетчатых, в верхней корзине всякая пища фараонова, изделие пекаря, и птицы клевали ее из корзины на голове моей. А Иосиф сказал: три корзины – это три дня. Через три дня фараон повесит тебя на дереве, и птицы будут клевать плоть твою с тебя. Когда в детстве в родительском доме я читал эту главу из Библии, то представлял себе толстого лысого пекаря, по макушке которого прыгают воробушки, какие прыгают по брусчатке мостовой за окном и клюют рассыпанную крупу. Хотя пекарь был мертв, в моем воображении все происходившее было не страшным, а смешным, и в этом заключался самый ее ужас: смешная смерть. И вот я увидел, как в этой библейской земле повешенных клюют птицы.